Покровитель. 1
– Да, латынь! Вы же с ней хорошо знакомы!
Лорд Сиденхэм хитро улыбнулся.
– Вы малость преувеличиваете! – пробормотал смущённый гость, тяжело вздыхая. – Я не силен в стихосложении.
– Не вздыхайте так, дорогой барон! – попросил хозяин, протягивая адмиралу лист бумаги. – Это перевод. Я не поэт, но, кажется, вышло недурно, а главное, сохранился смысл.
Лицо адмирала просветлело. Он взял лист и с выражением продекламировал:
Когда две розы вновь соединятся,
Забыв о разном цвете лепестков,
Раскрыты будут две великих тайны,
Пока что разделённые морями.
– Чудесные стихи! – воскликнул адмирал. – Трогательные и романтические! В духе Марселины Деборд-Вальмор. Уверен, что они о влюблённой парочке. Разный цвет лепестков – поэтический намёк на их различное положение в обществе. Он – старший сын герцога, она – падчерица младшего дегустатора на псарне! Две великих тайны – это тайны их любящих сердец, разделённых морями светских и профессиональных предрассудков. Но когда влюблённые наконец соединятся, тайны естественным образом раскроются. И знаете, что пришло мне в голову? Эти цветки нарисованы совершенно разными художниками!
– Неужели? Как вы до этого додумались?
– Очень просто! – объяснил Пенфилд, гордый своей прозорливостью. – Одна роза раскрашена, а другая – нет. Это указывает на принадлежность художников к разным творческим течениям. Не исключено, что один из них был примитивистом, а другой – символистом. Или наоборот. Но это ли главное? Возможно, вы обратили внимание, что под стихами в каждом манускрипте нарисован квадрат?
Разумеется! Квадраты я видел! В них вписаны буквы.
– Вот именно! – снисходительно согласился адмирал, вооружившись лупой. – Буквы! Но если вы потрудитесь как следует их рассмотреть, то легко заметите, что они разные. В одном квадрате заключены буквы U и А, а в другом – I, D и S. Это инициалы разных людей! Полагаю, у множества живописцев имена начинаются с этих букв. Утрилло, Аверкамп, Исраэлс, Де Кирико, Сэссю, да всех я и не упомню!
– Господи! Платон на вашем фоне – ребёнок! С каким изяществом вы сделали столь важный вывод!
– Платон! – проворчал адмирал с деланным безразличием. – На мой вкус, ему далеко до старины Эразма! Ведь недаром говорят: «Amicus Plato, sed audiatur et altera pars»!
– Так говорят?
– Ещё бы! – заверил Пенфилд. – Лучше-то и не скажешь!
– Но почему инициалы стоят не под розами, а под стихами? – не унимался Сиденхэм. – Логичнее предположить, что они принадлежат не художникам, а поэтам.
– Это легко объяснимо! – не растерялся адмирал. – Стихи – это подписи к рисункам. И те и другие наверняка созданы энциклопедистами эпохи Ренессанса. Из-за бедности они часто совмещали ваяние скульптур и рисование с другими занятиями. Вспомним гениального Леонардо! Чем только он не занимался! На старости лет даже изобрёл геликоптер!
– Да, но стихи-то совершенно одинаковые! Вам не кажется?
– Это доказывает, что и в античном мире процветало нарушение авторских прав! Элементарный плагиат, сэр!
– Licentia poetica! – проворчал Сиденхэм и снисходительно улыбнулся. – А кстати, если немного поиграть с буквами, то, похоже, может получиться любопытный результат. Попробуйте, например, взять первую букву из одного манускрипта, приставить к ней первую букву из другого, и так далее. Ну, что получилось?
– U, I, A, D и ещё S, – пробормотал гость. – Абракадабра! А по-другому? I, U, D, A, S…
– Так, так! – оживился лорд Сиденхэм. – Что же вышло?
– Иудас! – выпалил адмирал, схватившись за ухо. – Что за Иудас? Боже мой!
Адмирал непроизвольно оттолкнул от себя свитки.
– Неужели сам библейский Иуда приложил сюда руку? – ужаснулся он. – Возможно, это черновики его доносов или предсмертные записки?
– Вряд ли! – усомнился собеседник. – Я датирую рукописи концом пятнадцатого века. Но Иуда здесь фигурирует не случайно. Его имя у вас ни с чем не ассоциируется?
