Подставное пророчество Оутэрнуму: воплощение скрытых ценностей

– Если у тебя ее забирают, – опять заумничал Мара, – значит не хотят, чтобы ты в нее свистел.

– Но все же…

– Свисти без свистульки.

Май Лоу, изобразив надменное лицо, проигнорировал старшего:

– В-общем, ты запомнил. Жду ее к следующей неделе.

Уходя, вервольф решил немного переговорить с Одди с глазу на глаз и потянул мальчика в сторону от группы. Шепотом он обратился к послушнику:

– Почему вы часто молчите друг перед другом? Так не пойдет. Поговори с Марой. Он на самом деле неплохое существо.

– Я пытался уже, – также шепотом ответил Оутэрнум. – Но он держится холодной стеной… Я пробовал с ним подружиться. К тому же у нас есть даже кое-что общее.

– Отлично! Это что-то общее – самое то! Ии? Что же это?

– Ну… Я не знаю, стоит ли с тобой об этом говорить… – Одди сильно мешкал в ответе. Он действительно боялся обсуждать Великую Гармонию с Май Лоу.

Вервольф с большим интересом вглядывался в глаза мальчику, но поняв, что ответа он так и не дождется, с задором посоветовал:

– Раз это общее – тайное и секретное, то вам двоим точно нужно это обсудить. Уверен, между вами даже на такую тему есть недосказанность. А недосказанность, между прочим, повод для повторного разговора.

– Наверное, ты прав.

– Естественно я прав! Значит, прямо сегодня вечером, идешь к Маре, пока он кормит своих светлячков, и нагло расспрашиваешь обо всем, что хочешь.

– У него есть свои светлячки?

– Да. Но только чур, я тебе этого не говорил. И еще: он может вспылить из-за незваного визита, но ты не принимай близко к сердцу. Он почти отходчивый. Главное – настойчивость.

– А он не будет меня бить, как тебя?

– Не должен… Ты же новенький. Иди вечером в восьмую дверь. Мне пора. Удачи в этом нелегком деле!

– Спасибо.

Май Лоу вприпрыжку отдалился от группы, а затем, свернув к юрте, быстро побежал. Одди смотрел ему в спину и думал, стоит ли действительно идти на риск и злить Мару…

– Время забав окончено, – сухо сказал огневолосый и незаметно поднял две появившиеся крупные голубые крапинки с земли.

– Что тогда дальше? – поинтересовался Одди, подходя ближе к грину.

– Что угодно, пока не придет пора спать, – охотно ответила Арана.

– Так можешь говорить только ты, – со спокойным выражением комментировал Мара, примечая, что крапинки получились очень крупными – почти с коготок хорька.

– Постоянно ты дерзишь… – устало сказала Арана, явно проговаривая эту фразу не впервые. – Что ж, давайте расходиться.

– Угум, – бросил грин, продолжая внимательно разглядывать на своей ладони крапинки.

– Пока, – налегке ответил Оутэрнум.

Арана ушла, и Мара с Одди остались одни.

– Ты не уходишь? – Мара поднял одну бровь, отвлекшись от своего анализа.

– Думаю, мне все еще следует ходить с тобой.

– А ты не думай. Отправляйся в свою комнату.

– А тогда, когда мы опять встретимся?

Мара с чувством печали выдохнул и направился в юрту, ничего больше не сказав. Одди последовал за ним, но грин никак на это не отреагировал, смирившись с тем, что у него теперь есть свой бесполезный проводник.

Вернувшись домой к Маре, Одди без подсказок вначале снял обувь, а затем переступил порог. Грин тщательно проследил за мальчиком и еле уловимо довольствовался его поступком. Жестом он показал ему присесть на край кровати, а сам подошел к комоду и достал оттуда расписную коробочку из белого дерева. С ней огневолосый присел за письменный стол и что-то делал. Мальчику же было любопытно, каково содержимое коробки. Хотелось подойти ближе и увидеть самому. Но Оутэрнум догадывался: если встанет с места, Маре это не понравится. Потому Одди задал вопрос издалека:

– Что в коробке? Ты там хранишь крапинки?

– Да, очень ценные крапинки, – тихо, почти прожужжал грин, уткнувшись с головой в дело.

– Ценные только тебе или всем? Или нескольким существам?

– Перестань это делать.

– Что «делать»?

– Задавать кучу любопытных вопросов.

– Но ты не ответил ни на один из них.

– Задай один.

– Вопрос?

