Драматургия города

удельный вес населения, занятого вне сельского хозяйства (в России – не менее 85%, в Украине – преобладающая часть);

административно-культурное значение (так, в Китае и Бразилии городами считаются все административные центры, численность их населения и экономическая структура не принимаются во внимание).

Разрастание застройки приводит к тому, что город всё сложнее однозначно зафиксировать на местности. Если до ХХ столетия городская территория очерчивалась коммунальными границами, то нынешний город представляет собой скорее агломерацию, скопление поселений. В США, например, введена специальная территориально-статистическая единица «стандартный метрополитенский ареал» (СМА) для приближённого выделения и количественной характеристики агломераций. СМА установлены для всех городов, насчитывающих более 50 тыс. жителей и не являющихся пригородами более крупных городов [31].

Организация управления городом в государствах, ориентирующихся на демократическую модель, имеет своей теоретической основой концепцию местного самоуправления. Европейская хартия местного самоуправления 1985 года, которая после её подписания стала частью национального законодательства России, Украины и ряда других бывших союзных республик, определяет местное самоуправление как право и эффективную способность местных органов власти регулировать и управлять в рамках закона и под свою собственную ответственность важной частью публичных дел в интересах своего населения [32]. Местное самоуправление действует самостоятельно в пределах своих полномочий, для чего наделяется государством собственностью, источниками финансовых средств. Сущностными его признаками считаются также ответственность перед населением, ограничение компетенций административной границей, контроль государственными органами. Никаких концептуальных специфических характеристик городского самоуправления, которые бы отличали его от других местных самоуправлений, не отмечается.

Резюмируя, можно вывести следующую политико-административную формулу города: это звено в территориальной административной иерархии, элемент государственного устройства; это городской председатель и городской совет с исполнительным аппаратом.

Охарактеризованные выше трактовки города как механизма, организма, места, общественной функции, среды, организации или артефакта сегодня доминируют в политическом и научном дискурсах постсоветского ареала. Но процессы социальной переориентации экономики, бурный рост в городах экономики досуга и творческих индустрий заставляют исследователей углубляться в вопрос о гуманитарном потенциале понятия.

Так, анализ текущих публикаций свидетельствует о повышении статуса культурологического подхода к определению города и развитию городских практик. Начала же его обнаруживаются в древнейших литературных памятниках. Русскоязычное культурологическое градоведение представлено, среди прочих, такими именами как Н. П. Анциферов [33], В. Г. Ильин [34], Э. В. Сайко [35].

Сущность культурологического подхода описывается следующими положениями. В городах преобразуется смысловое пространство сельской цивилизации, формируются новые условия свободы человека. Город является местом интенсивного интеллектуального общения и выполняет в обществе роль информационного посредника. В городской среде создаются условия для распространения эффективных норм и стереотипов поведения, возникновения и восприятия различных инноваций, профессионального и общекультурного развития личности. В городе накапливаются и передаются от поколения к поколению высшие достижения культуры. Он становится местом концентрации уникальных технологий в сферах материального и духовного производства. Города – культурные центры – образуют точки роста общества. Культурологи отмечают, что город является духовно-практическим феноменом. Образ города живёт в произведениях литературы, кинематографа, складывающихся в «городской текст», и влияет на мировоззрение миллионов людей.

Несмотря на апелляцию к «человеческому фактору», в имеющемся диапазоне культурологических характеристик понятие города всё же остаётся в рамках понимания его как среды, места и т. д. Реализация культурологического подхода пока не выходит за пределы развёрнутой иллюстрации тезиса: бытие городов есть результат отделения труда физического от труда духовного.

Цель автора этих строчек заключалась в том, чтобы, учитывая существующий опыт концептуализаций, предложить универсальную человекомерную онтологию города, позволяющую однозначно определить искомое понятие и применять его для построения любых исследовательских стратегий.