– Только с гнусным предательством! Мошенник предал своего наставника за горсточку серебра! Утешает лишь то, что он не избежал самой прискорбной участи. Показательный урок для многих ныне здравствующих! Вот только для чего имя Иуды вписано в манускрипты по частям, да ещё заключено в рамки? Эти рамки, случайно, не траурные?
– Нет, любезный барон! Квадраты, внутри которых вы так искусно распознали имя предателя, не являются знаками скорби. Они всего лишь прозрачно намекают на то, как должно расшифровывать тексты в этих документах.
– Тексты? Но под квадратами только бессмысленные наборы букв – штук по пятьсот, я думаю, – и больше ничего!
– Так уж и ничего? – возразил лорд Сиденхэм с саркастической усмешкой. – Уверен, что если бы вы задались целью проникнуть в смысл этих букв, то преуспели бы. К счастью, вам незачем ломать голову над такими пустяками, как разноска букв по ячейкам квадрата Иуды и перевод с французского законного. Всё это я давно уже сделал. Должен признаться, до некоторого времени я и не подозревал, что рукописей две. Вот эта – видите, у неё подпалён верхний край, – хранится в библиотеке давно. Я занимался с ней много лет. Другую рукопись библиотекарь недавно обнаружил на одной из верхних полок, за книгами о соколиной охоте.
– Библиотекарь до сих пор не изучил библиотеку!
– Свифт, конечно, глубокий старик. Служил ещё у моего отца. Но библиотеку знает досконально. Он скажет без раздумий, где какой фолиант расположен, а ведь их тысячи!
– Я всего лишь хотел сказать, что ваша библиотека необъятна, – сконфузился адмирал. – Но почему он нашёл манускрипт только теперь? Как хотите, но это подозрительно! Какую же информацию вам удалось извлечь из этих свитков?
– Об этом – чуть позже! Сначала обсудим вопрос о моем завещании.
– Но я ничего не смыслю в завещаниях! – устрашился Пенфилд. – Для чего нам говорить о столь деликатном предмете? К тому же, я слышал, здесь находится нотариус!
– Нотариус своё дело сделал. А я хочу поговорить о моей внучке. Боюсь, я не смогу завещать ей ни имущество, ни состояние. Всё достанется Филипу. Пока он не знает о Марион. Когда узнает, наверняка откажется признать родство с ней и не выделит ей ни гроша. Проклятые эксперты!
– Timeo Delphicos et dona ferentes! – предостерёг адмирал.
– Надо позаботиться о бедной девочке! Она должна занять место, подобающее её происхождению. Я не могу оставить этот мир с мыслями о том, что она влачит жалкое существование Бог знает где, занята непосильным трудом и выйдет замуж за дикаря-рыболова, который будет её бить, коротая время между выпивками! Мою внучку! Это невыносимо!
Лорд Сиденхэм задохнулся от волнения, и адмирал поспешил успокоить его.
– Не все рыбаки так жестокосердны, вспомните Андрея и Петра!
– Вот здесь, – прохрипел больной, роняя руку на портфель, – подробные заметки и альбом с гравюрами. Они помогут найти сокровища и обеспечить Марион. В реестрах нашего имущества эти ценности не числятся, так что вряд ли Филип до них доберётся. Тем более что они спрятаны…
– Говорите, говорите! – вскричал адмирал, хватая Сиденхэма за плечо. – Спрятаны где?
– Вы не поверите, но… Боже! Вы сломали мне руку!
Лицо умирающего перекосилось, он застонал и упал навзничь.
Адмирал склонился и услышал невнятное бормотание:
– Берегитесь карлика… Афр… Марион…
Больной потерял сознание, глаза его закатились, дыхание стало прерывистым.
Пенфилд поднял тревогу. Доктора явились через минуту. Адмирала выставили за дверь, и он вышел в сад, чтобы выкурить прихваченную из кабинета сигару и успокоиться.
Северный ветер гнал черные тучи, вдали сверкали молнии. Дождь то яростно молотил по крыше, то затихал, набираясь сил. Адмирал укрылся под сенью старого вяза, прислушиваясь к приближающимся раскатам грома.
Вскоре появился дворецкий, влекомый трепыхающимся зонтом, и доложил, что из-за обширного инсульта хозяин находится в глубокой коме, и прогнозы неутешительны. Адмирал пробормотал слова соболезнования и, не мешкая, отбыл в Лондон, куда его призывал неумолимый долг службы.
Роковой удар оборвал рассказ лорда Сиденхэма на самом важном месте. Была это случайность или часть коварного плана?
– Зачем старый лис потчевал меня баснями о смуглой внучке и сокровищах? – бормотал Пенфилд, придавливая акселератор. – Не думал же он, что я ему поверю?