Мара замер и перестал перекладывать крапинки по цвету из одного угла коробки в другой. Затем Одди продолжил наблюдать за движениями рук грина.

– Да, один вопрос, – ответил Мара.

– Тогда… Кому ценны эти крапинки?

– Всем. Ну на самом деле, даже тем, кто о них не знает и не может их видеть.

– То есть их видят не все?

– Да. Не все.

– А почему?

– Откуда я знаю?! – Мара громко захлопнул коробку крышкой и вернул ее на место в комод. Ему не хотелось распинаться перед мальчиком.

Одди притих и сидел на своем уголочке, будто вжавшись в перину. Грин, подходя к дальней пустой стене, мимоходом бросил на мальчика недовольный и уставший взгляд. Отвлекшись от послушника, он протянул руку в воздух перед собой, и когда сжал что-то невидимое, сразу появилась веревочка с небольшим кольцом. Грин буркнул себе под нос слова порицания о том, что она постоянно куда-то сбегает и не лежится ей на месте, а Оутэрнум слегка удивился «фокусу». Но еще больше мальчик удивился, когда Мара немного потянул веревочку вниз, и стена понемногу начала разъезжаться в стороны, открывая вид на теплую гончарную мастерскую в приглушенном свете. Комнатка была небольшой, но содержала в себе все необходимое для редкого ремесла. Одди отчетливо мог разглядеть гончарный круг посередине четырех секретных стен, словно пьедестал помещения.

– Никому об этом не говори, – приказным тоном сказал Мара и зашел внутрь.

– Буду как рыба! – радовался Одди.

– Видимо, про рыб-говорунов ты ничего не знаешь.

– Рыб-говорунов?

Мара цокнул.

– Просто держи язык за зубами и принеси мне из ящика в столе канцелярские ножницы!

Одди тут же подорвался с места. Уже протягивая острую вещицу, он поинтересовался:

– Это твое призвание?

– Нет. Просто развлечение.

– А каково твое призвание?

– У меня его нет.

– Как это?

– Вот, скажи, у тебя-то оно есть? Только не заливай про пророчество.

– Но я хотел сказать про пророчество, – начал Одди с энтузиазмом, – и про то, что я отказываюсь ему следовать. Я ведь говорил уже тогда, на горе – я сам не понимаю, как можно считать меня избранным. Все-таки думаю, что следовать чему-то, в чем ты не уверен, – это немного ненормально, поэтому…

В прошлый раз Мара, слушая исповедь мальчика, поначалу ругался про себя, но в какой-то момент стушевался и хотел метаться из стороны в сторону от незнания того, как ему реагировать. Но в этот раз…

– Знаешь, тогда, я совсем растерялся от твоих заявлений. А сейчас что? – Мара сменил еле спокойный тон на выкрик, – Ты ждешь от меня похвалы что ли?! Одди, мальчик, молодец, нечего верить всяким бредням, так держать! Ты это хотел услышать?! Не дождешься!!

– Спасибо, – искренне ответил Одди, чуть склонив голову и выпрямившись. – Но мне достаточно, чтобы меня просто выслушали.

Мара задиристо хмыкнул.

– А сам справляться со своими тараканами в голове не умеешь?

– Тараканами?

– Мыслями!!! Со своими противными мыслями ты не умеешь смиряться, фильтровать их, уничтожать, если они непригодные??

Одди тут же потупил взгляд в пол. Вторая попытка Мары расстроить мальчика – удалась. Он – первое существо, из-за кого Оутэрнуму захотелось сильно плакать. А все потому, что его задели за живое, и будто поругали ни за что. Два раза подряд – открыто проявили словесную агрессию. Но Одди, стойко пытаясь показать, что ему совсем не неприятны слова грина, промямлил слово «нет», и дрожащим голосом выдал свои эмоции с поличным.

– Ты что, обиделся?! – еще более возмущенно спросил Мара. – Тебя что, кто-то тут истязает?! Пытается убить, а?!

– Я не… – как только возможность проговорить даже одно слово превратилась в безумную пытку из-за комка в горле, и когда у него задергались плечи сами собой, мальчик заставил себя повернуться хотя бы боком к грину.

– Меня слезами не напугаешь! Ты не добьешься этим от меня другого отношения, понял? – все еще злясь, говорил Мара.

