Добыча

Воцаряется молчание. Аббас думает, не нарушил ли он какую-то личную границу, хотя Дю Лез был первым, кто заговорил об этом.

Когда они проходят мимо кактуса Хвост обезьяны, Дю Лез проводит рукой по пушистым сережкам, как будто у него с цветком близкие дружеские отношения.

– En tout cas[25 - В любом случае (фр.).], – говорит он, – передай им, что скоро все кончится.

* * *

Всю неделю Аббас задерживается в мастерской дольше Дю Леза, иногда дремлет за столом, положив голову на руки, просыпается от падения стамески на пол. В целом он доволен внешним видом тигра, но иногда собственное творение кажется ему незнакомым, он почти убежден, что слышит идущую изнутри него пульсацию темной энергии. Первый раз это случилось, когда он рисовал чернилами линию брови тигра. И еще раз, когда он снял верхнюю часть, чтобы отшлифовать внутреннюю поверхность, и обнаружил, что смотрит из пасти тигра, как будто он живой кусок мяса в его брюхе.

По вечерам Дю Лез терпеливо ведет уроки французского языка за чашкой чая, никогда не теряя самообладания. Аббас сомневается, пригодятся ли ему когда-нибудь все эти скользкие фразы. Он не спит, бормочет французские слова, который выучил у Дю Леза, представляя себе страну, в которой, как ни странно, есть всего одно слово, обозначающее дождь.

* * *

Тем не менее Аббас гордится тигром, рождающимся в его руках. Тигры ему удаются. Они живут в сказках и лесах, в статуях и картинах, везде и нигде одновременно.

Об английских солдатах он знает мало, а понимает еще меньше. Перспектива вырезать одного из них беспокоит его.

Хорошо, что всегда можно занять себя тигром: когти заточить, конечности отшлифовать, языку придать форму и заправить в пасть. И поэтому он продолжает делать то, что знает, откладывая то, чего не знает.

* * *

Прежде чем отправиться в путь, Аббас получает разрешение осмотреть фрески на внутренних стенах дворца, в частности, битву при Поллилуре.

* * *

С этюдником в руках он стоит в нескольких шагах от картины, поле зрения заполнено плывущими фигурами. Вот Хайдар и Типу, отец и сын, спокойно наблюдающие за насилием со спин слонов. Вот полковник Бейли в паланкине, кусающий костяшки пальцев при виде взрыва пороховой телеги, и майсурская кавалерия, которая окружает его, скача галопом, пуская стрелы, вонзая копья. Тем временем английские войска застыли тремя плотными рядами, ружья беспорядочно целятся во все стороны. На траве валяется отрубленная голова.

Как только он заканчивает делать наброски, охранник выпроваживает его. Аббас пробегает глазами по резьбе колонн и окон яроха, по деревянной листве, которая словно растет из стен. Он почти уверен, что знает, какие цветы вырезал его отец – те, чьи лепестки пронизаны тремя тонкими линиями. Шесть лет жизни отец отдал Летнему дворцу, но так никогда его и не увидел и, скорее всего, никогда не увидит.

На полпути через сад Аббас замечает придворную танцовщицу в белом, кружащуюся босиком на траве. Он замедляет шаг и останавливается. Он видел артистов во время фестивалей, женщин, мягко ступающих с маленькими глиняными лампами в руках, но никто еще не был так искусен, как эта танцовщица.

Он мог бы приблизиться к ней за три шага, если бы осмелился. Поле его зрения сужается до нее одной.

Она двигается медленно, с мрачной неторопливостью, следуя указаниям Типу, предписывающим танцовщицам воздерживаться от распутных взглядов и движений. В ее взгляде сквозит скука. Но не танец ей наскучил, а стражник, который водит языком по своему самому острому зубу. Бесчисленное количество раз, стоя за спиной того или иного гостя, он беззвучно цокал языком в ее сторону. Этот жест был призван обезоружить ее, заставить оступиться, потерять самообладание. Но он не знает, что во время выступлений она терпела и хватания за попу, и касания членом, всевозможные унижения; он не знает, что, медленно проводя нежной, красной от хны ножкой по траве, она мысленно режет его шею кухонным ножом и слушает, как он захлебывается кровью.

Безмятежно журчит каменный фонтан.

Она поднимает взгляд на молодого гостя, тот коротко кивает, смущаясь, и уходит.

Девственник, думает она, продолжая медленно танцевать на траве.

* * *

Осталось всего десять дней: этого времени Аббасу никак не хватит, чтобы вырезать солдата из цельного куска дерева, как тигра. Поэтому он собирает солдата из нескольких блоков.

