День накануне Ивана Купалы. Книга первая
– Ты Стасик? – спросила женщина.
– Я – кивнул он, давя зевоту и чувствуя, как полуденное солнце начинает припекать голову.
– Вот и славно! А то я боялась, что не признаю тебя. Пойдем! Нам на рейсовый.
Женщина махнула рукой на другой конец накалённой, как сковорода, площади, заполненной пыльными «Икарусами» и ярко, по-летнему, одетыми людьми.
Стасик послушался и пошел рядом, хотя он не был уверен в подлинности тёти Вали.
Они шли вдоль торгового ряда, где продавали всякие вкусности. Здесь предлагались семечки, сахарная вата, варёные креветки, жареные бычки, вяленая рыба, пирожки величиной с отцовскую ладонь, черешня – но не в пакетиках, а накрученная хвостиками на палочки, – скатанная в большие шары воздушная кукуруза. И снова семечки: тыквенные, подсолнечные, блестящие, мелкие, крупные, чёрные, толстые, продолговатые, белые, полосатые. Вся площадь перед рядом была усеяна шелухой и черешневыми косточками. Напротив одной из торговок предполагаемая тётя Валя остановилась и сказала скороговоркой:
– Ну, всё, товарка, встретила я свой груз, будет с кем Митьку моему собак по куширям гонять, – и сделала движение, увидев которое, Стас понял: встретила его именно тётя Валя.
Женщина взяла правой рукой стоявшую на прилавке сумку, а левой потянула кончик косынки, чтоб затянуть узелок. Другой же кончик тётя Валя, продолжая говорить, ловко ухватила губами и, поведя головой, отвела вправо.
Это умение тёти Вали делать сразу несколько дел ещё два года назад заметила мама.
Знакомая торговка, сокрушаясь, смотрела на Стасика:
– Жалость одна – как молоко снятое, – она сыпанула в кулёк семечек – не стаканчиком отмерила, а черпанула горсть-другую так, что семечки, посыпались на обе стороны, и протянула фунтик Стасу. – Слышь, Валентин, ты следи, чтоб он шапчонку каку носил. А то солнечный удар получит, а тебе ответственность.
– Ничего, пробьёмся. Давай, подруга, торгуй, – тётя Валя погладила по нагретой макушке Стаса и повела к остановке.
Народ, предчувствующий отдых, был настроен весело и подъехавший транспорт брал штурмом. Но тётя Валя, привыкшая к таким посадкам, не растерялась: ухватила Стаса с боков и направила прямо в раскрытые двери. Толпа подтолкнула, и он ворвался в салон одним из первых, занял одиночное место у окна и уступил его подоспевшей хозяйке.
– Уф-ф! – выдохнула она, села и похлопала себя по цветастой коленке.
– Сидай!
Стаська отказался.
– Ну, тада скидай рюкзак! У тебя там что под рубашкой? – тётя Валя бесцеремонно расстегнула пуговицу.
– Майка! Ты ж и вправду счас удар схватишь! А ну, сымай рубаху! Сымай, тебе говорят!
Стасику было неловко, он мотал головой, отказываясь. А душный автобус всё набивался разгорячённой толпой.
– Ну, кто на тебя смотрит, – давила тётя Валя.
И Стас сдался. Только разобрались с рубахой, как незнакомый голос, перекрывая гомон, вопросил через весь салон:
– Николавна! Ты свёклу просапала?
Тётя Валя вскинулась с ответом:
– Просапала. А ты арбузы посадовила?
Ответ никто не услышал – автобус тронулся, но, судя по кивкам, женщина, что спрашивала, арбузы посадила.
Потихоньку устроились, приноровясь к движению. А Стасик, стоя спиной к окну, с интересом смотрел вокруг: мужчина, сидящий напротив, вёз на колене маленькую девочку, наверное, внучку, в платочке с узелком на затылке. Девочка хлопала глазёнками и цепко держалась за футболку деда. В другом кулачке она сжимала поводок лохматой собачки, сидевшей у мужчины на втором колене.