Исходным пунктом рассуждений стал анализ работы известного американского урбанолога К. Линча «Образ города» [36]. В ней отражен опыт изучения восприятия различными людьми архитектурного облика одного и того же города на примере Бостона, Лос-Анджелеса и Джерси-Сити. По итогам интервьюирования респондентов и составления ими картосхем городских центров Линч пришел к заключению, что образ города у разных людей существенно отличается. Индивидуальное восприятие зависит от ряда причин, в частности, от возраста человека, уровня образования, социального положения, интересов, знания микрогеографии города. Общего для всех ментального рисунка того или иного города не существует. Каждый горожанин и приезжий создаёт в воображении «свой» Бостон, Лос-Анджелес или Джерси-Сити из значимых для него деталей городского ландшафта.

Результаты исследования Линча, а также его современных модификаций позволяют сделать и более общие, более далеко идущие выводы. Ментальное картографирование показывает, что город для человека начинается с акта осознания – интеллектуального действия, и что индивидуальные представления о городе являются формой его существования для осознающего субъекта. Таких представлений – «персональных городов» – столько же, сколько и людей. Отличия этих представлений обусловливаются индивидуальной (формируемой условиями среды и личной жизненной траекторией) «оптикой» мышления – образами, понятиями, субъективными впечатлениями. А то, как человек распоряжается своим видением города и действует практически (создаёт предприятие, храм или банк, рисует городской пейзаж, пишет критическую статью о неудовлетворительной работе коммунальных служб и т.д.), определяет контуры внешней оболочки персонального города. Её составляют артефакты – материальные образования, в которых запечатлена интеллектуальная активность индивидуума.

Внешние оболочки сосуществующих персональных городов образуют эмпирический, наблюдаемый город, который своей материальностью маскирует интеллектуальные процессы. Неочевидность интеллектуальной природы города объясняется и тем, что структурирование человеческой популяции на основе отношений собственности обусловливает во многом вещный характер индивидуального восприятия мира. Персональность города остаётся непроявленной также из-за необходимости кооперации индивидов для обустройства экологической ниши человечества и развития человека. Кооперированный индивид в собственном сознании оказывается в тени такой ментальной конструкции как «общество».

В этом свете анализ взглядов на город, сложившихся в рамках различных исследовательских подходов, обнаруживает, что они отличаются только внешне. Их общим основанием является фиксация вещной стороны городской жизни. Но, в силу разделения научного труда (частного случая всеобщего разделения труда) и избирательности зрения специалистов, эти взгляды вмещают разные подмножества создаваемых человеком вещей. Из таких наборов и конструируются «разные» теоретические образы городов. Например, сравнивая обществоведческий и экологический подходы, можно заметить, что в первом случае город понимается как вещь «производственный аппарат общества», а в другом – как вещь «результат общественного производства».

Отождествление города с вещью преодолевается, если дисциплинарные городские онтологии полагать не сущностями города, а его продукциями, наряду с другими, не имеющими научного статуса ментальными картинами (картами) города. Все эти знаниевые комплексы – персональные и дисциплинарные, – несмотря на их отличия, могут быть охарактеризованы как проекты деятельности человека в заданном окружении. Процесс производства таких целостных (интегративных) проективных знаний видится предельным основанием города. В результате интерференции знаний подобного рода в сознании человека формируется проект взаимодействия с миром – «картина мира», воспринимаемая в качестве актуальной реальности.

Схематично городской процесс представим следующим образом. Каждый горожанин формирует свою, индивидуальную картину мира, основанную на неповторимой жизненной истории. Однако, хотя чувствует и размышляет всегда конкретный индивид, а не коллектив, думать человек учится с помощью других. Поэтому самоорганизуются, а затем целенаправленно воспроизводятся людьми коммуникативные среды (наблюдаемый, эмпирический город), обеспечивающие обучающий эффект, интеллектуальное взросление. В ходе общения совершаются также обмены индивидуальными знаниями о картине мира. Они способствуют формированию у реципиентов нового, более объёмного знания. Практикой поколений горожан отбираются и закрепляются в качестве нормативных те элементы индивидуальных картин мира, которые делают возможным продуктивное интеллектуальное общение.

Исходя из этого, предлагается новая формула города: город есть процесс распределённого производства интегративного знания – интеллектуального становления человека, создания личностного знания, обмена знанием между людьми и синтеза знаний, вектором которого является формирование целостного мировоззрения индивида и универсального смыслового пространства (межличностной картины мира) как условия совместной жизнедеятельности людей.