– Я… я…

Одди начал ронять слезы. Его попытка внушить себе, что не стоит обращать внимание на слова Мары, что они вовсе необидные, провалилась. Грустно было и то, что мальчик чувствовал себя виноватым. Он стал искать причину, по которой рассердил грина. А грин в свою очередь, увидев первые упавшие соленые капельки, перестал ерничать, и усердно искал способ исправить ситуацию. Он совсем не хотел обидеть маленького монаха настолько сильно… И все-таки, сделал это. Тогда Мара подошел к младшему, без слов потянул его внутрь гончарной мастерской, и толкнул к холодной печи для обжига. Пока Одди как мышка расплывчатым взором наблюдал за Марой, тот достал с антресолей два куска глины и положил их на специальный квадратный столик для поделок.

– Иди сюда. Научу лепить корзу1, – спокойно произнес Мара и подвинул один кусок глины для Одди на другой край стола.

Мальчик один раз тихонько шмыгнул носом и робко подошел.

– Смотри, – грин начал ваять фигуру, – первым делом нужно обобщить форму. Если бы я предложил слепить змею, то нужно было бы сделать из этого куска толстую веревку. Но корзу удобнее делать из овальной фигуры. Понимаешь? – Мара выискивающе посмотрел на Одди. Но тот был все еще в угнетенном состоянии. Мара спросил еще раз: – Понимаешь?

Одди кивнул. Тогда грин принялся лепить молча, и когда овальная фигура была готова, он визуально проверил состояние куска глины у Оутэрнума. Однако его овал походил больше на неровную глыбу. Одди вяло перебирал руками, и Мара понимал свою вину за то. Он поменял местами куски глины, отдав свой готовый овал мальчику, и стал дорабатывать кусок, принадлежащий Одди, до нужной формы. И пока продолжал ваять, спокойно и искренне поделился:

– Я ненавижу, когда лезут не в свое дело. Считаю, что если существо сует свой нос куда-то, то должен быть готовым помочь хоть чем-то. Но постоянно, постоянно, – сжав зубы, грин начал отыгрываться на глине, сминая уже почти получившийся овал, – они отнимают ценное время из-за простого любопытства, а не из-за переживаний! Как я его ненавижу! Он просто спросил! Просто! И посмел бросить в трудную минуту!!

Одди встал по струнке, стоило только Маре начать дебош. Хотелось бы ему спросить, о ком ведется речь, но побоялся.

– Ладно… – успокоился Мара и принялся возвращать нужную форму. – Это же в прошлом, да? Не отвечай… Еще знай, что я не люблю, когда кто-то плачет… Обычно, я… не специально злюсь на что-то… Очень часто в такие моменты существа обращают внимание только на мою выразительность, но никак не на суть того, что я говорю в моменты злости. Поэтому, ты лучше бери во внимание не то, как я говорю, а то, что именно я тебе говорю. И, нужно привыкнуть к моей саркастичной натуре, раз уж нам сказали часто находиться вместе.

– Что… такое сарказм?.. – выронил Одди, переступив боязнь спросить.

Мара, завершив ровную форму, налегке ответил:

– Это то, на что ты не должен обижаться.

– Я думаю, это слишком размытое объяснение.

– Да-а-а… Так и есть. Просто, постарайся не обращать внимание на то, что я пытаюсь как-то тебя задеть. Это… выходит непроизвольно… – немного взяв паузу из-за смущения, и чуть обдумав свою другую мысль, Мара поделился ею: – Я постараюсь в твою сторону грубить поменьше… Но я не обещаю. И, – тут же грин снова стал прежним ворчуном: – это не значит, что раз поплакал, то тебе все можно, стоит лишь слезинку пустить! Понял?

– Да. – Одди наконец-то улыбнулся. Ему думалось, что объяснения Мары являлись извинениями. И их было вполне достаточно.

Мара шаг за шагом показывал Одди, как из овала вытягивать и сразу вылепливать задние и передние лапки будущей глиняной корзе; ее ушки; хвост; сумчатый животик. Затем принялись за детали: шерсть, маленькие коготки, мордочку. Не везде и не всегда у Оутэрнума получалось следовать за учителем. Ему приходилось неудачные дубли заминать в основную массу и снова делать овал, а потом проделывать остальные шаги. Пару раз Мара горячился, но для Одди его крики уже были не так страшны, хоть все еще непривычны.

Они вдвоем ушли с головой в лепку настолько, что пропустили ужин. И только когда живот Одди заурчал, Мара отпустил мальчика, вручив ему незаконченную заготовку корзы домой со словами, чтобы тот возвращался обратно тогда, когда полностью ее сделает или, когда понадобится помощь.