Пёсик дышал, вывалив язык, и всё пытался устроиться, но срывался и попадал задними лапами в сумку, стоявшую на полу автобуса. Зверь барахтался и, часто мигая, не сводил глаз с крупного рыжего кота. Его везла стоявшая в проходе женщина. Котяра был замучен этой жарой, этим шумом, этими запахами, потому решил ничего ни делать. «Вы считаете это отдыхом?» – говорил его отрешённый вид, и полосатый хвост качался перед самым собачьим носом.
– Во, жарища! – сняв косынку и обмахиваясь, сказала тётя Валя. – В этом году как никогда! С Красной горки ни капли. Так и сгорит всё в огороде-то.
Она повернулась, хотела поделиться мыслью с давешней собеседницей, но ту загородили пассажиры.
Но долго молчать тётя Валя не могла и обратилась к женщине с котом:
– Давайте зверя! Тяжело ж держать.
Женщина засмущалась, но кота передала. Тот и не заметил перемен. А тётя Валя обратилась к мужчине с девочкой:
– Внучка?
Тот кивнул:
– Внученька.
– Первая?
– Единственная.
– А у меня третий. На днях из больницы забирать. Филиппком назвали. Я настояла, а то старшую – это дочки моей дети – совсем не по-нашему – Диной зовут. Словно добрых имён мало? Вот вашу как звать?
– Вика, – улыбнулся одними глазами, мужчина.
Тётя Валя хмыкнула.
– Я и говорю – ни одного путного имени, даже не знаешь, как ласково-то сказать.
– А это ваш? – в свою очередь спросил мужчина, кивая на Стасика.
– Не-е, это знакомых мальчик. Ко мне прислали.
– То-то я смотрю: как леденец, аж светится.
– Ох! – выдохнула тётя Валя с чувством, и кот, разлепив глаз, глянул на неё строго. – Как они живут в городах да на северах этих? Без солнца, без моря, как каторжанцы какие, прости, Господи, маются. Виданное дело: жизнь прожить – босой ногой не ходить. Ко мне дети приезжают, так лягушку в глаза не видели! Один мальчик слышит кукушку и спрашивает: «Папа-мама, где птичка привешена?» Думает, как в часах. Я б не смогла. Вот старший у меня – где служил, там и остался, – она махнула рукой с видом человека, которому всё, что за райцентром – медвежий угол. – Пишет: «Приезжай, мама, не бойсь, у нас и снабжение, и природа». А сына сюда привёз – знает, где лучше.
Распаренный, Стас слушал в пол-уха, как тётя Валя говорила, что овдовела она недавно, по осени, а два года назад сынок привёз им внука, большого уж.
– Митрием зовут. Ничё не объяснил, прилетел на день и привёз. Вот, говорит, мам, воспитуй. Ну, не шальной?! Денег шлёт исправно, ничё не скажу. К отцу на похороны приезжал, дак сам, всё сам, вино токо моё. А сколь не пытала я про невестку свою, про зозулю эту – молчит. «Потом, – говорит, – мама». Аж зубами скрипит.
– Любит, видать, – сочувственно сказал мужчина, поправляя пса, повисшего на хозяйском колене, опустив вниз, морду и передние лапы.
Задние уже были в сумке.
– Мы с дедом тож так решили. Но мне-то не легче. Малые дети подол рвут, а большие – сердце, – подвела тётя Валя грустно, но тут же встрепенулась и обратилась к Стасу. – Мотри-ка, приехали. Узнаёшь? Ещё бы, тут у нас прям город – фонари. Следующая остановка наша. А на пляж – другая.
Стас подумал: «Сейчас я растаю».
Глава VII
Двор и дом Стасик узнал. Здесь ничего не изменилось, только заросло пуще, да «бункер» пригнулся к земле. На его двери, закрывая проём, висела цветная занавеска, но тётя Валя повела Стаса не в «бункер», а в дом, где на веранде, слева от входа, была комнатка на одну кровать и тумбочку.