При таком понимании города в фокусе городских исследований оказывается интеллектуальная активность горожанина, и становится возможным теоретико-методологическое сближение различных направлений градоведения.

Данный подход меняет и некоторые оценки в экономической теории. Экономика, в соответствии с ним, предстаёт формой функционирования межличностной картины мира, «фабрикой мысли». Предметом и орудием труда в ней служит человеческий интеллект. С этой точки зрения, говорить о нарождении сегодня экономики, основанной на знаниях, не совсем корректно. Она всегда была, есть и будет таковой. Экономический кризис же выступает сигналом устаревания доминирующей картины мира, обусловливающей экономический порядок.

В логике предлагаемого интеллектуального подхода к трактовке города разработка теории картины мира видится общей исследовательской перспективой гуманитарных наук.

1.2. Город как интеллектуальный процесс

Задача данного параграфа – в соответствии с предложенной выше трактовкой города раскрыть механизм городского интеллектуального процесса, сотрудничества людей в формировании универсального межперсонального смыслового пространства, или картины мира.

Исходное утверждение: город как процесс производства интегративного знания разворачивается вне разумного замысла, по законам игры. Идея игрового характера взаимодействия людей не претендует на оригинальность. Она представлена, например, в концепции игры нидерландского учёного, ректора Лейденского университета Й. Хейзинги. В своём фундаментальном труде «Homo Ludens» («Человек играющий»), впервые опубликованном в 1938 году, он утверждал: «если продумать до конца всё, что мы знаем о человеческом поведении, оно покажется нам всего лишь игрою» [37, с. 18]. Хейзинга привёл многочисленные доказательства того, что игра проявляет себя как универсальный способ индивидуальной и социальной жизни. Он обнаружил, в частности, игровые принципы в религиозных культах, правосудии, войне, политике. Известны и другие варианты выражения этой идеи, начиная с Платона, называвшего человека «какой-то выдуманной игрушкой бога» [38, с. 282]. Теорию игры разрабатывали Ф. Шиллер, И. Кант, Л. Витгенштейн, И. Гоффман, Э. Финк, Ж. Бодрийяр, Л. С. Выготский. Во второй половине ХХ столетия французский философ и общественный деятель Ги Дебор в работе «Общество спектакля» сделал вывод об игровой природе капиталистического строя. Анализируя современную экономико-политическую реальность капитализма, он зафиксировал новое качество социальных игр поздней индустриальной эпохи: «Спектакль есть основное производство современного общества» [39, тезис 15].

Круг исследований, подтверждающих игровую организованность человеческих взаимодействий, расширяется. Тем не менее, остаётся актуальным замечание, сделанное полстолетия назад американским историком культуры Л. Мамфордом. Оспаривая в книге «Миф машины» тезис о ведущей роли техники в развитии человечества, он иронизировал над тем, насколько прочно овладело современными мыслителями представление о человеке как, прежде всего, «homo faber’е» – человеке мастеровом, а не «homo sapiens’е» или «homo ludens’е» [40].

Между тем, использование в институциональной теории [41], служащей опорой современной экономической науки, таких единиц анализа как «роль» и «правила игры» для описания поведения «человека мастерового», демонстрирует, что парадигма «homo faber’а», в сущности, поглощается парадигмой «homo ludens’а». Игровое взаимодействие людей оказывается, говоря языком институционализма, институтом более высокого порядка по отношению к институтам экономическим.

Игра по экономическим правилам возникла с разделением сфер трудовых усилий. Она не осознаётся её участниками как игра в буквальном смысле слова, хотя не перестаёт от этого быть таковой. Это игра, поскольку сущность человека не сводится к его функциям в экономической системе. Человек, будучи «homo sapiens’ом», является также тем, кем он потенциально может быть.

Спектр социальных и экономических ролей (занятий, профессий, должностей и прочих шаблонов деятельности) зависит от набора витальных и культурных потребностей индивидов и решаемых ими совместно задач. Объединённые той или иной задачей устойчивые организованности людей (например, школа, предприятие, парламент) подобны сообществам актёров, разыгрывающих пьесы с определёнными сюжетами. Как и театральные труппы, они действуют по взаимной договорённости, подчиняясь установленным правилам.

