Последние краски лета

Рита снова уловила нотки иронии в словах отца относительно выбора ее профессии. Ей не хотелось продолжать разговор. Она устало кивнула в сторону гор, словно спрашивая у них разрешения закончить этот разговор. В любом случае, было понятно, что больше содержать ее было некому. Она попрощалась с отцом как можно более нейтральным тоном и вернулась за стол к подругам.

Девушки легко пообедали, потом ещё погонялись друг за другом по склону, однако, былая лёгкость, которую Рита успела почувствовать в первой половине дня, куда-то делать. Больше всего ей сейчас хотелось зарыться с головой под одеяло в своей белой комнате и просидеть там месяц. Она ждала момента, когда вся компания сядет в машину, чтобы ехать домой, и она притворится спящей на заднем сидении. Наконец, ее места практически исполнилась, и Хайке, Лурдес и Рита, раскрасневшиеся от целого дня занятий спортом на природе, взвалив тяжёлые лыжи на плечи, и топая увесистыми ботинками, дошли до машины.

Неподалёку, краем глаза Рита увидела знакомый синий костюм Богнер. Пока подруги переодевали обувь, казавшейся им домашними тапочками, рядом с арендованным электрокаром, Рита наблюдала как дорогой спортивный костюм погрузился в яркий голубой кабриолет-купе марки БМВ (к счастью крыша была на месте), который взвизгнув тормозами, умчался прочь. Интересно, машину «Богнер» покупал под цвет глаз?

Рита влезла на заднее сиденье электромобиля и последовала своему ранее разработанному плану – закрыла глаза, чтобы не пришлось участвовать в разговорах.

***

На следующее утро воскресенья Рита зашла в белую гостиную, приманенная ароматом кофе. В квартире было прохладно, отопление девушки старались не включать без нужды, поэтому в зимние месяцы предпочитали либо разжигатьс камин, либо кутаться в тёплую одежду и домашние пледы. Перед тем, как покинуть свою спальню-мастерскую, на пижаму с пандами был натянут свитер под горло. Вчерашний разговор с папой, как ни странно, взбодрил Риту. Родители перестали казаться ей кем-то потерявшим разум и совершенно незнакомым: они просто предстали перед ней уставшими и запутавшимися людьми. Конечно, сама ситуация выглядела очень плачевной: папа бросает маму после двадцать пяти лет брака, после всех совместно пережитых радостей и невзгод, множества переездов и поиска лучшего места под солнцем, а потом они оба успешно забывают о существовании собственного единственного ребёнка, который ещё зависит от них финансово. Рита ухмыльнулась своим мыслям: зависимый от родителей двадцатилетний ребёнок – это то, кем она хотела бы себя видеть на этой ступени развития? Не пора ли, действительно, кем-то, наконец, стать в этой жизни и перестать витать в облаках, сковываясь от реальности? Она плюхнулась на стул.

– Кофе? – игриво спросила Лурдес

Хайке подсела к Рите и обняла ее за плечи:

– Как ты сегодня? – спросила она.

Рита кисло улыбнулась.

– Вчера я говорила с папой, и многое стало ясно из нашей беседы. Как минимум то, что в настоящий момент я у них не в приоритете.

– Это ничего, – засмеялась Лурдес и задорно плеснула кофе в белую чашку, – Зато у нас с Хайке созрел чудесный план, как раздобыть немного денег.

– Продать меня с аукциона? – попыталась сострить Рита.

– За такую тихоню много не дадут, – Лурдес захохотала, озаряя все белозубой улыбкой, – послушай, у нас родился гениальный план, пока ты вчера делала вид, что спишь, в машине. Мы устроим благотворительный творческий вечер в центре на следующих выходных! Мы же Университета Культуры, как никак, и городские власти с радостью идут декану на встречу, если он просит их помочь. Вон, джазовое отделение постоянно репетирует на площади перед Французской церковью!

– Да, – Хайке тоже была весьма оптимистична, – мы попросим деканат согласовать благотворительное творческое мероприятие с администрацией города. Те обычно соглашаются со всем, что предлагает профессор.

Лурдес возбуждено перебила ее:

– Рита будет рисовать портреты, ребята с джазового отделения – петь, я – принесу какие-то свои поделки для продажи. Все вырученные деньги пойдут тебе на оплату учебы.

Все, что сказали подруги звучало

дико и волнующе одновременно. Почему бы и да? Азарт мгновенно передался Рите:

– Я согласна, – восторженно прошептала она.

5

Профессор постарался, и площадь перед Французским собором отдали в распоряжение университета Культуры уже в следующую субботу, первый весенний выходной день.

Рите вскочила ни свет ни заря и долго готовила реквизит для сегодняшних портретов: мольберт, плотный картон, сухие краски. Потом она продумывала наряд, чтобы окружающим было понятно, что перед ними – настоящий художник. В итоге она остановилась на фиолетовом пальто (здесь долго выбирать не пришлось, пальто в ее гардеробе было единственным), вязаном светлом платье и замшевых сапогах. Дополняла образ чёрная фетровая шляпа, из под которой каскадом падали на плечи каштановые с золотым отливом волосы. Рита сделала по всем правилам макияж и посмотрела в зеркало: она, действительно выглядела очень хорошенькой в таком образе.

Девушки приехали на площадь старого города, расположенную недалеко от Французского собора, куда начали подтягиваться и другие студенты, среди которых были ребята из джазового отделения. День был пасмурный, и это ощущение что только усиливалось благодаря серым оттенкам городских стен и хмурому небу над головами собравшихся, однако, по прогнозу погоды дождя не предвиделось. Это было очень хорошей новостью.