Адмирал неуверенно поздравил себя с тем, что последняя попытка заклятого врага каким-то образом погубить его, кажется, снова провалилась.
Он и не подозревал, что очень скоро окажется в водовороте куда более странных и зловещих событий.
2. Затейница Сюзанна
Портной был раздосадован привередливостью Филипа – сына владельца поместья. Филипу не нравилось буквально все, а пуговицы для брюк он швырнул в камин. Вертевшаяся вокруг Сюзанна едкими замечаниями и остротами подливала масла в огонь.
– Но, сэр! – взмолился несчастный портной, после того как Филип забраковал шёлк для подкладки. – Это самый лучший материал! Такой же использовали для нового мундира адмирала Лоренса!
– Допустим! – смилостивился Филип. – Но пуговицы для брюк!
– У меня с собой ещё несколько сортов. Взгляните на эти восьмигранные агатовые – они уникальны! Ручная работа, сэр, тончайшая золочёная резьба! Ни у кого больше таких не будет!
Филип в немом изумлении уставился на невиданные пуговицы, едва ли уступавшие в размерах мячам для гольфа.
Через час портной удалился, вытирая взмокшую лысину и благословляя про себя подружку Филипа, которая, наскучив обществом костюмных дел мастера, в пять минут уладила спорные вопросы и даже вытащила из камина пуговицы, заявив, что они не так уж и плохи.
– Конечно! – ворчал портной. – Я сразу должен был догадаться, что мисс вертихвостка будет на моей стороне. Ей-то этот костюм нужен больше, чем сэру-придире. Впрочем, – тут настроение портного заметно улучшилось, – ей понадобится свадебное платье! Хотя, наверное, она была бы рада бежать под венец и голая, лишь бы поскорей окрутить богатого и знатного джентльмена!
Портной весело хихикнул, но мысль о том, что мисс вертихвостка может обойтись без платья, неприятно поразила несчастного, и он покинул замок с низко опущенной головой.
Сюзанна между тем в это время как раз и обходилась без платья. Едва портной прикрыл за собой дверь, она потащила Филипа в спальню, посреди которой стояла огромная квадратная кровать, покрытая жёлтой простыней.
Сюзанна считала, что такой фон лучше всего подходит к её роскошным черным волосам. Вообще её сексуальные фантазии были оригинальны и неистощимы, что и привязало к ней знатного холостяка.
Он познакомился с Сюзанной во время матча по регби на стадионе «Миллениум» в Кардиффе, приблизительно год назад. Вначале она не произвела на него впечатления, поскольку не отличалась ни особым изяществом фигуры, ни красотой лица. Но необычайная живость её характера, которая отражалась на физиономии в виде очаровательных гримасок, и исходившая от неё энергия привлекли Филипа.
Постепенно он оказался во власти бойкой девицы. Её родословная была, правда, несколько сомнительна, но скрытые достоинства перевесили, и Сюзанна получила разрешение периодически посещать Филипа. Затем она вполне освоилась в замке, особенно в спальнях для гостей, поселилась в гостинице неподалёку от поместья и стала бывать в замке ежедневно.
Она всюду совала свой нос, за что, помимо прочего, и получила от прислуги прозвище мисс вертихвостки. Девушка казалась недалёкой, но удивительно быстро соображала, особенно когда дело касалось материальных выгод. До знакомства с нею Филип часто менял подружек, которые быстро утомляли его глупостью и расчётами на брак, но Сюзанна оказалась не такой, и он был доволен. Иногда он даже подумывал о женитьбе на ней.
Сорвав с Филипа одежду, Сюзанна швырнула его на кровать и набросилась на него с голодным урчанием. На сей раз она изображала страстную австралийскую аборигенку и для полного правдоподобия покрыла тело гримом. Правда, она немного перестаралась и больше напоминала эфиопку, но это до крайности возбудило Филипа, и он беспрерывно стонал от наслаждения.
Накануне Сюзанна была пресыщенной и холодной дамой из высшего общества. Чтобы разбудить её страсть, Филипу пришлось изрядно потрудиться. Вдобавок ко всему он получил несколько болезненных ударов веером по голове и обзавёлся царапинами на спине, поскольку Сюзанна засунула под него букет роз, с помощью которого он должен был её обольстить, а сама прыгала сверху. При этом она ещё прижимала пышные груди к лицу Филипа и чуть не задушила его. Он дважды терял сознание, но в конце концов испытал подлинный экстаз.