Действующие лица (социальные актёры, или акторы) создаваемой реальной жизнью «пьесы», первыми вступающие в игру, определяют правила взаимоотношений «первого состава» исполнителей. Затем, по мере того как «труппа» обновляется, правила теряют связь с конкретной ситуацией, породившей их, обезличиваются, но продолжают воспроизводить игру. То есть они служат своего рода драматургической матрицей, передаваясь от поколения к поколению. Так как «сюжет» развивается, складываются новые обстоятельства, и появляются новые действующие лица, это требует корректировки прежних или создания новых правил. Правила не только структурируют игру и формируют образцы взаимодействия людей. Известный российский философ В. А. Лекторский сравнивает их с «фабриками смыслов», задающими способы осмысления, понимания окружающей реальности и самих людей [42]. Другими словами, правила воплощают определённые идеи, руководящие отношениями акторов.

Интеллектуальное становление человека обеспечивается участием его на протяжении жизни в разных «пьесах», в которых он исполняет разные роли, приобретает те или иные знания и умения, формирует разные аспекты личностной картины мира – представления об устройстве мира, язык для описания мира и контакта с ним, ценности, установки, видение будущего. Таким образом, с одной стороны, благодаря «игре» в этих «пьесах» индивид получает образование и воспитание разного рода. С другой стороны, поскольку свойством всякой игры является состязательность, в рамках «пьесы» происходит сопоставление точек зрения её действующих лиц на тот или иной предмет, соревнование взглядов, их согласование, затем формирование общих смыслов и дефиниций.

Одна и та же «пьеса» играется по-разному, например, если исполнители меняются ролями и привносят в них иное видение развития событий. Эти индивиды попадают в ситуацию мировоззренческого эксперимента, получают возможность посмотреть на свою новую роль с позиций прежней роли. Исходом может быть новый уровень понимания личной и общей задачи, идеи по изменению «правил игры» и другие творческие интеллектуальные результаты.

Личностная картина мира совмещает в себе научное знание, фантазии, заблуждения, верования, убеждения, предрассудки, обыденные представления, эмоциональные оценки и нравственные воззрения. Все эти феномены современная философия относит к формам знания, не связывая однозначно понятие «знание» ни с одной из них: «У знания нет единственно адекватной формы» [43, с. 21].

Картины мира разных людей не совпадают, поскольку в каждую личностную картину встроена уникальная жизненная позиция (система оценок, мотивов, понятий) наблюдателя, только ему присущий способ восприятия содержания окружающего мира. По мнению социальных психологов, личностная картина мира характеризуется не степенью истинности, так как неясно, что является носителем последней, а мерой адекватности бытию и собственным целям индивида [44, с. 7].

В разных обстоятельствах, в разные жизненные периоды точкой зрения на окружающую реальность человека обеспечивает та или иная референтная группа – «общность людей, чьи мнения, убеждения и способы действий являются решающими при формировании наших собственных мнений, убеждений и способов действий» [45]. Референтная группа служит образцом для подражания и сравнения. Её участники творят значимую для собственного круга межличностную картину мира – систему предметных и деятельностных знаний, представлений, частных идей, правил.

Референтными группами, чьё интеллектуальное влияние распространяется не только на отдельных индивидов, но и на другие референтные группы, являются научно-исследовательские учреждения, проектные организации и прочие специализированные «фабрики мысли». Эти коллективы создают средствами своих наук специальные картины мира. Каждая из них представляет собой систему идей, ментальное поле с характерными для данной области знаний идеальными объектами, схему-образ этой области.

Научные дисциплины, в рамках которых создаются специальные картины мира, развиваются исходя из разных оснований, вырабатывают каждая свой символический язык. Представители наук, изучающие один и тот же объект, но с разных сторон, результаты исследований описывают по канонам своей отрасли знаний, что затрудняет обобщение этих результатов и «состыковку» специальных картин мира. Интеграционные процессы активизируются под давлением обстоятельств, осознаваемых как кризис, проблема. Тогда усиливается интерес к междисциплинарной организации знаний. Границы между специальными картинами реальности размываются также идеями, интеллектуальным творчеством универсальных специалистов.

