Невротички

– Мама, кто это? – вопрошала дочь.

– Ой, а то ты не знаешь, – Зоя нелепо пыталась скрыть смущение, не зная как объяснить 13-летней девочке, что влюбилась.

– А почему он ночует у нас?

– Так удобнее.

– Ему на работу от нас ближе или что? Когда он уедет к себе? – не унималась Поля.

– Есть будешь?

– Та не хочу я!

Полина возненавидела Евгения с первого дня. Девочку волновало, почему мама перестала спать с ней и променяла на какого-то мужика. Зоя же, изголодавшаяся по мужскому теплу и человеческому отношению, забила на дочь в принципе. Они мало разговаривали, и Поля в основном проводила время в своей комнате.

– Ты поела? – мама забирает тарелку с остатками пюре и куриными костями.

– Да.

– То что сидишь? Поела – иди к себе! – недовольно фыркнула мать, желая уедениться на кухне с любимым.

– Спасибо, – тихо ответила Поля и вышла.

– Зачем ты так? – спросил Женя.

– Что такое? Поела – пусть идет и учит уроки!

– Никогда так не делай. Это очень обидно. Она в своем доме.

На следующий день девочка поставила на прикроватной тумбочке фотографию мамы с сотрудником, чтобы вызвать ревность Жени. И делала так каждый день, пока мама не порвала фото.

Поля вела себя как истеричная дурочка, заслуживающая ремня – демонстративно игнорировала попытки мужчины вступить в диалог, выбрасывала его вещи из окна и в лицо кричала, что ненавидит.

Однажды после приготовленного Полей ужина, на тарелке Жени остался кусочек неперетертой картофелины. Это стало последней каплей, и та взбесилась:

– 

Что? Та ты обязан был выжрать и вылизать тарелку! Сидишь тут днями, пялишься в телевизор, пока мама не прийдет и не накормит! Пузо отрастил, хоть бы раз футболку надел! Кусок картошки ему в горло не полез! А как с мамой в комнате закрываться на ночь, то ничего тебе в горле не муляет? – вопела Поля на весь дом от обиды, что мама ей больше не принадлежит.

– 

Хватит! Я так не могу, – мужчина вышел в коридор и начал собирать вещи.

– Не надо, она не соображает! – Зоя вцепилась ногтями в шею любимого, словно предупреждая, что задушит, если тот посмеет ее бросить.

– Нельзя так! Ну не вышло, ну бывает. Я не буду делать ей больно.

– Что ты творишь? Зачем ты так? – мама прибежала к дочери.

– Ты не любишь меня!

– Дурочка! Что за глупости? Я просто хочу быть счастлива, как ты не понимаешь?! Он хороший человек! Он тебе к празднику свитер подарил, а ты даже не поблагодарила.

– Ах, это он купил? – Поля достала кофту из шкафа и побежала к Жене. – Забирай свои тряпки и убирайся к черту!

– Прекрати немедленно! – мама отобрала свитер у дочери и схватила за руку, которой девочка лупила изо всех сил мужчину.

– Пусть уйдет, тогда прекращу! – вопела Поля, а Женя сидел на корточках, облокотившись на комод с обувью, сжимал в руках кулек с собранными пожитками и тихо плакал.

Никто никуда не ушел. Мама провела бессонную ночь в молитвах о вразумении домочадцев, Евгений накатил сотку, а Поля решила уйти из дома при первом же удобном случае. Однако семья настолько часто меняла место жительства, что все быстро забыли о насущных недоразумениях и раз в полгода вместе паковали чемоданы и коробки с домашней утварью.

Зоина вымоленная и выстраданная трехкомнатная никак не вписывалась в рамки эволюции постсовкового сознания. Обычная квартирка, в обычном девятиэтажном доме, с обычным ремонтом, с обычными соседями и вечно не работающим лифтом. Из этой бесперспективной обычной обычности Женя всеми силами старался семью забрать.

