Черные крылья

По обе стороны небольшой бухты из моря выступают рифы длиной около тридцати метров, левый – в юго-западном направлении, а правый – с севера на юг. Волны накатывают круглый год, подводные течения сильные. Берег небольшой бухты шириной около пятнадцати метров заполнен светло-красной галькой. В дальнем левом углу есть пещера, уходящая на двадцать метров в глубину, в которой могут разместиться двадцать или тридцать воинов. Это единственное место на острове Дзимагавуд, где можно укрыться от ветра и дождя.

Тысячи летучих рыб наконец-то прибывают к Дзимагавуду, одному из родных островов. Как раз в тот самый час, когда закатное солнце садится в океан, все испытывают полное изнеможение от долгого путешествия. Вечером юго-западный муссон дует все тише, а волны становятся меньше, наступает лучшее время для отдыха. Когда небосвод уже совсем погас, они по привычке подплывают поближе к отмели, где на мелководье течение успокаивается. Там они кружатся, отдыхая. Предводитель Черных Крыльев поднимает глаза к небу и произносит с глубоким вздохом: «Наконец-то добрались мы до нашего родного края, к острову людей тао».

2

Под конец апреля стало намного теплее, волнение на море почти улеглось – точно как если бы духи всех божеств океана приглашали смелых воинов тао в гости, такие ясные деньки. Когда минуло полмесяца со второго Ритуала призыва рыбы, как-то раз после обеда, уже покормив свиней (где-то к пяти часам), люди друг за другом от Острова людей добирались до маленькой бухты острова Дзимагавуд, куда грести больше часа. Бухта эта обращена на юго-юго-запад, и только в этом месте можно пристать к берегу. Ночь, она ведь еще не настала, а пока мужчины один за другим вытаскивают свои лодки повыше на берег, отдыхают или чинят рыболовные сети. В этот час на горизонте немало лодок, которые еще только приближаются к Дзимагавуду.

* * *

Во время отдыха смотрел я на далекий юг и думал: может быть, это все потому, что я уже очень стар. А может, дело в том, что это последний раз, как я приплыл на лодке на остров Дзимагавуд, вот меня и посетили всякие мысли. О том, что мы сами можем превозмочь свой страх перед морем в определенных пределах; но что заставило наших предков более трех веков назад отправиться на острова Батанес, не боясь быть проглоченными волнами, разве только желание торговать? Или лодки, которые они делали, были настолько прочными? Были ли они сами такими высокими и крепкими, храбрыми и смелыми, как гласит предание? Я смотрю на чинящих сети молодых племянников, отцов внуков, одного зовут Сьяман Пойопоян, а другого – Сьяман Дзьявехай, смотрю на их стройные и сильные тела с выдающимися линиями мышц на руках, и на первый взгляд кажется, что они не знают слова «усталость». Насколько выше были люди в прошлом, чем мы теперь? Наверно, это предание рисует своих персонажей высокими и крепкими! Вот о чем я думаю.

Берег заставлен множеством лодок, и в маленькой бухте на волнах тоже полно лодок, которые пришли на лов летучей рыбы. Видать, все ожидают, что завтра будет ясный и солнечный день. Кроме шума набегающих волн на скалы, выступающие из воды по обеим сторонам бухты, в час заката все кажется таким мирным и спокойным. Всего шестьдесят или восемьдесят лодок, и почти все принадлежат деревням Имроку и Дзиратай, только несколькими управляют люди из селения Яйо. Им надо грести часа полтора, чтобы добраться сюда.

Хотя со дня Ритуала призыва летучей рыбы прошло уже полмесяца и за это время никто не нарушал никаких табу, связанных с летучей рыбой, но до сих пор улов почему-то был так себе. Все лодки прибывают на остров Дзимагавуд в надежде на хороший улов – сотни три или четыре летучих рыб. Мы с двумя моими племянниками тихо сидим у нашей лодки, наблюдая за теми, что качаются на волнах. Солнце вовремя опускается за горизонт, окрашивая облака в завораживающие взгляд цвета, к тому же облака принимают удивительные формы. Когда их яркие цвета блекнут, в сердцах людей заплетаются бесчисленные смутные надежды, рождаются фантазии о «хорошем улове». Разочарование и надежда раскачиваются в ритме волн в груди рыбака, ожидающего, когда поднимется занавес ночи.