Уже в своей комнате Одди старался слепить правдоподобную моську животного, но все никак не выходило. Корзу он никогда вживую не видел. А образца рядом не было. И так как Мара не уточнил, есть ли границы по времени, запрещающие обращение к нему, Одди в обнимку с глиняной поделкой отправился в древо коридоров.

Мальчик постучал в дверь комнаты Мары. Никто не открыл, и он сам зашел внутрь. Никого не было. Только тогда послушник подумал, что товарищ может быть за дверью номер восемь, и на всех парах помчался проверять свою догадку.

Одди тихонько приоткрыл темно-синюю дверь с искривленной белой цифрой восемь. Он, вначале просунув голову, а затем ногу, неуверенно вышел к берегу озера, покрытому невысокой травой. Слегка поблескивающая вода в свете ранней ночи вполне успокаивала глаза после коридорного освещения. Мальчик на темном фоне сразу заметил яркий зеленый огонек волос Мары, и расплылся в улыбке от того, что очень четко слышал, как отрешенный от всего грин нахваливал россыпи маленьких желтеньких светлячков, которые ритмично мерцали над всей протяжностью травянистого берега. Вдохнув ночной прохладный воздух полной грудью, Одди налегке отправился к Маре. Тот даже не удивился, когда маленький монах присел рядом, но стал соблюдать приятную природную тишину. Оутэрнум с радостью любовался, как грин продолжал кормить светлячков, держа на своей ладони горстку цветочной пыльцы и беря щепотку, развеивал ее в воздухе. А маленькие существа подхватывали частички на лету, продолжая свой плавный полет рядышком. И пока между ребятами сохранялась такая благодать, Одди, не ожидая разговора, застряв в моменте «здесь и сейчас», направил свой взгляд на почти черное зеркальное озеро, отражающее много-много желтеньких огоньков и блистающих точек от небесных звезд. И аккуратно обнимая свою глину, он некоторое время наслаждался прелестями ночного спокойствия.

Мара, аккуратно стряхивая с ладони последние остатки пыльцы вниз, вдруг решил нарушить тишину:

– Я не стану спрашивать, как ты меня нашел. Просто напомни мне дать оплеуху Май Лоу при встрече.

– Но как ты?..

– Не переживай по пустякам. Ему больно от этого не будет, поверь.

– Я… постараюсь.

– У тебя не выходит мордочка?

– Мордочка?

Мара с усталым видом потер пальцами веки.

– Тебе повезло, что мы находимся здесь. Были бы в другом месте, я бы вспылил.

– Прости…

– Ты!.. Фу-х. Ты уже напортачил. Не отягощай меня извинениями.

– Прос… – Одди потупил глаза в сторону. И тут же вспомнил, зачем он пришел к грину. Подняв вверх поделку, он бодро произнес: – У меня не выходит мордочка, да. Я просто никогда не видел корз вживую и был не настроен запомнить образец.

– Ну конечно, кто бы еще радовался неудаче, как ты. Я тебя понял. Тогда завтра придешь и посмотришь на мой экземпляр.

– Хорошо. А можно вопрос? Но он может быть личным. Но мне любопытно…

Мара, вместо громкой брани начал шептать. Очень громко шептать:

– Знаешь, меня отягощают твои церемонные повадки. Одно дело при других существах, но зачем натягивать эту маску, когда мы одни, а? Нет, я не возмущаюсь – меня это раздражает. Сильно.

– Но я не ношу маску, – также шепотом ответил Одди, раскрыв от удивления глаза немного шире.

– Да будь ты уже прямолинейным и наглым, прошу. Растаскиваешь тут свои сопли – уже противно уши держать раскрытыми. Я понимаю, что ты маленький, но ведь умный. Так давай, вываливай все. Но только без дурацких повторов.

– Кто тебя бросил в трудную минуту? Кого ты сегодня вспомнил и проявлял злобу? Какого-то человека?

– Хм. – Мара вытянул спину и облокотился на ладони, взглянув на небо. Он спокойно и с легкостью начал делиться своим кусочком прошлого: – У меня был лучший друг. По крайней мере, я так думал… Но то была игра с моим доверием.

У нас, у гринов, есть обычай – собирать младших по возрасту в группу за сто шестой дверью. Делается это раз в месяц, чтобы учить детенышей настраивать телепатическую связь. Обычно у малыша-грина есть хотя бы один родитель, который приводил его в группу. Но не у меня. И из-за этого, – Мара непроизвольно скривился, – меня вообще за живое существо не держали.