Капремонт делался силами ЖЭКа и жильцов ежегодно. Из лифта выскабливались рядочки засохших жвачек, бережно приклееных у потолка местными подростками, которым нужно было прийти домой без запаха табака и алкоголя, но без очевидной отдушки во рту. Матерщина замазывалась синей краской, а выкрученные лампочки заменялись новыми, аккуратно обмазывались дерьмом, чтобы не повадно было вору тянуть руки к общественному имуществу. На этом капремонт заканчивался – крыши продолжали течь, трубы и мусоропровод забит шлаками. Зато запах невысохшей краски и усталость от совместной помощи вечно пьяным жэковским ремонтникам, позволяли чувствовать удовлетворение и настрой на «новую жизнь». Жизнь была старой, но настроение бодрым.

Женя купил квартиру в новом доме и перевез семью. Потом в другую. Купля-продажа превратилась в бизнес, плавно перекочевавший в строительство загородных домов. Через несколько лет в большой коробке с документами лежали договора на несколько квартир и домов, принадлежавших Зое. Та злилась на кочевой образ жизни, но маржа от реализации недвижимости говорила сама за себя. Поля колесила вместе с семьей, выхода не было.

– 

Какую комнату хочешь? – спрашивает мама.

– 

Не знаю… Красивую.

– 

В мебельном есть деревянные, сиреневые и зеленые стенки. Тебе какую?

– 

Сиреневую хочу.

– 

Хорошо.

Установили деревянную. Практичную. По мнению мамы, не выедающую глаза. И так было во всех отношениях – спросить и сделать по-своему.

***

– 

Я всегда мечтала, чтобы ты училась в университете, – с надеждой заглядывала мама в глаза. – Ты определилась уже?

– 

С чем?

– 

Куда будем поступать.

– 

Нет. Не знаю. Отстань от меня.

– 

А когда ж узнаешь?

– 

Скоро!

– 

Понимаешь, надо решать уже сейчас! Дальше может быть поздно! – мама не унималась.

– 

Я не знаю! Оставь меня в покое!

Такие милые беседы стали привычными в 10-м классе. Полина ненавидела эти вопросы, ибо не знала как отвечать. Она даже не была уверена, хочет ли учиться вообще, однако мама настаивала на самоопределении, причем незамедлительном.

Женщина мечтала, чтобы Полина стала юристом. Ходила в офис в костюме и белой рубашке, щелкала бы наманикюреными ручками по клавиатуре и вечером возвращалась на метро домой. Носила бы скромный хвостик, немного коричневой невидимой туши на ресницах и яркий блеск на губах. Ею гордилось бы начальство, через полгода предложив повышение. А еще через год в Полю бы втрескался руководитель и предложил замуж. Все соседи бы знали, какая Поленька умная, а мама бы ликовала от того, что ее труды, вложения и непосильные личные лишения возымели такой ошеломительный результат. Видение дочери в эти фантазии не включалось.

Как-то Поля со всем классом пошли в кино на фильм о наркотической зависимости. Сюжет был глупым, натянутым, но против учительского состава, убежденного в необходимости таких показов для превенции наркомании, не попрешь.

– 

Понравился фильм?

– 

Да! – заорал толпой класс, радуясь, что эта нелепая чушь наконец закончилась.

– 

Как думаете, о чем кино? Да, о вреде наркотиков, ясно. Но может, кто-то еще что увидел?

Безусловно. Поля протянула руку:

– 

Мне понравился фильм. Да, тема щекотливая, но касается каждого. Многие из здесь сидящих уверены, что ни их, ни друзей это никогда не коснется. Главный герой фильма тоже так думал. Только наркотики, сначала легкие, потом тяжелые – это беда, которая не спрашивает, рады ли ей и можно ли войти. Я считаю, что каждый должен задуматься над приоритетами – легкость здесь и сейчас, или выбор в пользу будущего. Здорового, счастливого и без наркотиков. Я не знаю людей, которые столкнулись с этим несчастьем. И мне бы не хотелось участвовать в спасении наркомана или слушать негодование, крики матери, теряющей ребенка. Но я убеждена, что многие не раз задумывались и даже хотели попробовать. Так вот, считаю, что не нужно. Здоровье и благополучие в дальнейшем, перспективная работа и возможность воспитывать детей важнее. Для меня фильм стал если не откровением, то напоминанием о главном – беречь себя смолоду и помнить о том, что будущее делаем мы сейчас.