Наконец от темно-красной зари не осталось и следа, а далекие звезды проявились еле заметным светом, лодки друг за другом вышли в море, и маленькая бухта стала казаться еще более тесной. Каждая лодка в длину метра три, даже больше, а самая широкая часть менее метра, середина широкая, нос и корма узкие. Сети занимают много места в лодке, поэтому люди садятся в центр, чтобы уравновесить ее.

Манга-нако, Кван Ко.

– Дети, – говорю я. (У народа тао принято так обращаться ко всем, кто младше, делается это из уважения.)

То тамо манзойо до тейрала.

Поставим-ка наши сети в том месте, где мелководье.

Та, мапо до Кавози, мангалпиран сира котван.

Тогда, если летучая рыба по левую руку пойдет, вдоль берега приплывет в маленькую бухту.

Новон, кван да нира мананьяпота.

– Хорошо, – так отвечают отцы внуков.

Все воины-рыбаки тихо сидят в своих лодках до полного наступления ночи. На первый взгляд, добрая сотня покачивающихся на волнах лодок все равно что плавучая древесина, потерявшая всякую ценность и бесцельно плывущая по течению. Но я понимаю, что сердца всех рыбаков горят молитвой о «хорошем улове».

Единственное дерево, которое способно выжить на Дзимагавуде, – это Пазопо, или подокарп крупнолистный. Легенда гласит, что злые духи больше всего любят прохладу под сенью его ветвей, к тому же для них это лучшее место, чтобы понаблюдать за сородичами, все еще живущими на этом свете, когда те приходят на лов летучей рыбы. Чем больше сородичи поймают, тем большее воздаяние им полагается. Когда очертания деревьев и самого острова становятся такими же темными, как небо, я говорю двум своим племянникам:

Си дзияста рана о мойин но тао ам, изойо нийо о таваз.

– Ставить сети можно только тогда, когда перестаешь различать лица.

Занавес ночи окончательно поднят. Удары весел о пенящиеся волны отчетливыми звуками достигают ушей, и все понимают, что настало время ставить сети. Шарообразные поплавки подвязаны по краям сети, и, когда сеть ставится, от последнего поплавка тянется веревка длиной около восьми морских саженей, она крепится к лодке, чтобы не потерять сеть. Все ставят сети, продолжая грести вперед, до тех пор пока сеть не кончится. Тогда небольшая бухта шириной всего от восьми до девяти полей батата (немногим более девяноста метров) внезапно делается тихой и спокойной. Люди про себя молят богов и духов предков и начинают считать каждую минуту, каждую секунду. То же самое творится и в моем сердце. Никто не смеет загадывать, ждет ли его хороший улов.

Двое братьев ждут, поравнявшись с моей лодкой на мелководье. Совсем стемнело, и вот уже не разглядеть ни одного поплавка от выставленных сетей. Тут каждому из нас только и остается, что смотреть на звезды на небе и набожно ждать, когда летучая рыба по воле небесных богов бросится в сеть.

Вспоминаю это же место, остров Дзимагавуд, только сорок лет назад. Тогда я сидел в десятиместной лодке, на носу, с обеих бортов и на корме которой горели факелы, а летучие рыбы, будто нити дождя, сами запрыгивали в лодку. Отсеки на носу и на корме, куда складывают улов, безо всяких лишних усилий до краев заполнялись серебристо-белыми рыбешками. В кромешной тьме обильное количество рыбы – лучшее лекарство, помогает избавиться от страха. Не зря говорили предки: тело отдай матери ребенка, а душу отдай океану.

А нынче руки мои болтаются у пояса, и нет у них той прежней силы, достаточной, чтобы бороться с волнами. Когда стареешь, только опытом и можешь еще перехитрить младших, а во всем остальном, кажется, приходится обнулять расчеты.