В последние десятилетия общим фактором, влияющим на интеграцию специальных картин мира, стал способ производства знаний, воплощаемых в новых по своим характеристикам товарах и технологиях, в целенаправленно организованных «техногородках» – технопарках, что отметил, в частности, Д. Александров [46]. Причём здесь знания создаются не только трансдисциплинарно, но и в результате взаимодействия представителей науки и вненаучных видов деятельности: бизнеса, политики и других. При таком подходе производство знания оказывается распределённым между всеми субъектами, заинтересованными в получении этого нового знания.

Эмпирические города можно сравнить со сценическими площадками, где одновременно играются все возможные типы «пьес», а человек выступает во всех возможных ролях. При этом горожане представляют друг другу множество индивидуальных, межличностных и специальных картин мира, что вызывает эффект ментальной голограммы – возникновения объёмного, целостного образа мира. Испытывая его воздействие, носители частных картин мира в процессе общения вырабатывают единое смысловое ядро в виде совокупности базовых понятий, идей, ценностей, образцов человеческого поведения, которое может быть определено как универсальная, то есть общезначимая для всех участников «городских игр» картина мира.

К проблеме картины мира обращались И. Кант, В. Гумбольдт, К. Маркс, Г. Герц, М. Планк, О. Шпенглер, М. Вебер, М. Хайдеггер и другие известные учёные. Сегодня понятие картины мира разрабатывается в философии, психологии, культурологии, гносеологии, когнитологии, лингвистике, некоторыми экономистами, но не получило однозначного определения, в известном смысле является метафорой. Синонимы понятия – модель объяснения мира, видение мира, образ мира.

Современные представления о структуре картины мира обобщены российским философом В. С. Стёпиным [47]. Эта структура задаётся через систему так называемых категорий культуры – мировоззренческих универсалий, аккумулирующих и систематизирующих интеллектуальный опыт. Стёпин выделяет в ней два блока. В первый блок им включены категории, отражающие наиболее общие характеристики объектов деятельности человека: пространство, время, движение, вещь, свойство, отношение и т. д. Основу жизненных ориентиров составляют пространство и время. Во второй блок сгруппированы категории, которые характеризуют человека как субъекта деятельности. Таковыми являются: человек, общество, я, другие, труд, сознание, свобода и т. д. Перечень универсальных категорий является открытым. Они разворачиваются не только в виде понятий, но обнаруживают себя и в других формах духовного освоения человеком мира – в образах, метафорах, образцах деятельности.

Картина мира находит отражение в языке, проявляясь в виде языковой картины мира. Поэтому в качестве средства описания мира язык для его носителей выступает как «мегапрограмма, регламентирующая человеческое мышление и поведение через религию, идеологию, пропаганду, систему обучения и воспитания, рекламу и т.д.» [48].

Замечено, что многие из числа наиболее фундаментальных представлений людей о действительности являются неявными (имплицитными). Специалист в области когнитологии Б. М. Величковский определяет их следующим образом: «Это знание, относительно которого часто существует интуитивное понимание, достаточное для решения практических задач, но недостаточное для подробного словесного определения и пояснения» [49, с. 16]. Если структурированные и передаваемые словесно знания отвечают на вопросы «что это?» и «как это понимать?», то неявные, имплицитные знания – на вопросы «как действовать?» и «как быть?». С известной степенью условности вербализуемые знания можно соотнести с теоретическим аспектом знания, имплицитные – с деятельностным и ценностным аспектами. Неявные знания заключаются, например, в умении анализировать ситуацию, видеть проблему, решать задачи взаимодействия акторов, ставить цели. Они позволяют трансформировать картину мира из описания в систему деятельности. Трансляция таких интеллектуальных навыков предполагает личное общение, демонстрацию соответствующих образцов поведения и мышления.

Концентрация людей в географических городах создаёт для этого подходящие условия. Эмпирический город является средой коммуникации «при помощи архитектуры, соседствования, искусства, манеры одеваться, музыки, повседневной деятельности и развлечений, равно как и при помощи средств массовой информации» [50]. Обобщение горожанином полученной в ходе такой коммуникации информации об устойчивых пространственных отношениях акторов приводит к формированию схем сцен, обобщение информации об их взаимодействиях во времени – к формированию схем событий, или сценариев. Подобного рода знания получили названия, соответственно, фреймов и скриптов. Они позволяют городскому жителю прогнозировать развитие того или иного жизненного сюжета, предвидеть результаты собственных действий.