– 

Молодец. Я рада, что именно такие мысли возникли после кино. Есть ли еще кто-то? – с надеждой в глазах учитель заглядывала в глаза подросткам.

Класс молчал.

Вечером Поля с закадычной одноклассницей встретились с дружбанами сомнительного качества и забили косяк в кустах под домом.

– 

Поля, – мама робко приоткрыла дверь в комнату дочери.

– 

Что?

– 

К тебе пришли.

– 

Кто? Я никого не приглашала.

– 

Выйди. Психолог уже здесь.

– 

Какой психолог?

– 

У нас тут на работе можно пройти профориентацию. Все, у кого есть дети-подростки проходят.

– 

А я тут при чем? Я идиотка, по-твоему?

– 

Поля, не начинай. Просто выйди и поговори.

– 

Ты не сочла нужным даже предупредить!

– 

Не кричи – перед человеком неудобно.

Пришлось выйти и поздороваться.

Маленькая женщина, с кудрявыми редкими волосами, распушенными в объемный хвост. Улыбаясь, присела на диван. Поля с недовольной, выражающей отвращение физиономией умостилась рядом.

– 

Меня зовут Валентина Васильевна. Я психолог. Организация, в которой работает ваша мама, очень уважает и бережет своих сотрудников, поэтому в раздел страхового полиса вошла психологическая консультация подростков. Я здеь, чтобы помочь вам выбрать профессию.

– 

Мне не нужна помощь.

– 

Мама рассказала немного о вас. С ее слов я поняла, что вы прекрасная девочка, которую она очень любит и беспокоится о будущем. Но есть вопрос, с которым вы пока не можете определиться.

– 

Какой?

– 

Кем вы видете себя в будущем, да?

Поля молчала, ситуация казалась комичной и нелепой одновременно – как будто заставили принять добро, а ты даже не жаловался на наличие зла. Валентина Васильевна продолжала тактично и на «вы»:

– 

Я понимаю, что выбрать дело всей жизни очень сложно. Я и сама в вашем возрасте была в отчаянии.

– 

Хм, – Поля издала нечто, что вмещало в себе раздражение и уже интерес.

– 

Да. Когда нужно было выбирать ВУЗ, я а ни сном ни духом не понимала, гуманитарий я или техник!

Валентина Васильевна рассказала Поле о своей молодости, встрече в мужем в шестнадцать лет, куче кошек и собак, живущих с ней вместо детей, которых так и не сложилось иметь.

– 

Я на самом деле не могу определиться. Но маме плевать на мои желания, главное, чтобы я в итоге поступила хоть куда-нибудь.

– 

Она волнуется не о поступлении, а о вашем выборе, понимаете?

– 

Нет, не понимаю. Она каждый день донимает меня историями волшебных девочек из офиса, прилежно учившихся, переехавших в Киев и вкалывающих с утра до ночи за копейки, но с перспективой дослужиться до начальника какого-нибудь отдела.

– 

Вам такое не по душе?

– 

Не вижу я себя в офисе в строгом платье.

– 

А кем видите?

– 

Не знаю… Что-то творческое. Не как у всех. Чтобы восхищались и недоумевали: «Как это у нее получилось?»

– 

Хочется, чтобы восхищались?

– 

Ага, чтобы гордились знакомством со мной.

– 

Вам бывает одиноко?

– 

Мне?

– 

Да.

– 

Каждый день.

– 

Вам не к кому прийти?

– 

Не к кому.

– 

А к маме?

– 

Вы серьезно? Она не будет слушать, та и вечно занята. А если и нет, то наши разговоры ограничиваются тематикой еды, успехов в школе и подружками, с которыми не надо дружить. Если бы она знала, с кем я дружу, сошла бы с ума.

– 

Есть друзья, о которых не знает мама?