– Привет, – радостно помахал ей Штефан, – ты не представляешь, что нам удалось достать для сегодняшнего мероприятия! Это будет бомба! Посмотри туда!

Из одного из переулков послышался грохот: кто-то вёз по брусчатке огромную тележку. Рита пригляделась – несколько человек катили по улице нечто совершенно другое. Они толкали рояль, к ножкам которого были приделаны колёсики.

– Вы сумасшедшие, – радостно как ребёнок, прощебетала Рита и чмокнула Штафана в щеку. Тот зарделся от смущения и быстро добавил:

– Может быть сходим куда-нибудь вечером?

– Если заработаем достаточно, – расхохоталась Рита в ответ.

Рита установила мольберт, оглядывая как другие участники раскладывают всякую всячину для продажи. Она заметила, что занятия керамикой для студентов не прошли даром: среди экспонатов благотворительной ярмарки было много неудавшихся произведений керамического искусства.

Люди, проходившие мимо, с интересом оглядывались на них, кто-то понемногу бросал деньги в жестяную банку, а некоторые останавливались и ждали, когда начнётся представление.

«Помогите студентам оплатить учебу в Университете искусств», – скандировала Лурдес, – «Капиталистический мир жестко к молодежи!»

Рояль продолжал одиноко стоять на площади. Рита подозвала Штефана:

– Нам пора начинать. Кто будет играть сегодня? – спросила она

– Жан Поль. Пытаюсь дозвониться ему. Помни про вечер! – Штефан лукаво подмигнул Рите. Она согласно кивнула, и в тот же момент ее отвлёк чей-то вопрос про стоимость портрета. Девушка ответила, что она будет рисовать за донаты, то есть добровольные пожертвования, сложённую вот в ту жестяную банку – и она показала рукой в нужную сторону. Так, у неё появился первый клиент на сегодня.

Рита ушла в себя немного на время рисования, сосредоточенно поджав губы. Не хотелось, чтобы человек расстроился и думал, что за добровольные пожертвования она нарисует его хуже, чем за деньги. На первый портрет ушло около двадцати минут. «Так мы далеко не продвинемся в плане сбора денег», – пронеслось в голове у Риты. В сегодняшнем дне хватало какого-то драйва, энергии, изюминки, и это впечатление ещё более отягощалось отсутствием солнечных лучей. Рояль молчал, и это молчание было удручающим. Совсем не так должны звучать студенты института искусств в этот весенний день! Рита встревоженно взглянула на Штефана и он мрачно развёл руками. Видимо, сегодня на Жан-Поля рассчитывать не стоило. Большинство прохожих безучастно шли мимо, лишь немногие из них останавливались чтобы узнать в чем дело, а многие уходили, не дождавшись начала концерта, на который они рассчитывали.

Риту бросило в жар, потом в холод. Почему она такая чёртова неудачница!

В это время над ее ухом послышался вежливый кашель. Она медленно повернулась в сторону источника увидела перед собой демисезонную куртку небесного цвета с еле различимой эмблемой Богнер на рукаве. Загорелый и голубоглазый обладатель куртки, явно выбранной под цвет глаз, стоял перед ней и собирался что-то спросить. Это не могло быть совпадением – видимо, бернский магазин «Богнер» бы опустошён одним человеком.

– Я вас слушаю, – спросила Рита, убирая прядь каштановых волос за ухо.

– Я хотел спросить, – молодой человек несколько застеснялся и смущенно улыбнулся . Он говорил по-немецки, но с каким-то странным южным акцентом, – настроен ли инструмент.

Он кивнул в сторону рояля на колесиках.

– Да, настроен, но на нем сегодня некому играть, – расстроенно пожала плечами Рита. Голос ее дрогнул. – Пианист не пришёл.

– Вы не против, если я попробую? – молодой человек продолжал смущаться. Через загар начал поглядывать румянец.

– Я бы даже вас попросила это сделать, если вы умеете, – Рита улыбнулась в ответ, смотря на молодого человека снизу вверх, по-прежнему сидя на раскладном стуле перед мольбертом.

Богнер подошёл к инструменту, несколько раз переставил стоящую перед ним табуретку с места на место, резким движением расстегнул куртку, откинул крышку рояля и размял пальцы, из под которых уже через несколько секунд искристым фонтаном брызнули звуки мелодии, неожиданно озарившие все вокруг. Одновременно с первыми нотами, по магическому стечению обстоятельств, выглянуло солнце, первый раз за сегодняшний день. Молодой человек играл «Ed La historian de in amor”, и у Риты защемило сердце от того, как все волшебным образом преобразилось. Она растворилась в этом моменте, в котором сливались звуки музыки, старинный каменный город, широкая площадь, парящие в небе птицы, и он, незнакомец в небесной куртке марки «Богнер» за роялем на колёсиках, бывший квинтэссенцией всего этого великолепия.

Рита готова была остаться навсегда в этом состоянии вдохновенного созерцания, но кто-то отвлёк ее с просьбой нарисовать портрет. Благодаря Богнеру весёлое звякание монет внутри банки раздавалось все чаще.

В шесть вечера студентом по согласованию с мэрией города надо было освободить площадь. Хайке откупорила жестяную банку и сосредоточенно пересчитывала ее содержимое:

– Четыреста франков! – торжествующе выкрикнула она через какое-то время.

– А нам что-то из этого полагается, за усилия? – спросил Штефан, приближаясь к Рите.

– Конечно, – откликнулась она, упаковывая кисти, – часть мы можем пропить без малейших угрызений совести.