«Игра» в хозяйство, будучи формой производства физических условий существования людей, вовлекает в свой круг всех и служит вечным двигателем создания универсальной межличностной картины мира. Упрощая, выделим в этом процессе мифологическую, монотеистическую и антропную стадии, исходя из основания, каким задаётся их целостность. В мифологической картине мира выстраивались иерархические ролевые структуры и системы личного принуждения дискриминируемых акторов к труду. В монотеистической картине мира разрабатывались системы экономических стимулов и санкций для хозяйственной соорганизации автономных «анонимных» индивидов. В складывающейся антропной картине мира расширяется сфера действия принципа интеллектуального суверенитета личности, повышается её творческая трудовая самомотивация.

В реальной хозяйственной игре, подобно игре – культивируемой форме, можно различить три вариации: игра по правилам, игра с отступлением от правил и представление, спектакль.

В игре по правилам участники придерживаются предписаний и ограничений, в которых зафиксирован достигнутый уровень их взаимодействия. Игра, отклоняющаяся от правил, позволяет расширить пространство представлений о возможном и недопустимом. Её функция – поиск направлений развития, итог – усовершенствование или установление новых правил. Игра в рамках правил сосуществует с игрой вне правил, они перетекают друг в друга. Чем большая область игры охвачена правилами, тем меньше в игре игры – возможностей выбора поведения, поворотов действия, непредвиденных последствий. Игра, в которой импровизация чрезмерно ограничена, превращается в лицедейство. Игра становится притворством и в тех случаях, когда деятельность имитируют, когда к игре прибегают, чтобы скрыть истинные намерения – декларируется одно, делается другое.

В актуальной сегодня картине мира на чрезмерную регламентацию экономического поведения акторы реагируют созданием видов поведения (приёмов игры), компенсирующих ограничение хозяйственной свободы. Таким приёмом, в частности, является подкуп должностного лица для принятия нужного управленческого решения. Изобретаются также приёмы, формально не противоречащие законам, но не отвечающие заложенному в них смыслу, например, схемы налоговой оптимизации. В игре правил и приёмов хозяйствования оттачиваются детали моделей экономики, развивается экономическая мысль, формируются новые концепции экономического порядка.

Описанный здесь игровой принцип города фактически воспроизводится в организационно-деятельностных играх (ОДИ) [51], ориентированных на выработку их участниками общего смыслового пространства, которое было бы адекватным решению той или иной нетривиальной задачи, возникающей в практике управления.

Основоположник методологии ОДИ Г. П. Щедровицкий выделял в игре следующие фазы: развития самодеятельности участников, самоорганизации и саморазвития [52]. Пройдя через ситуации борьбы идей, тупика в работе, организации взаимодействия, постановки целей и детализации проблемы, через неудачи и их критическое осознание, игроки, согласно сценарию ОДИ, должны понять, что имеющиеся в их распоряжении методы и техники мыследеятельности и формы совместной работы не позволяют разрешить проблему. Участники игры оказываются перед необходимостью начать развивать эти методы и техники, а посредством этого и самих себя.

Щедровицкий считал стратегию развития людьми себя и своей мыследеятельности общим способом решения любых проблем. Такой подход несёт на себе отпечаток технократизма – человек, его интеллект здесь выступают в качестве средства достижения каких-либо целей. ОДИ в целом можно охарактеризовать как механизм интеллектуальной инженерии, суть которого в том, что в лабораторных условиях игры её руководители выращивают у игроков ростки чистого мышления, применяя педагогическое давление.

Но поскольку эмпирический город, его предприятия, организации, учреждения сами по себе являются игровыми формами, как раз и нет необходимости их имитировать методами ОДИ. К тому же всякая проблема неотделима от реальной городской игровой ситуации, в которой она существует. Эта ситуация возникает естественным образом для решения данной проблемы и должна быть использована в своём реальном качестве для её решения.