Измочалив партнёра, Сюзанна унеслась принимать душ. Филип поплёлся в ванную лишь после того, как она возвратилась и толкнула его в бок. Посмотрев на себя в зеркало, он довольно усмехнулся. Не слишком высокого роста, он был худощав и сутул. В детстве он считался хилым и болезненным, спортом не интересовался и, достигнув тридцатилетнего возраста, имел слабые мышцы и быстро уставал. У него была маленькая голова, бледное лицо обрамляли длинные русые волосы. Большие голубые глаза Филип постоянно прищуривал, поскольку имел слабое зрение. Несмотря ни на что, он считал себя настоящим мужчиной, к тому же очень сексуальным.
Когда он вернулся, Сюзанна сидела посреди кровати, скрестив стройные ноги. На ней был оранжевый льняной комбинезон причудливого покроя. Измятую и испачканную жёлтую простыню она сбросила на пол и застелила кровать покрывалом из ярко-синего китайского шелка. Перед Сюзанной стоял старинный серебряный поднос, на котором дворецкий разносил почту. Среди корреспонденции возвышались запотевшие бокалы с белым вином.
– Дорогая, где ты взяла этот поднос? Неужели стащила у Джона? – со смехом осведомился Филип, пригубив вино.
– Старика сморил сон, – проворковала Сюзанна, потягиваясь и выгибая спину. – Посмотри, какие красивенькие марочки на этих конвертиках. Можно, я возьму их себе? Ты не забыл, что я завзятая филателистка?
– Тебя интересуют марки? Вот так новость! Я подарю тебе на Рождество кляссер. Даже два!
– Спасибо, дорогой! Я только недавно почувствовала тягу к собирательству, так что хватит и одного.
И, невинно улыбаясь, Сюзанна принялась ловко вскрывать конверты.
– Эй-эй! Дорогая! Что ты делаешь? Марки будут твоими, но лишь после того, как адресаты прочтут письма. Неприлично вскрывать чужую почту!
– Марки ценятся намного выше, если они наклеены на конверт, – тоном знатока сообщила Сюзанна. – Особенно кверху ногами. Но, если ты так боишься, я заклею конверты, и никто ничего не заметит. Дворецкий вечно пьян, а твоему отцу сейчас не до того, он и внимания не обратит.
– Ты недооцениваешь родителя, – пробурчал Филип. – Он видит и знает все. Такова его профессия.
– Знает все? Значит, ему известно, что ты лишил меня невинности задолго до свадьбы?
– О чем ты? Ах да! В роли девственницы ты оказалась большой искусницей! Помнится, мы даже повторили это два или три раза. Кстати, ты так и не объяснила мне, откуда каждый раз бралось столько крови? Не меньше кварты, я думаю! Доктор Стиплер считает это не вполне обычным при повторных дефлорациях.
– Что он понимает? Не беспокойся, дорогой, в первую брачную ночь тебя ждут ещё более сногсшибательные сюрпризы!
– Сюрпризы? Расскажи! – капризно потребовал Филип.
– Не теперь, любимый! Ой, я забыла, какое письмо из какого конверта! Придётся тебе посмотреть, чтобы не было путаницы.
Филип с ужасом увидел, что его подружка успела вытащить все письма и перемешала их. Он схватил конверты, всего их было четыре, и стал изучать адреса отправителей и почтовые штемпели.
– Так! – сказал он, развернув первое письмо. – Это счёт от аптекаря из Лондона. Почтенный доктор Блом прописывает замечательно дорогие лекарства! Эти доктора пустят нас по миру!
– А это, – сообщила Сюзанна, разглядывая листок голубоватой бумаги, – чек от какого-то Пауэлла, книготорговца. Выписан на имя Томаса Лайтвуда, твоего кузена. Тут и записка.
– Отдай её мне! – Филип выхватил из рук Сюзанны записку и покраснел от негодования. – Я подозревал, что Томас крадёт книги из нашей библиотеки. Но обнаглеть до такой степени, чтобы получать у нас в доме чеки за наше же имущество! Это переходит всякие границы! И это – юрист! А бесстыдный лавочник прислал ещё целый перечень книг, которые просит доставить побыстрее! У нас в доме свила гнездо банда отпетых жуликов!
– Успокойся, дорогой! Скажи лучше, ты уже ознакомился с завещанием? Кому достанутся книги?