Аббас и Дю Лез как раз подгоняют отверстие трубы ко рту, когда кто-то стучит тростью о порог мастерской.

– Вот ты где, негодяй! – человек в дверном проеме снимает шляпу и обнажает лысую голову, обнятую тонкой прядкой волос. – Снова прячешься от мира, ничего удивительного.

Плохо понимая французский посетителя, Аббас смотрит на Дю Леза. Дю Лез закрывает глаза и вздыхает, как будто надеясь, что когда он их откроет, посетитель исчезнет.

– Мой дорогой Мартин, – говорит Дю Лез, – что могло оторвать вас от кузницы?

– О, не прикидывайся дурачком, ты сам пригласил! – Мартин вешает шляпу на токарный станок.

Дю Лез знает Мартина совсем поверхностно: они учились в одной часовой школе в Париже.

Но если Дю Лез сделал карьеру часовщика, то Мартин переключился на инженерное дело и вот уже десять лет служит в оружейной мастерской Типу. Однажды за долгим ужином в доме министра Мартин поведал Дю Лезу печальные подробности своей женитьбы: как он влюбился в обеспеченную мусульманскую девушку, как уговорил ее семью принять его предложение, как женился вопреки желанию собственных родителей, и как его возлюбленная Шахина умерла через два дня после рождения их дочери Жанны.

– Прекраснее женщины я не встречал, – сказал он, и слеза упала в остатки пахты. Дю Лез выразил соболезнования, но втайне поклялся никогда больше не садиться рядом с месье Мартином.

– Моя дочь хотела увидеть ваше творение, – говорит Мартин и проводит ладонью по лбу, осматриваясь вокруг. – Как и я, если честно.

Только теперь Дю Лез замечает девочку девяти или десяти лет, стоящую в дверях. Она заглядывает в мастерскую, застенчивая и осторожная, в желтой шелковой юбке. Мартин что-то ей шепчет. Она быстро делает реверанс Дю Лезу, осматривает стены, медово-каштановые волосы собраны в две смазанные маслом косички, руки сложены, будто ее предупредили ни к чему не прикасаться.

На каннада Дю Лез говорит Аббасу, чтобы тот сделал ей юлу – из бруска, который уже установлен в токарном станке. Аббас кивает и снимает шляпу Мартина со станка, держит ее в обеих руках, ожидая, когда Мартин заберет ее и переложит в другое место.

Мартин ничего не замечает.

– Вы потрясающе овладели местным языком, – говорит он Дю Лезу по-французски. – С закрытыми глазами вас можно принять за местного жителя.

– Нет, если вы местный, – отвечает Дю Лез.

Мартин взрывается смехом. Аббас вешает шляпу на стену.

Пока Дю Лез идет показывать посетителям тигра, Аббас садится к токарному станку. Сегодня он планировал превратить этот брусок в предплечье солдата – одна из семнадцати других неотложных задач, которые ждут его: еще, к примеру, доработка подбородка солдата. И носа. А также рта. Рот – это даже не совсем рот, а просто отверстие под изогнутую трубу. Это далеко не рот флейтиста Вокансона[26 - Жак де Вокансон – французский изобретатель и художник, построивший первый токарный станок. Это был первый в истории человечества индустриальный механизм, который дал толчок к появлению других механизмов и значительно поспособствовал индустриальной революции. В числе прочего Вокансон изобрел первый автоматический ткацкий станок, а также флейтиста – механическую фигуру пастуха в человеческий рост, который играл на флейте.] – механизма, чьи тонкие губы были так искусно выстроены, что, по словам Дю Леза, могут сыграть целую песню.

Нажимая педаль, Аббас начинает вращать брусок. Он прижимает жесткое долото к дереву, меняя угол и создавая форму, затем выпиливает ручку веретенообразной стамеской. Летят стружки и осыпаются на тыльную сторону его руки. Он почти не замечает маленькую девочку, которая наблюдает за ним с противоположной стороны мастерской.

Сквозь визг и гул пилы девочка кричит ему на каннада:

– Папа называет меня Жанна, но мое настоящее имя Джейхан!

Аббас молча кивает. Ему лучше вообще никак ее не звать, учитывая ее статус.

Она склоняет голову, изучая деревянного мужчину.

– Он так и должен выглядеть?

– Так – это как?

– Он смешной. Как шутка, – она вдруг замечает, что Аббас хмурится, и меняет интонацию. – В хорошем смысле. Я люблю шутки.

Он жмет на педаль сильнее, надеясь, что грохот заглушит продолжение разговора.

Девочка тянется вперед, ее нос все ближе и ближе к вращающейся части, пока он не предупреждает:

– Не так близко – нос оторвет!