– 

Большинство таких.

– 

А почему мама сошла бы с ума?

– 

Потому что они ненормальные и плохие. Мы курим в подъездах, материмся и пьем. Мама далека от реальной жизни.

– 

У вас есть парень?

– 

Есть.

– 

Какой он?

– 

Он любит меня.

– 

А вы?

– 

И я.

– 

Вы близки?

– 

Да.

– 

Поздравляю!

– 

С чем? Мама узнала, то мне жизни нет! Дуется, уверяет, что он мне не пара. Что нормальные девушки в пятнадцать лет об учебе думают.

– 

Вы попробовали близость, и это здорово. Понравилось?

– 

Не то что бы… Странно было. Больно, неловко, он спешил. На втором свидании. Почему-то раньше представлялось мне все иначе – с нежностью, заботой и поцелуями. Я же лежала под незнакомцем и мне хотелось плакать.

– 

Вам хотелось уйти?

– 

Тогда да.

– 

Что остановило?

– 

Не знаю. Просто лежала и ждала.

– 

Вы часто видетесь?

– 

Раз в неделю. Но он звонит чаще.

Поля не поделилась тем, что ее первый мужчина оказался негодяем, издевающимся над девочкой постоянно. Обижал, кричал, звонил в ее присутствии каким-то барышням. Мог обозвать или заставить заниматься сексом, когда Поля не хотела. Однако опытный психолог знала, к каким отношениям чаще всего приводит отсутствие отца в жизни девочки и мама, которая с пеленок переделывает дочь под себя, не принимая как есть.

Валентина Василевна честно отходила десять консультаций, открыв Поле глаза на то, что существуют взрослые, с которыми можно поделиться жизнью, о которой мама не знает, и ничего за это не будет. Девочка приобрела мудрого друга, с которым можно разговаривать, а не только слушать, писать электронные письма и звонить, когда совсем тошно. Поля благополучно бросила любимого и поступила на философский. Назло маме или по божественному провидению, но ни разу о решении не пожалела. Последующие пять лет в университете стали лучшим периодом в жизни Поли.

Аудитория «философов» располагалась на четвертом этаже, куда не доходили комиссии и прочие контроллеры, поэтому там всегда пахло коньяком. На первом курсе Полина не очень-то внюхивалась, ведь голова была поглощена учебой. Однако начиная со второго, когда зачетка дает первые плоды, Поля с коллегой по недрам сознания Леночкой зачастили к методистам по насущным вопросам: оформление курсовых, подготовка к зачетам, «когда стипендию дадут?» и т.д.

На кафедре располагалася длиннющая линия из письменных столов, часто накрытая клеенчатой скатерьтью и устланная разнообразием закусок и одноразовых стаканчиков со спиртным. Девочки настолько приелись преподавательскому составу, что стучась в дверь: «Можно? У нас тут…», присутствующие приглашали выпить и закусить.

На философвском не выпивал только ленивый. С утра как-то держались по причине вчерашнего перепоя и сопутствующей мигрени, понимая ответственность перед студентами за смысл лекций. Но к концу дня профессора и кандидаты расхаживались, совладали с давлением, вегето-сосудистой дистонией и стрессом из-за чрезмерной экстравертности, и киряли коньяк, закусывая лимонами, бутербродами с ветчиной и маслинами на шпажках. При этом попойки в перерывах между парами выглядели достойно – ни одного матерного слова, женщин выслушивали до конца, а случайно зашедших незамедлительно приглашали к столу. Бородатые престарелые мужчины в очках и одухотворенные дамы отчаянного возраста и статуса дискутировали о пространстве и времени, диалектике идеализма и материализма, периодически сопровождая очередную глубокую мысль какой-нибудь пошлятиной.

На первых порах предложение побухать вместе с преподавателями кафедры манило перспективой зачетов и экзаменов на «отлично», но вскоре молодые организмы Поли и Леночки не выдержали, и девочки ограничивались редкими косяками у черного входа, которыми исправно снабжал одногруппник-наркоман.