– Наверное, Томасу! Отец знает моё отвращение к этой макулатуре. Но это не даёт кузену права распродавать библиотеку прямо сейчас. Ведь я и сам мог бы продать книги и деньги не ушли бы на сторону. Я этого так не оставлю! Определённо не оставлю!
– Ну-ну! Не стоит волноваться! Томас просто немного поспешил распорядиться своим будущим имуществом. Похоже, он стеснён в средствах. С чего бы? Мать как будто исправно снабжает его деньгами.
– Не знаю! – огрызнулся Филип. – Может быть, он завёл любовницу или играет по ночам в бридж?
– Вчера я видела его возле бара «Сумасшедший кенгуру», – припомнила Сюзанна. – Кажется, он что-то покупал у задних дверей.
– Боже! – простонал Филип. – Что там можно покупать, кроме кокаина? Я обязательно поговорю с отцом.
Нельзя поощрять наркомана, давая ему в руки средства для приобретения отравы! Прости, дорогая, а ты-то что делала возле этой жуткой забегаловки? Мрачный тупик, где расположен этот притон, – опасное место для порядочной девушки! Туда боятся ходить даже проститутки.
– Я просто шла мимо, – охотно объяснила Сюзанна. – Пусть бы книги достались тебе, ты сможешь продать их гораздо дороже. Томас наверняка всё спускает по дешёвке. Он кажется мне таким бестолковым!
Сюзанна вручила Филипу очередное письмо, с неудовольствием отметив:
– Это тебе, но непонятно, о чем речь. Слова все какие-то странные, хотя вроде бы написаны английскими буквами.
Филип схватил письмо, прочёл дважды, как бы тоже не понимая, о чем там сообщалось. Затем он упал на спину, закрыл глаза и застонал так страшно, что Сюзанна шарахнулась в сторону.
– Что там? – спросила она шёпотом. – Что в письме?
Филип вскочил с кровати и забегал по комнате, осыпая проклятиями какую-то Ливию. Сюзанне пришлось изрядно постараться, чтобы усмирить разъярённого дружка. Филип путанно объяснил ей, что передал в доверительное управление биржевой маклерше из Нью-Йорка значительные суммы для выгодного инвестирования. Та приобрела большой пакет акций перспективной компании, вышедшей на мировой рынок с новейшими технологическими разработками, но эти акции рухнули и теперь не стоят бумаги, на которой отпечатаны.
– Она сто раз могла мне позвонить и предупредить о катастрофе! Можно было вовремя избавиться от прогоревших бумаг и понести не слишком большие убытки! Теперь я разорён! Все маклеры – жулики или ослы. Впрочем, нет! Настоящий осел – это я!
Филип стукнул себя кулаком по лбу так, что в глазах у него потемнело.
– А эта компания обанкротилась?
– Кажется, не окончательно. Да что толку? Конъюнктура рынка такова, что, возможно, акции достигнут прежней стоимости через годы! Подружка Ливии Сара – та ещё штучка! – приписала в конце, что какой-то занюханный профессор из Массачусетского технологического института публично выступил с клеветническими нападками на разработчика антиэнтропийного генератора. Негодяй-недоучка дискредитировал его научные достижения в глазах главных акционеров, после чего акции PPM Technology обесценились. А деньги мне понадобятся очень скоро!
– Ты имеешь в виду расходы на свадьбу? – промурлыкала Сюзанна, прижимаясь к Филипу. – Часть расходов, я надеюсь, моя семья возместит.
– Конечно, нет! Я имею в виду совсем другое! Дело в том, что это деньги отца. Я распорядился ими по доверенности. Но я твёрдо рассчитывал вернуть их до того, как отец скончается, и надеялся ещё и приумножить наши капиталы. Отец умрёт не сегодня-завтра, адвокаты начнут выяснять, где деньги, и у меня могут возникнуть проблемы!
– Но ведь папочка сам подписал доверенность! Какие к тебе могут быть претензии? Ты же не виноват в чужих неудачах на бирже, – рассудительно заметила Сюзанна.
– Гм… Это, разумеется, правда. Но могут заподозрить, что в день подписания документов отец находился под воздействием лекарств, которые затуманивают сознание. Скажут, что я воспользовался ситуацией и подпись получена незаконно.
– Но ведь эти деньги ты всё равно должен унаследовать. Разве не так?
– Конечно, должен! Но это были не просто деньги. На проценты с этого капитала уплачивались налоги на недвижимость и выделялись средства на содержание поместья. Как я теперь буду выкручиваться? Этак можно остаться и без крыши над головой!
И Филип вновь предался отчаянию. Сюзанна между тем, наморщив лоб, вникала в содержание последнего непрочитанного письма.