– Вот, – гордо сказала хозяйка, приподняв двухслойный тюль, – это тебе. Как раз – не мала, не велика, и я рядом. Разбирайся и приходи на кухню – помнишь, где?
Стаська кивнул. Комнатка ему понравилась. А больше всего понравилось окно. Оно располагалось буквой «Г» – по боковой и торцевой стенкам, было сделано из небольших квадратных кусков стекла, собранных в общее деревянной рамой.
Он разделся и занялся рюкзаком. Сверху достал книгу, что дала ему мама – «Робинзон Крузо», – и вдруг поразился тому, сколько километров между ним и домом. Из книги, загнувшись по краям, выглядывала половинка альбомного листа. На нём маминым каллиграфическим почерком был написан распорядок дня. Стас достал листик и понюхал. Пахло фломастерами. Они были не простые, а с запахами. Оранжевый благоухал апельсинами, зелёный – молодой травой, фиолетовый – фиалками, красный – розами, жёлтый – лимонником. Непонятно чем пахло от голубого и синего. Папа говорил, что ничем, а мама считала, что воздухом и грозой. Это были их любимые фломастеры, они были подарены Стасу, но он ими редко пользовался – берёг. И мама брала лишь в особых случаях. Здесь она нарисовала целую картину. В правом нижнем углу светило вовсю горячее солнце и плескалось море с корабликом вдали. Стаська понюхал листок ещё раз и положил его и книгу на открытую полку. Туда же выложил фонарик, фотоаппарат, часы с мокрым от пота ремешком и кулёк с семечками. Внутрь тумбочки Стас поместил вещи, а на дно устроил рюкзак и обувь. Полюбовался работой, выбрал шорты, достал «вьетнамки» и только хотел встать и одеться, как ощутил, что в комнатке есть ещё кто-то. Сразу стало неприятно, да так, что холодок побежал по спине. Стасик прислушался, ничего не услышал, но почувствовал, что ему дышат в шею. Не поднимаясь, Стас покосился – это не помогло. Тогда, переждав, он повернул чуть-чуть голову и на уровне плеча увидал круглый желтый глаз на приплюснутой кошачьей физиономии. Кошка, размером со среднюю собаку, наставив ушки, нюхала его и смотрела настороженно.
«Рысь!» – сразу понял Стас и затаил дыхание, но краем глаза отметил, что занавесь в проёме колышется, а за ней, похоже, кто-то хихикает. Почуяв подвох, Стаська вытянул шею и глянул смелее. Перед ним вправду была рысь, но какая-то не яркая, пятнистая, а по-детски пего-коричневая.
«Рысёнок», – отлегло у мальчика от сердца, и он сказал занавеске:
– Эй, ты!
Там прыснули, а потом позвали напевно: «Ры-ся!». Зверёк тут же потерял интерес к Стасу и, бодая головой тюль, ушёл.
Хлопнула входная дверь, дробью отозвались ступеньки. А поглядевший в окно Стасик успел увидеть мелькнувшую за листвой девичью головку с гладкими тёмными волосами.
«Дина. Ничего себе! Откуда у неё рысь?»
Натянув быстренько шорты и схватив конверт, в котором лежали деньги и письмо от родителей, Стасик поспешил на летнюю кухню.
Диночка была уже там. Сидела за столом, помахивая вареником.
– Испугался!
Стаська не знал, что ответить. Было нелегко признаваться в слабости, да ещё девочке.
– Испугался. Я видела.
Дина обмакнула розовый вареник в миску с мёдом, потом в пиалу со сметаной и без всякого перехода добавила.
– А у меня братик родился! Скоро его привезут. Я буду его нянчить.
– Это что – и вправду рысь? – спросил Стас.
– Самая настоящая. У папы лесники знакомые, они в дальних горах её нашли. У неё мама умерла. Да ты проходи. Бабушка говорит – ты не вредный. Смотри, – Дина подняла край клеёнчатой, в пятнах гроздей сирени, скатерти.