Поля не была лентяйкой или шаровичкой – училась, много читала и выступала на семинарах, доказывая правоту как проклятая.

Рвение к постижению философских дебрей активизировалось по выходным, когда Полины родители уезжали на дачу и квартира оставалась в распоряжении студенток. Поля с Леночкой пили шампанское, читали Декарта, обсуждали трансцентентальность Канта и психические расстройства Ницше, о которых медики спорят до сих пор.

Однако не обходилось и без печалей. На третьем курсе нужно было защищать курсовую. В ходе очередного ночного философствования за бокалом, Поля пришла к выводу, что современное общество потребления превратилось в стадо полуумных, недалеких, всепоглощающих Homo Standarticus. Это такой тип личности, который потребляет предложенное в средствах массовой информации без анализа и проверки фактов. По сути, общество масс культуры с его всеядностью продуктов налицо. Идею Поля намеревалась развить до курсовой работы по философии истории.

Писала Полина долго и нудно, периодически представляя отрывки научному руководителю и пьяной Леночке, обосновывая ноу-хау концепцию.

На защите ноу-хау оценили в твердую четверку, и Поля расплакалась. Научный руководитель не понял слез и сказал: «У нас действительно не принято позитивно оценивать новаторские работы, но это устаревшие взгляды. Я, например, иного мнения. Ваша оценка – это показатель крестового похода на давно отжившие традиции в понимании, что такое курсовая и мышление автора. Попуститесь, девушка!»

Полина получила красный диплом и рекомендацию защищать кандидатскую, на что смачно плюнула и вышла из помещения.

***

– 

Завтра в магазин идем. Одеть Женю надо.

– 

А что он хочет?

– 

Белье порвалось, куртку видела по скидке. А то ходит как чурбан.

– 

А он сам никак? – ухмыльнулась Поля.

– 

Какое сам? Выберет дичь какую-то, а потом ходи рядом и позорься, – отрезала Зоя, убежденная, что мужчина не имеет право на индивидуальный внешний вид. Равно как и на другие права человека.

Гестаповское отношение вуалировалось заботой и переживаниями о благополучии ближнего, которому не позволялось любить даже родную мать:

– 

Видите ли, шторы ей повесить надо! Раскомандовалась!

– 

Кому, мама?

– 

Бабушке. Снова звонила. Сидит себе в комнате и повеливает. Старшим особо не раскомандуешься – жена не позоляет, а моим можно.

– 

Чего ты кипишь разводишь? Пусть едет, куда хочет!

– 

А у него дел дома нет? Он и сам уже не хочет туда ездить. Пусть бы как я – убрала, поработала, ночи не поспала, мужу ужин из топора.

– 

Завидуешь?

– 

Я? Чего мне завидовать?! – вопрос застал маму врасплох настолько, что та аж закашлялась.

Мама держала оборону перед невидимым фронтом – ненавидела свекровь за то, что та командовала домочадцами не напрягаясь и с радостью получала желаемое – повзрослевшие сыновья мчались отвезти мать к доктору померять давление, гоняли на рынок за овощами или глубокой ночью встречали подруг на вокзале. Зое же просить о помощи или сказать прямо что и как было неловко, поэтому приходилось использовать шантаж – слезы, жалостливые истории из детства, упреки и обвинения в том, что маму ее мужчина любит больше. Видеть слезы и недовольство Женя не мог, ведь женщина – это святое, и мама получала свое.

Женя никогда не имел собственных денег, все получал от мамы и под отчет. Несмотря на то, что львиную долю дохода приносил он, женщина упорно подавляла в нем ощущение добытчика. Ей казалось, что если деньги зарабатываются не регулярно, значит, вообще не зарабатываются, о чем непременно нужно было заявить в форме скандала за ужином, например. Заметки а-ля «та что ты там можешь?» вдохновляли, ведь только при таком отношении к мужчине поднималось настроение. Казалось, что расслабившись и получив удовольствие от жизни, обязательно случится что-то плохое или счастье нужно будет оплатить. Женя ни разу маму не отрезвил. Напротив, стал систематически уходить в запои. А мама выдохнула с облегчением: «Я же говорила, что неудачник» .

