– Можно мне сесть рядом?
Это было бы здорово.
– Нет. – Я снова смотрю в стену.
На щеках у него на секунду проступают желваки. Он проводит рукой по волосам. Я впервые спохватываюсь, что он без футболки. В камере так темно, что я вижу только контуры его фигуры, можно сказать, один силуэт: у луны лишь маленькое окошко, чтобы скупо осветить часть пола. Но мне видно, как с каждым движением у него напрягаются мышцы рук. Меня жжет неведомое пламя. Огненные языки лижут кожу, под ложечкой нестерпимый жар. Каждый дюйм его тела наполнен силой, каждый изгиб чуть светится в темноте. За семнадцать лет я не видела ничего подобного. За семнадцать лет я никогда не говорила с ровесником.
.
Плотно закрываю глаза – так, что веки будто срослись.
Скрипнула его кровать – пружины застонали, когда он сел. Разлепив глаза и глядя в пол, спрашиваю:
– Тебе, наверное, холодно?
– Нет, – шумно вздыхает он. – Вообще-то я горю.
Вскакиваю на ноги – одеяла падают на пол.
– Ты заболел? – Вглядываюсь в его лицо, ища признаки лихорадки и не осмеливаясь приблизиться ни на дюйм. – Голова кружится? Суставы ломит? – Я стараюсь вспомнить собственные симптомы. Тогда я слегла на неделю. Сил хватало только подползти к двери и по-собачьи, ртом съесть еду с подноса. Не знаю, как я выжила.
– Как тебя зовут?
Спрашивает уже в третий раз.
– Ты, наверное, заболел.
Больше я не могу заставить себя ничего сказать.
– Я не болен, просто жарко. Обычно я не сплю в одежде.
Под ложечкой стало щекотно и горячо. Меня буквально скрутило от необъяснимого унижения. Я не знаю, куда глаза девать.
Глубокий вздох.
– Вчера я вел себя как дерьмо. Я обошелся с тобой хуже некуда и хочу извиниться. Я был не прав.
Набираюсь смелости и встречаюсь с Адамом взглядом.
Его глаза очень красивого кобальтового оттенка – синие, как зрелый синяк, ясные, глубокие и решительные. Подбородок волевой, четко очерченный, лицо сосредоточенное, внимательное. Он думал о вчерашнем всю ночь.
– Ладно, проехали.
– Почему ты все-таки не говоришь своего имени? – Он подается вперед, и я замираю.
Но быстро начинаю оттаивать.
Я таю.
– Джульетта, – шепчу я. – Меня зовут Джульетта.
Его губы, смягчившись, складываются в улыбку, от которой у меня по спине пробегает томительная судорога. Он повторяет мое имя, словно самый звук его забавляет. Радует. И нравится.
.
Глава 5
Я не знаю, когда это началось.
Я не знаю, почему это началось.
Я не знаю ничего ни о чем, кроме крика.
Моя мать закричала, поняв, что не может больше трогать меня. Отец закричал, увидев, что я сделала с матерью. Родители кричали, запирая меня в комнате, что я должна быть благодарна. За их еду. За человеческое обращение с существом, которое не может быть их ребенком. За деревянную ярдовую линейку, применяемую ими для того, чтобы отмерять расстояние от меня.
Я погубила их жизнь, сказали они мне.
Я украла их счастье. Убила надежду матери иметь еще детей.
Разве я не вижу, что сделала, говорили они мне. Разве не вижу, что все испортила?
Я всячески пыталась исправить то, что испортила. Каждый день старалась быть такой, как они хотели. Все время пыталась стать лучше, но не знала как.
Я только знала, что ученые ошибаются.
Земля плоская.
Я это точно знаю, потому что меня столкнули с края, и семнадцать лет я держусь из последних сил. Все семнадцать лет я пытаюсь забраться обратно, но почти невозможно преодолеть силу тяжести, когда никто не желает тебе помочь. Протянуть руку.
Когда никто не хочет рисковать, коснувшись тебя.
Сегодня идет снег.
Бетон ледяной и жестче, чем обычно, но я предпочитаю морозилку удушающей влажности летних дней. Лето – мультиварка, в которой все в мире закипает, а оно знай повышает температуру по одному градусу. Лето обещает миллион счастливых прилагательных, а затем вливает смрад нечистот в твои ноздри. Ненавижу жару и липкий, потный ад. Ненавижу вялую, равнодушную скуку солнца, слишком занятого собой, чтобы заметить бессчетные часы, которые мы проводим в его присутствии. Солнце – надменное существо: устав от нас, оно покидает мир.
Луна – верный товарищ.
Она никогда не уходит. Она всегда здесь, смотрит, знает наши светлые и темные стороны и вечно меняется, совсем как мы. Каждый день она новая. Иногда слабая и тусклая, иногда сильная и яркая. Луна понимает, что означает быть человеком.
Неуверенным. Одиноким. Полным несовершенств.
Я так долго смотрела в окно, что забыла себя. Я вытягиваю руку поймать снежинку, но пустой кулак смыкается в ледяном воздухе.
Хочу просунуть кулак, прикрепленный к моему запястью, через окно.
Чтобы что-то почувствовать.
Чтобы ощутить себя человеком.