Я был рожден от тени горящего дерева, в которое ударила молния. Все говорили, мол, стихия была разгневанная, да так, что решила отвлечься и сыграть ради своего самолюбия – послала им их подобие, «…теперь учите это дитя, как будто оно настоящее…». Так что, не только родителей у меня нет, но и друзей я не мог завести. Хотя, еще до того, как мое сердце разбилось из-за отношения окружающих, я был ну вылитый ты: верил во всякую чушь, проявлял неуместную любезность направо и налево. Поэтому со мной не побоялся подружиться только один грин – Аван. И когда он предложил мне «поиграть» на восточной границе нашего леса, я без задней мысли пошел туда за своим «первым другом». Мы играли в салки. В какой-то момент я случайно перешагнул границу территорий, и тут же столкнулся лицом к лицу с глумом. Вряд ли ты о них слышал, но просто знай, что такие черные монстры, жрут на своем пути любую энергию, и они – быстрые и беспощадные. Но есть такие, которые присасываются к тебе, как пиявка, и понемногу, по капле выжимают жизнь. Вот именно такой глум на меня и напал. Аван издалека, будто не видел на мне висящее чудовище, спросил у меня, что со мной. Я еле-еле, мог хрипло выдавить из себя, что мне плохо и нужна помощь. А Аван, прекрасно все услышав, пожал плечами и спокойно ушел. Я думал, что он меня бросил, но потом успокоил себя. «Наверняка, он отправился за помощью» – так я решил. Однако долгое время никого не было. Никто не возвращался. И когда я был уже на грани, подоспел Ратан и спас меня. Он пришел на помощь лишь потому, что рядом был новенький стихийный страж, которого нужно было проверить к тому времени.

После того, как я вернулся в группу, первым делом, не в состоянии сдержать слез, спросил у Авана, почему он отвернулся от меня и просто ушел. И знаешь, что он ответил? – Мара ухмыльнулся, когда увидел опечаленное лицо Одди и его отрицательное покачивание головой. – «А что тут такого? Ты же искусственный. У тебя нет души и родителей. Ты ненастоящий». В итоге, первая моя мысль была верной.

– Как Аван мог… Это же…

– Неправильно? Если выражаться твоим языком, то да. С тех пор я больше никогда не ронял слез и ненавижу тех, у кого нет стержня внутри. И я убежден, что в душу к себе пускать можно не всех. Другое дело – говорить о делах и обязанностях. Понимаешь разницу? К себе близко подпускать других нельзя, но быть открытым для остального – можно. Даже придется, ведь я часть системы, как и ты. От этого не сбежишь.

– Значит, ты пустил близко к себе Арану, Май Лоу, даму Вараю и Ратана? – охотно сделал выводы Одди, а Мара второй раз за день посинел от смущения. – Я давно заметил, что ты не отвергаешь только их. Но ведешь себя с ними не очень хорошо… Я каждый раз восхищаюсь их умением снисходительно реагировать на твое поведение. Они, наверное, привыкли. А мне, наверное, пока далеко до такого понимания.

– Когда-нибудь тебе тоже придется привыкнуть. У тебя особого выбора-то нет. Я не знаю, на что рассчитывал Ратан, когда приказал тебе ходить за мной хвостом. Могу тебе рассказать все о нашем народе и лесе, но не о том, как сделать так, чтобы ты быстро влился в нашу среду, или, привык ко мне.

– А сможешь меня научить быть таким же, как ты?

– Каким таким же? – удивился Мара.

– Таким же сильным и умным?

– Не говори глупостей!! – внезапно выкрикнув, грин тут же прикрыл рот, с беспокойством разглядывая испугавшихся светлячков. – Ну вот… Из-за тебя они теперь разлетаются.

– Но я же ничего не…

– Первый шаг, чтобы ты стал сильнее – это понять, как в беде держать себя под контролем и быть нерушимым.

– Как скала?

– Да как что угодно. Не важно, что тебе говорят или делают – не показывай своих тревог и слабостей. Я лично, пытаюсь отвлечь противника на что-нибудь другое. Например, когда дурачок закончил свое нападение, я «некстати» могу сказать, что у него в зубах застрял лист. А доедать нужно. Мама не учила?.. Как-то так, – Мара чуть улыбнулся и поднялся с места, оттряхивая шорты.

– Неужели такие подходы помогают?

– Еще ка-а-к. У нас все «занозы» – в основном с примитивным мышлением. Тот же Аван, он давным-давно сбежал из леса и подался в преступники. Разве здравомыслящий способен на такое?