Стасик заглянул под стол. Там, прислонясь бочком к Дининой табуретке, сидела на полу маленькая рысь. Сидела так, что Стаська увидал её животик, поросший кремовым мехом
– Она совсем голодная была и худая. С бабушкой в кровати спала, а то мёрзла. А потом нам сказали, что нельзя – привыкнет, и мы стали грелки подкладывать. Правда, Рыся?
Рыська, понимая, что говорят о ней, лениво щурилась подведенными глазками. Но все эти жмурки-мурмурки были так – обман, кошачьи хитрости: заслышав шаги хозяйки, зверушка дернула ушком, и только тётя Валя, откинув занавеску из мелкой рыбачьей сети, вошла, Рыська встретила её у порога.
– Ага, ты уже здесь! Как без тебя! Всем кнут – и тебе тут. Ты ж сегодня ела. Я тебя уже кормила, – бурчала тётя Валя. – Ты меня скоро по миру пустишь. Отстань, тебе говорят!
Но от Рыси не просто было отвязаться. Она вилась под ногами, бодалась, тёрлась о колени, не давала ходу. Потом, глянув с укоризною на хозяйку, отступила бочком к холодильнику, поцарапала его лапой и снова посмотрела.
– Вот мудра! Если б ты чего клала в холодильник, а то шкрябаешся. Шкрябаться каждый может, – сказала тётя Валя, проходя к плите.
Но Рыська кувыркнулась на спину, сунула лапы под тяжёлую дверцу старого «ЗИЛа» и хотела открыть. Дверца держалась плотно.
– Ладно, циркачка, – смилостивилась хозяйка, – иди, дам чего. Уговорила.
Уловив добрые нотки в её голосе, Рыська оставила в покое холодильник и, получив намазанный сметаной ломоть хлеба, начала вылизывать его, придерживая лапками и поводя ушастой головёшкой.
– Ну, вот, зверьё ублажила, пора за детей браться – подытожила Валентина Николаевна, подбородком показав Стасику на свободную табуретку: – Сидай!
Стасик протянул ей конверт.
– Ох, батюшки-светы, – отмахнулась она, – можно было потом, – и постучала согнутым пальцем по столешнице: мол, клади сюда.
Стаська положил конверт, а тётя Валя принялась наводить порядок. Забрала у Дины мёд, назвав её лизуньей и кусочницей, протёрла ветошкой клеёнку и как-то незаметно убрала конверт. Словно не было его на белом свете.
Дина надула губы:
– Не буду я окрошку.
– Я те дам – не буду! Бабушка делала-старалась, а ты кочевряжишься. Да такой окрошки, как у меня, ни у кого не нет. Все отдыхающие рецепт просят. Геть руки мыть! А то липкая, как малина на меду, – и повернулась к Стасику. – Ты тож с дороги не ленись.
Пока ребята обедали, хозяйка раздавала указания:
– Ты счас отдохни маненько, а как жара спадёт – сходите с Димой на гору: он за свет-газ заплатит, а ты телеграмму своим отобьёшь, что порядок, добрался.
– А море? – спросил Стас.
– Позже – смотри, какое пекло.
– А море сегодня поганое, – вставила Диночка, – вода мутная, медуз полно. Я ходила, но не купалась.
Стасик смотрел удивленно: «Она что – шутит? Как это – море поганое? Как это – вода мутная? Да хоть какая вода. Хоть какая муть. Главное – море».
Тут Рыська, давно съевшая свой бутерброд и дремавшая на полу, оживилась и побежала из кухни, легко перебирая лапками.
– Ага, – поднялась тётя Валя, – рыбаки вернулись.
Во дворе раздались дребезжание велосипеда и голоса.