Месяц на ущербе постепенно тонет на западной стороне небольшой бухты, его сияние высвечивает морскую гладь, по которой, точка за точкой, движется почти сотня легких лодок, неторопливо покачиваясь в ритме океана, словно уснувшие на волнах черные чайки. Долгое время не было слышно ни звука рыбы, бросающейся в сеть. Сейчас мое сердце подобно луне, постепенно погружающейся в отчаяние. Когда я думаю о том, что этот последний лов не принесет ни одной рыбы, неизбежная печаль рождается и наполняет все мое существо.

Катван! Катван! Кван Ко.

– Рыбки! Рыбки! – повторяю я себе под нос.

Макарала Камна, та намен ипейпанлаг инйо, мангдей со ававан!

Спешите в родные края, ведь мы каждый год неизменно призываем вас!

Вот луна скрылась за облаками, я страшно разочарован и до крайности опечален, как будто боги бросили меня, старика. Я знаю, я самый старый человек в этой лодочной флотилии, но почему стаи рыб до сих пор не появились? Я молю об этом.

Два племянника рядом с лодкой, но не издают ни звука, кажется, как будто они исчезли. Наверняка они так же разочарованы, как и я. Чернильная лунная ночь – настоящее раздолье для неприкаянных духов. Я думаю, что эти злые духи смеются над нами, идиотами, сидящими в лодках и ждущих своего разочарования. Лунный свет наконец подчинился законам Вселенной, исчезнув в недосягаемом небе, и потому звезды теперь сияют особенно ярко.

В это время кто-то с лодок, отошедших подальше от берега, начал похлопывать веслами по воде, давая знак, что одна-две рыбешки ворвались в его сеть. Ну, думаю, меньше чем через время, нужное для двадцати-тридцати шагов, эти летучие рыбы, приводя в восторг рыбаков, покажутся в бухте.

По правде говоря, если смогу поймать больше сотни летучих рыб, то мне, старику, этого было бы более чем достаточно. А то как-то грустно, что ни полрыбешки нету. В конце концов, в старости становишься относительно слабым. Если в этом далеком плавании не будет никакого улова, интересно, смогу ли я набраться смелости и отправиться в следующий раз на остров Дзимагавуд, чтобы набрать полную лодку, а затем сушить весла и удалиться на покой? Возможно, воображаю я, и представляю, что будет хороший улов, что летучая рыба с черными крыльями сама запрыгнет в мою посудину. Вот это был бы самый прекрасный конец.

Рассказывать это долго, а на самом деле я был застигнут врасплох, услышав с ошеломляющей быстротой достигший моих ушей страшный грохот где-то рядом, позади меня – фью!.. бах!.. хлоп!.. хлоп! – это была стая крупных хищников, преследующих летучую рыбу, и спустя секунды, достаточные, чтобы сделать несколько шагов, воцарилось прежнее спокойствие. В это время души почти сотни воинов пробудились, и их пульс забился быстрее. Даже такого толстокожего бесстыжего старика, как я, прошиб холодный пот. И вдруг через время, достаточное для гребли по воде на расстояние каких-нибудь двух полей батата, такое началось! С дальней стороны бухты из-под воды одна за другой взлетают стаи рыбешек, взрывая всю поверхность моря, как будто обрушился сильный шторм. Летучих рыб видимо-невидимо, столько же, сколько песчинок на берегу, и в скользящем полете они напоминают потерянные души, повергающие в смятение отважных воинов. Сы!.. бум!.. сы!.. бум! – то одна, то другая стайка в беспорядочном полете пытается оторваться от преследователей, и звуки, похожие на удары волн о берег, захватывают спокойствие ночного неба. Похоже на тысячи случайных стрел, вонзающихся в лодку, причиняющих боль мышцам отважных воинов. Восклицания «Нга!», означающие боль, раздаются беспрерывно. Я тут же бросаюсь на дно лодки, крепко обхватив голову руками, и мою дряблую спину, казалось, плетьми терзают злые духи, причиняя страшную боль. Я терплю это, не смея произнести ни слова проклятия в их адрес. В конце концов, это рыбы, данные нам Небесными Богами. Тем более они спасаются бегством, пытаясь оторваться от крупных охотников. Вот дела, то нет и нет, а то все море заполнили. Спустя минуты, достаточные, чтобы съесть клубень таро, я, наконец, перевел дух и пришел в себя, как говорится, «небо прояснилось после дождя». Я касаюсь спины, в которую только что до боли врезалась летучая рыба, и медленно выпрямляю поясницу. Позвоночник звонко хрустнул, возвращаясь в исходное положение, отчего мне стало намного легче. А потом широко открытыми глазами гляжу в лодку: зрелище ну просто сказочное – в нее набилась почти сотня рыбешек. Я сделал еще один вдох, расслабил мышцы, потянул сеть, но она, казалось, зацепилась за рифы и ее нельзя вытащить. Ну а теперь что мне делать, спросил я в своем сердце.

