Силы тают, с каждым метром тяжелей ступать ноге.
Снег глубок, и холод страшен, лишь во мгле поземка вьется…
«Что ж, прости меня, Марьяша, видно, олух не вернется!»
Ну, а скалы так далеки, жжет лицо злой ураган…
Да трудны, порой, уроки, что дают за глупость нам.
Вот очнулся он в пещере, дева перед ним сидит,
Та, что щука в самом деле, и чего-то там твердит.
Под вуалью лицо скрыто, в том же платье белоснежном,
Словно в детстве позабытом его гладит нежно-нежно.
Он прислушался, стараясь, разобрать ее слова,
А она, его касаясь, говорит едва-едва:
«Вспомни сердце, как любило, ты ведь помнишь наизусть,
Как летело, ввысь парило, как охватывала грусть.
То знобило как в простуду, то болело ты от мук…
Вспомни, вспомни это чудо, что с небес явилось вдруг…
Тот щемящий пламень сердца, что светил тебе в пути,
Вспомни, дай себе согреться, пламень, сердце, возроди…»
Вспомнил тут наш царь Марьяшу, слезы тихо полились:
«Нет на свете ее краше!» И к нему вернулась жизнь!
Радостно вздохнула дева и сказала тихо: «Жив!…
Все ж любовь тебя согрела, ураган злой сокрушив…
Смерть ты одолел любовью, ею одолей и зло,
Лишь любовью, лишь с любовью можешь совершать добро!
Видно, ты дружок, родился под звездой в счастливый час,
Коль ожил и не сломился, жизнь вернулась в этот раз».
Тут Емеля приподнялся:
– Что же это за чертог? Как я вдруг тут оказался?
– Это Бог тебе помог!
Встав, пошла во глубь пещеры, и пропала там во тьме,
Царь глазам своим не верил: « Примерещилось все мне?
А пошла не обернулась, эх, и щука мне в пути!
Напоследок улыбнулась б, да куда ж теперь идти?
Он поднялся, и припомнил: «Антарктида…, где ж обед?»
Ощутив себя голодным, он пошел за щукой вслед.
Странно, но в пещере этой холод злой не донимал,
Было в ней довольно света, но откуда он слетал
Так Емеля и не понял, стены в росписях цветных
Блеск от них как от короны… «как таинственно у них!»
Что скрывает грот огромный, ему было неизвестно,
И, когда урчит живот, роспись мало интересна.
Вот идет он по пещере, чудно все и там и тут,
Видит, вроде бы, как стены, зеркалом пред ним встают.
Подошел поближе точно, посмотрелся, красный нос…,
Чуб торчит, да… вид порочный! В общем, клоун в злой мороз!
«Эй ты, ржавая картошка!»,– сам себе вдруг подмигнул,
Повздыхал еще немножко, руку к носу потянул,
Палец в зеркало вонзился и в него как в пар вошел,
Наш Емеля удивился: « Тут проход? Что ж, хорошо!
Вдруг поем там до отвала, и научат, наконец»
И пошел куда – незнамо наш Емеля– удалец.