Поля наблюдала этот сюрр и мечтала, что у нее все будет иначе.

***

Полина влюбилась. Отношения старалась держать не то, что в тайне, но не обсуждать в кругу семьи, ибо однажды при знакомстве с Романом мама спросила: «Это же несерьезно, да?»

Впервые Полина увидела Рому на дне рождения соседки, в которую парень тогда был влюблен. Торжество было скучным – из разряда глубоко семейных праздников, когда поздравить приходят родственники, друзья и знакомые родителей, к которым ребенок не имеет отношения.

Рома сидел за общим столом в черном объемном реглане и сильно стеснялся. Казалось, парню неловко в компании малознакомых родственников и друзей своей девушки. Чернявая шевелюра из кудрявых пористых волос, глубоко посаженные зеленые глаза. Ростом не высок, но природа наградила безупречной юношесткой фигурой – широкие плечи и круглый спортивно-упругий зад.

За вечер не выдавил ни слова. Молча жевал предложенные блюда, улыбался и периодически возводил взор на потолок, как бы моля о скорейшем окончании мероприятия. Поля с интересом посматривала на симпатичного незнакомца, но быстро покинула томное мероприятие и побежала на свидание.

Маме именинницы, тете Нине, вдове с многолетним стажем, замороченной карьерой, никак не удавалось выйти замуж, о чем по утрам за чашкой кофе та жаловалась Зое. Встречала либо женатиков, на связи с которыми накладывалось строжайшее табу, либо инфантов пенсионного возраста, не способных удовлетворить тонкое женское начало ни физически, ни финансово. Основным критерием выбора был статус и материальные перспективы. Этому учила и дочь, и Рома как потенциальный жених вскоре оказался за бортом, так как его нищенское происхождение не вписывалось в категорию «состоятельный». Поля же не гналась за деньгами, поэтому вскоре Роман получил новую возлюбленную.

Спустя семь лет они поженились, еще через два – появился сын Богданчик, необыкновенно красивый мальчишка с огромными карими глазами, окантованными густой лентой из длинных ресниц. Рома неоднократно предлагал пожениться, но Полина отнекивалась – то слишком молода, то жить негде, то на грандиозную свадьбу не накопили.

Оказалось, что так долго принимаются самые неправильные решения. Спустя тринадцать лет отношений Поля наконец поняла, почему столько лет искала причины, чтобы не выходить замуж.

Роман любил свою женщину какой-то нечеловеческой любовью. Любовь – чувство созидательное, однако годы отношений привели Полину к ощущению ничтожности.

Женщина влюбилась в образ покинутого, никем не понятого и отвергнутого мужчины. Поначалу было в кайф слушать рассказы Романа о неверной и деспотичной матери, о сестре, которая выводила из себя фактом существования. На самом деле, это была обыкновенная ревность, ведь ее обожали, а Рома не чувствовал любви. Отца не уважал, посмеивался и никогда не дослушивал до конца. Такое отвратительное отношение к близким перекочевало и на семейную жизнь. Рома позволял себе неуважение, раздражение и скандальность, когда слышал слово «нет». Он насмехался над родными жены, однако ни капли не смутился, переехав в квартиру, которую молодоженам после свадьбы подарили Полины родители. Взял в долг приличную сумму денег у Евгения на развитие бызнеса, чтобы кормить семью. Через некоторое время квартиру продали, купив дом и вложив часть денег в ипотеку. По нелепой случайности дом оформили на Романа, а ипотеку на Полю.

Мужчина сходил с ума от собственного величия, приобретенного за счет семьи жены. Каждые выходные – застолья и куча друзей, давних и не очень. Стол ломился от шашлыков, салатов и напитков, спиртных и детских. Рома прилично зарабатывал на текучку, а Поля активно подкрепляла величие мужчины, ни разу не напомнив, с чего начался «банкет». Ей очень хотелось, чтобы в ее семье мужчина чувствовал себя добытчиком, а не спился под прессом критики.