– Любимый! Перестань так убиваться! Почитай-ка лучше, что написано вот здесь. Похоже, у твоего родителя есть кое-что помимо растраченного тобою.
Филип взял письмо и прочёл: «Дорогой Роджер! Барон Пенфилд до сих пор у меня не был. Значит ли это, что Морган не справился с заданием? Если так, прошу вас лично обеспечить явку барона. Я должен обсудить с ним важные дела, касающиеся моих наследников, число которых возросло, поскольку оказалось, что у меня есть внучка. Я желаю, чтобы дополнительные средства, которые я, кажется, изыскал без ущерба для Филипа, были бы предоставлены в её распоряжение соответствующим образом в должное время. Ваш Хьюго».
Филип протёр глаза, перечитал письмо и с негодованием воскликнул:
– Ведь это письмо отца Гриффину! Почему оно не отправлено? Где дуралей Джон?
– Из-за чего ты так разволновался, милый? – вкрадчиво спросила Сюзанна. – Барон приехал, значит, всё в порядке. Не стоит бранить беднягу дворецкого. Что с него возьмёшь? Он бродит по дому, как лунатик. Да, может, он не так уж и виноват. Кто знает, как это письмо оказалось здесь?
– Тебе что-то известно об этом? – с подозрением спросил Филип.
– Разумеется, нет! Я обо всем узнаю последней. В отличие от других девушек я совсем не любопытна, никогда не задаю лишних вопросов и не лезу в чужие дела.
– В самом деле? Тогда ты достойна того, чтобы я полюбил тебя ещё сильнее!
– Ах, милый! Ты меня пугаешь! Ты и так настолько темпераментен и необуздан, что я часто опасаюсь за своё здоровье.
Филип покровительственно похлопал Сюзанну по щеке, и девушка затрепетала.
– Ты поразительно чувственна! – с одобрением заметил он.
– Как ты думаешь, что за дополнительные средства изыскал твой благословенный отец? – спросила Сюзанна, синие глаза которой разгорелись и, казалось, вот-вот вспыхнут, как сверхновые звезды. – И что это за внучка, которая намерена огрести твои денежки?
– Не имею понятия! Но я узнаю! Если у нас есть нечто ценное, я спасён! А внучка? Это порождение больного ума.
– Так разузнай же скорее обо всем, пока твой несчастный отец ещё дышит!
– Я немедленно пойду к нему и потребую объяснений! Вот только переоденусь.
– Будь поласковей со старичком, авось что-нибудь проведаешь. Ты редко навещаешь беднягу и поэтому совсем не в курсе дел. Пора тебе исправиться, скверный мальчишка!
Филип поднялся наверх, исполненный решимости раскрыть все тайны, но вместо этого узнал, что к нему перешли титул и поместье, – лорд Хьюго Сиденхэм скончался, не приходя в сознание.
3. По кривой дорожке
Томас Лайтвуд, пасынок сестры лорда Сиденхэма, получил юридическое образование. Этот молодой человек обладал красивой наружностью, обаянием и прекрасными манерами. Он мечтал о собственной юридической фирме, но для этого его семья была недостаточно богата.
Томас любил гостить у многочисленных родственников и знакомых, которые охотно его принимали, почитая за образец современного молодого джентльмена. Как-то, отдыхая в загородном имении миссис Гортензии Бишоп, давней подруги своей матери, он стал свидетелем скандала, который изменил его дальнейшую жизнь.
У хозяйки имения была семнадцатилетняя дочь Мэри, которая сидела на игле и водила компанию с весьма подозрительными типами. Её великовозрастный дружок Джимми был отъявленным проходимцем. Он баловался крэком сам и продавал его всем желающим, включая малолеток.
Скандал разразился из-за того, что Мэри стащила из домашней библиотеки старинную книгу и продала её. Деньги ушли на кокаин и на уплату старых долгов.
Томас с усмешкой прислушивался к гневным воплям миссис Бишоп, но улыбка исчезла с его лица, когда он услышал, что книга была оценена букинистами в пять тысяч фунтов.
Через минуту хлопнула дверь, и Мэри выбежала на улицу, проклиная своего дружка. Томас догадался, что украденный раритет был продан за бесценок.
Накануне Томас осматривал библиотеку и приметил, что от старинных книг ломились полки. Он затрясся от возбуждения, размышляя о том, что огромные ценности хранились не в банке, не в сейфе, а в обычных шкафах. В голове Томаса родился дерзкий план.