На голову вышедшего из кухоньки Стаса опрокинулось, как из ушата, солнце; он зажмурился, привыкая к свету, но не заметить мужчину на дорожке было невозможно. Высоченный дядька, красный, как вареный рак, возвышался посреди двора, и синее пластмассовое ведро у его ног казалось игрушечным. Мужчине не надо было разводить руками. Он шевелил длинными, как карандаши, пальцами и показывал невесть откуда взявшейся дамочке, какая рыбина от него ушла. Стасик подошёл ближе и увидел, что мужчина немолод. Седые, коротко стриженые волосы его стояли ёжиком. Он был высок и костляв; по словам бабушки Стасика – «мосласт», но весь исполнен грации существ, привыкших к тому, что они занимают много места. Как жираф, который всегда помнит о своей шее, а слон – о своей массе.
Налюбовавшись на «краснокожего», Стасик увидел мальчишку – похоже, ровесника, но выше ростом, с густой копной выгоревших волос. Руки мальчишки по локоть были вымазаны чёрным, а сам он смотрел сердито.
– Вот такая! Представляете! Ка-ак дёрнет, ка-ак махнёт хвостом – и всё, – рассказывал с восторгом «высокий».
Дамочка, задрав голову, охала и ахала медовым голоском: «Что вы говорите!» Она вся – от пляжных тапочек до обруча в волосах – была в нежно-розовых тонах, даже лак на ноготках её был подобран в цвет. Осторожно тронув пальчиком руку «высокого», женщина промурлыкала:
– Надо же, как интересно! Но, Казимир Степанович, у вас же ожог первой степени!
– Простоквашей надо, – весомо заметила тетя Валя.
– Ни в коем случае! – запротестовала дамочка. – У меня есть крем специальный, от солнца. Французский. Вас, профессор, надо мазать.
– Потом, – «высокий» хотел что-то добавить, но охнул и отпрыгнул назад. – Фу ты, Рыся!
Рысь, покрутившись над ведром, прижала, опрокинула его и теперь пыталась поймать трёх бьющихся рыбок двумя передними лапами.
– Разбойница! – визжала дамочка, топоча забрызганными ногами – ей досталось больше всех.
– Во сокровище, во наказание какое на мою шею, во напасть, – тетя Валя, бубня, кинулась куда-то в сторону, вооружилась старым, стертым на один бок, веником и хотела, было, перетянуть им кошку, но Диночка, повисла у неё на руке:
– Не надо, бабушка!
– Хулиганка какая! – пищала «розовая дамочка». – Дима, забери у неё!
Рыська, вымазав в мокром песке грудку и мордочку, лупила по лужице лапами, пытаясь припечатать то одну, то другую рыбку, да ещё урчала угрожающе.
– Да ладно, – плавно, сверху вниз, повел длинной ладонью Казимир Степанович, – всё одно – «курям насмех». Я хотел высушить одну, дома похвастать, да большая ушла. Пусть зверьё тешится.
– Вот жадюга, – вздохнула тетя Валя, – что дальше-то будет? Ведь была котёнок котёнком. Сколько курчат мне подавила, сколько гусят! И от соседей недовольство. У-у-у! – и замахнулась голиком на рысёнка.
– Не надо! – снова раздалось на высокой ноте, и Диночка опять повисла на бабушке.– Димка и так хотел ей свою рыбу отдать.
– Одно дело – отдать, а другое – без спросу. Будто не кормлю её, прожору!
И хозяйка в сердцах отбросила переживший свой век веник. Бросила и потянулась к внуку.
– Чего ты, Митенька, смурной такой? Устал?
– Да цепь всё время спадала, – объяснил за Диму Казимир Степанович.
– Так рушится всё без хозяина. А велосипеду этому – лет-лет и памяти нет, на нём ещё дед ездил. Не журись, – говорила тётя Валя, притягивая мальчишку к себе. – Мне утром без тебя досталось. Все голодные, насаются – думала, на автобус опоздаю. Вот, привезла тебе товарища. Живите дружно, не ссорьтесь. Хозяин ты мой, помощник.