– В преступники?

– Опять ты переспрашиваешь?

– Прости… Я не специально. Это привычка.

– Тебе некоторые привычки надо поменять. Лучше бери с меня пример… Ну вот, нажил себе проблему и согласился быть тебе учителем. – Мара неспешно направился к двери. – С Май Лоу было также…

– Ну, раз ты не очень хочешь, можешь и не учить, – немного по-актерски сказал Одди, догоняя грина.

– Начало правильного настроя положено. Мне это нравится. Но, откуда ты взял такую манеру уговоров? Зубастый научил?

– Зубастый?

– Пито, твой закадычный друг.

– Да! А как ты узн…

– Больше некому.

– Наверное, ты прав.

Перед тем, как разойтись в стороны в древе коридоров, Мара пригрозил Одди не разбалтывать об их разговоре, о лепке, и о светлячках. Ни единой душе. Даже Ратану и даме. Мальчик не стал обещать, но уверил, что очень постарается сохранить молчание.

– Что значит, постараешься? – возмутился Мара.

– Ну, когда дама Варая начинает всматриваться в мои глаза… я не могу ее обманывать или идти против ее воли.

– Вот оно что. В таких случаях даже я бессилен.

– А Ратан?

– Скорее всего, но этого я не знаю. Завтра после полдника бери корзу и приходи в мою комнату.

Одди отправился к себе только, когда грин развернулся спиной к мальчику. В своей же комнате маленький послушник не мог не нарадоваться тому, что он, вероятно, подружился с Марой. И после насыщенного дня у Оутэрнума остался только один вопрос. И он обязательно задаст его завтра.

«Вчерашний день был не сном», – признал для себя Одди, когда беспрепятственно зашел в комнату к Маре.

От огневолосого не чувствовалось ненависти или презрения. Более того, не ощущалось какого-либо особенного отношения – ни желаний подначивать, ни скрытого напряжения, или еще чего-то подобного. Казалось, что Одди стал безразличен Маре.

– Иди смотри на пример и доделывай свою корзу. Меня не трогай, я занят, – мимоходом бросил грин, принимаясь за разбор кип сероватых бумаг у себя на столе.

Оутэрнум на носочках прошел в гончарную мастерскую и стал заниматься лепкой, редко поглядывая из комнатки на занятого Мару. Ему было интересно, что же за бумаги лежали, которых вчера не было. Но не стал мешать расспросами.

– Ты закончил? – вдруг спросил Мара, незаметно появившись рядом с Одди, пока он старательно лепил носик корзе. – Понятно, еще не готово. Тогда все равно пошли со мной.

– Куда? – Одди уже бросил ваять и последовал за грином.

Мара, взяв белую коробочку с крапинками, проверив содержимое и кивнув для самого себя, монотонно проговорил:

– Опять вопрос? К Ратану. Отдадим ему крапинки. Бери бумаги.

Одди, успевший подглядеть в коробку, задумчиво прибрал к рукам исписанные бумаги.

Пока ребята шли по древу коридора, маленький послушник не выдержал и тихо выпалил:

– В коробке же пусто. Они настолько маленькие?

Мара слегка удивился зная, что крапинки может увидеть только тот, кто искренне заинтересован заметить что-то хорошее. Тот узнает чешуйки, у кого есть вера в лучшее.

– Странно, что ты не видишь их… – буркнул себе под нос Мара.

– Почему? Они там есть? Невидимые просто? Значит это я их не могу увидеть? Но почему же? А как мне их увидеть?..

– Ну что же это за наказание мне? Вопросы!! Опять вопросы!!

Одди сразу замолчал. Хотел по привычке извиниться, но не стал.

Без стука войдя в старинный кабинет Ратана, Мара поклонился главному грину и поставил на письменный стол коробочку. Одди стоял в дверях.

– Как у вас успехи? – неторопливо притянув к себе коробку, поинтересовался Ратан.

– Отчеты о чешуйках у Одди в руках, – ответил Мара, жестом призывая мальчика отдать бумаги Ратану.

– Отчеты о чешуйках? – переспросил послушник, взглянув на первый лист кипы.

Улыбнувшись, главный грин поправил себя:

– Как успехи в ваших наблюдениях друг за другом? Все ли в порядке?

– Наверное да, но… – начал неуверенно Одди.

– Все в порядке. Ничего важного не было, – тут же вмешался Мара.

Ратан внимательно посмотрел на Мару, затем перевел взгляд на послушника.