После непродолжительной атаки «серебряных стрел, разящих без разбора», сердца отважных воинов наполнились радостью. Пусть рыбешки избежали гибели от зубов хищников, но они не смогли увернуться от сетей, которые расставили люди. В эти минуты они беспомощно трепыхаются в позе взмывающих в воздух летунов, оказавшись в сетях посреди поплавков, борются до тех пор, пока не выдохнутся. Хлоп!.. хлоп! – брызги серебристо-белой пены на темной морской глади, зрелище редкостное и захватывающее дух, настоящий серебряный мирок. Все усердно работают, чтобы вытащить улов из сетей. Когда ночь темна и дует сильный ветер, а все звуки мироздания стихают, люди не позволяют себе восторженного смеха, как будто переполняющая радость в груди гармонирует со спокойствием ночи, подавляя неуместные звуки. Видно только, как на смуглой коже то и дело появляются пятна от брызг, словно серебристо-белая чешуя. Когда деревянные лодки бросает на волнах то вверх, то вниз, из одной стороны в другую, они напоминают блуждающие огоньки душ, чье войско потерпело поражение, или белые глаза маленьких злых духов, явившихся на море.

На этот раз улов богатый – первая победная весть после Ритуала призыва рыбы. И теперь меня здорово беспокоит, что добычей завалена вся лодка, да еще и сеть собрана только наполовину, а в ней уже так много рыбы. Что же делать? Думаю. Обычно, если груз не такой тяжелый, борта лодки выступают над поверхностью воды где-то на Адва Ранган (сантиметров двадцать), а сейчас – на каких-то четыре пальца (четыре-пять сантиметров), того и гляди сравняются с уровнем воды, что равноценно затоплению. Гляжу на сеть, которая по-прежнему тянется в воде за лодкой. Летучие рыбы плотно заперты в сетях шириной всего три метра, но забитых доверху. Ну и дела, обалдеть, просто глазам своим не верю!

Маран, кван на ни Сьяман Дзьявехай

– Дядь, – зовет Сьяман Дзьявехай.

Иконго, Манга-нако, кван Ко.

– Чего, дитя? – отвечаю я

Канани матейка мамасбас дзира Катван?

– Всю ли рыбу достал из сетей?

Магза па о раракех.

– Старики все делают медленно.

Томангагом, мо маран.

– Дядь, не будь слишком жадным.

То галагал, манга-нако.

– Дитя, не говори глупостей, а то нарушишь табу.

Вообще-то грех жаловаться, я ужасно доволен тем, что поймал больше сотни рыб. Но кто же может ей препятствовать наловиться сверх меры? Сердца людские воистину непредсказуемы. Когда нету летучей рыбы, продолжаешь повторять «Катван, Катван»… (Слова молитвы: давай же, летучая рыбка, давай! приди скорее!) А когда ее столько, что девать некуда, то восклицаешь: умаялся! Люди, до чего же вы докучливый народ.