Глава VIII
На следующий день, по холодку, тетя Валя уехала в город – готовить квартиру к выписке из больницы Дининой мамы с малышом. Потому с вечера она надавала кучу наставлений обоим внукам; даже утром, сквозь сон, Стасик слышал уже привычное «бу-бу-бу». Потом железная калитка хлопнула, и Стас посмотрел на часы – полшестого. По маминому расписанию нужно было идти на море. «Утреннее море самое лучшее», – утверждала мама. Послушный сынок свернулся калачиком и хотел, было, подремать, но заснуть не смог. Тогда он встал и пошёл искать Димку.
Вчера к вечеру ребята ходили на гору – станица была «двухэтажной», располагалась и на горе, и под горой – на почту, в сберкассу, а заодно и в парикмахерскую. Тётя Валя, сравнив стриженого Стаса с заросшим, словно одичавшим, внуком, в приказном порядке велела ему «зайти к Марине» и выдала деньги на стрижку.
Мариной оказалась бабушка-парикмахер, она быстренько привела Димку в «божеский вид», хотя облагородить его затылок ей не удалось. То ли от подушки, то ли по природе своей, он и в стриженом виде был пушист и встрёпан.
Говорил по дороге, в основном, Димка. Рассказал об интернате в посёлке со смешным названием Суета, в котором учился до приезда сюда. Об отцовском друге-егере из большого лесного хозяйства. Про такие места Стас и не слышал, он даже покосился на Димку – не «заливает» ли он, уж больно красиво звучало: Горная Шория. Но Димка рассказывал самозабвенно, блестел глазами, разводил руками, показывая, каких хариусов они с отцом ловили на муху в горной речке с чудным названием Мрас-Су. И Стас проникся уважением к своему новому, такому бывалому другу.
Теперь он хотел хоть чем-то помочь ему, но Димка справился сам. Накормив «животину», онидвинулись на кухню, завтракать.
– А Дина? – спросил Стас.
– Ты думаешь, она сейчас встанет? Жди!
Но Диночка явилась, причёсанная на два хвостика, с неимоверным количеством цветных заколок в волосах.
Димка, отодвинув ногой Рысю, открыл холодильник и выставил на стол эмалированную миску, с горкой наполненную котлетами.
– С чем будешь – с молоком или с чаем? – спросил он Стаса.
– А я не буду котлеты. Я – клубнику, – ответила за Стасика Дина.
– Бабушка сказала – клубнику после котлет.
– А я хочу клубнику.
– Хватит вредничать, – пытался урезонить её Дмитрий и объяснил Стасу. – Это она перед тобой воображает – разрядилась вся. Не будешь котлеты – ничего не получишь, поняла?
– Я не воображаю, просто у меня аппетита нет с утра, – и Диночка вынула из холодильника клубнику.
Наложила себе в глубокую тарелку ягод, размяла, засыпала сахаром и залила до краёв молоком.
– Ничего себе, нет аппетита! – отметил Димка. – Ты ещё скажи, что на море с нами не пойдёшь – настроения нет.
– А на море у меня как раз есть настроение.
– У тебя оно есть, а у нас нет – с тобой идти.
– Ну, и на здоровье, я пойду с профессором.
– Ну, и на здоровье, иди хоть с тремя профессорами, – парировал Димка.
– Ну, и пойду.
– А что, это и вправду профессор? – спросил Стасик, который не любил споры.
Дима хотел ответить утвердительно, но Диночка опередила его:
– Самый настоящий, из Москвы.
– А эта – Нелли Савельевна – к нему клеится, – проглотив котлету, сообщил Димка, – проходу не даёт.
В этом случае Дина была согласна с двоюродным братом.
– Вечно мешается: «Казимир Степанович! Казимир Степанович!» А мне так хочется поговорить с умным человеком, – заключила она, растягивая хвостик двумя руками.
– Во как! – улыбнулся хитро Дима. – А теперь, умная моя, что скажешь насчёт посуды? У нас только стаканы, мы тарелки не пачкали.
