Они холодные и равнодушные, мы истерику душим руками,
Застыли, как статуи в мраморе, нас скоро накроет цунами.
Пистолет у виска не выход, кричат мне вслед без надежды,
Вот бы из детства вырасти, как из старой одежды.
Обстоятельства вынуждают, нам снова ставят подножки,
И мы опять спотыкаемся, как о слишком высокий порожек.
В будущем лучше, казалось, в голове кто-то щелкает пультом,
И мимо летят снаряды, слова выпущены из катапульты.
А день ослепительно белый, идем, как слепые, наощупь.
Далёко прекрасно-сомнительно, когда-нибудь будет попроще,
Когда-нибудь, только не с нами, а мы, видимо, прокляты,
События прямо над нами мечом нависли дамокловым.
Заткнуть уши, крик замер, теплится, тишина опять ненадолго,
Дорога удивительно серая, прохожие смотрят как волки.
Твое счастье в том, чтобы вырасти, незаметно и потихоньку,
Ребенка проще обидеть, не спасет на шее иконка.
А сегодня ты тоже взрослая, идешь на соседей не глядя,
Ты для других миллионная, как клеточка в старой тетради.
И если ты не заметила, тебя не видели тоже,
А значит так безопасно, мы все друг на друга похожи.
Не видеть, не слышать, не чувствовать? Легче или сложнее?
Отмолчаться или же высказать? Что для тебя нужнее?
Снаружи каменно-вежливо, внутри бури смятенье:
Сгореть парафиновой свечкой, или остаться тенью?
В никогда
Я пишу тебе из ниоткуда.
Молоком пишу, а не чернилами,
И письмо мое – одна причуда,
Жизнь написана по рекам вилами.
Я пишу без имени, без адреса,
Посылаю речи в никуда,
Меня ломает и корежит матрица,
Стылые дома и города.
Я никто, и я пишу таким же.
Незнакомцу, ставшему родным,
К краю с каждой строчкой, словом ближе…
Остаюсь внутри совсем пустым.
Ты лишь тень, тебя нигде не сыщешь,
Потому что не существовал.
Я пишу под звездами, на крыше,
Всё вокруг – игра кривых зеркал.
Завтра будет лучше. Ложь, придумка,
Завтра будет хуже, чем вчера.
Мне бы лишь не потерять рассудка,
В никуда строча по вечерам.
По краю
Я не думая шагал по краю,
Справа чьи-то крики, слева – ад.
Я не знал, что просто умираю…
Я не знаю, как вернуть назад.