– Ну, и пожалуйста, я помою, потом, – с независимым видом ответила девочка.
Глава IX
Ох, трижды права была Стаськина мама, когда говорила, что утреннее море – самое лучшее. Может, приди ребята на пляж раньше, оно было бы еще лучше, но и сейчас, проснувшись наполовину, оно было прекрасно – лениво окатывало берег мелкими волнами, манило окунуться.
Мальчишки набарахтались до одури и легли на берег, в метре от прибоя. Довольного и уставшего Стасика вдруг потянуло на философию. Упершись подбородком в сложенные руки и вбирая всем телом ласковое тепло, он смотрел на волны, рассуждая про себя: «Вот это море, а это земля. Они были всегда. Они были за много тысяч лет до людей. Значит они старше, значит, мы должны их беречь».
Димка прервал его размышления:
– Чё притих?
– Да так, – засмущался Стасик и приподнялся на локтях, – хорошо тут у вас. А там что? – он показал рукой вправо.
Недалеко от берега, виднелось среди волн что-то тёмное.
– Это остров. В декабре проявился. Приходим в школу, а нам: «Куртки не снимать, идём новый остров смотреть». «Геогрызия» потом весь урок рассказывала, что это место, – Димка покрутил головой, – не старое, не такое, как Уральские горы. И море – при динозаврах – доходило до горы. Представляешь, наш огород был прям на дне. И то, что этот остров вылез, – продолжал Димка, – как раз доказывает, что здесь всё молодое. Я и сам об этом думал. Здесь же в каждой станице грязевое озеро есть. Вот как начнётся извержение! Здорово, правда?!
Стасик, начиная ощущать, как солнышко, распаляясь, прожаривает его насквозь, спросил коротко:
– А ты там был?
– Нет, – помолчав, признался Димка. – Я не доплыву. И бабушка сказала, что домой не пустит. Соседский Колька был, говорит – ничё такого.
– Всё равно интересно. Неизведанная земля.
Димка вздохнул:
– Мне профессор обещал, что катамаран на базе возьмёт, так эта Савельевна прицепилась, просится…
Помолчали. Потом Димка добавил:
– Да тут и так много хороших мест. Вот закончится эта катавасия…
– Какая? – не понял Стас.
– Да с Филиппком с этим, – Димка сплюнул и посыпал плевок сухим ракушечником из кулака. – Вот чё они детей рожают? Будет таким же вредным, как Динка.
Стаська не нашёл что ответить. Надо было идти домой, но лень было двигаться.
Димка поднялся:
– Смотри, Колька с ребятами, и мячик у них.
Трое ребят – старший, средний и младший, – подталкивая донельзя убитый мяч, шли по пляжу. Сразу было видно, что это братья – так они были похожи и фигурами, и одинаковыми, словно квадратными, головами.
– Димка! – замахал руками средний. – Мы тебя вчера искали. Где был?
– А, – кисло прозвучало в ответ, – с отдыхающим на рыбалку ездил.
– Ну и как?
– А, – подвёл итог Дима.
– А мы вот мяч достали, попинаем? – предложил старший.
– Пошли, Стась?
Стас пересилил истому и встал. Для равновесия сил взяли в команду младшего из братьев – Василия, – но просчитались. Димка вратарём-моталой приносил пользы больше, чем этот «засланец», который всё одно играл за своих. Он мешался, отдавал пасы братьям, а самое обидное – что есть дури пнул Стаса по ноге. Стаська чуть не взвыл. Потому и случилась ссора. Старшие квадратноголовые братья не признавали обвинений, а младший за их спинами ковырял пальцами ноги травяной кустик да помалкивал. Димка же, возмущённый и вспотевший, орал, доказывал право на штрафной.
И тут сквозь шум Стас услышал, что его зовут. За забором из металлической сетки стояла, помахивая сумочкой, Нелли Савельевна. Сегодня в её наряде преобладали голубые тона.
– Стасик! – позвала Нелли Савельевна ещё раз.