Лес

5

С каждой минутой он уходил все глубже в чащу. Что может не найти обратную дорогу – не волновался: во-первых, в любой момент можно вернуться по тем же следам к тропе, а во-вторых, компас есть, не первый день в тайге, чай. Сгинуть в этих местах, конечно, раз плюнуть, каждый год кто-нибудь да пропадает, но то не местные обычно, то туристы-идиоты: приезжают и идут в тайгу как на пикник. Местные тоже, бывает, плохо заканчивают, но обычно по случайности: кто с медведем столкнется, кто заблудится и не выйдет. Из местных бабки обычно погибают, мужики по тайге ходить умеют, а женщины всю жизнь могут прожить рядом с лесом, потом на старости лет пойти за грибами, в километре от деревни заблудиться и замерзнуть.

Воздух посерел, смеркается уже. Что за лось такой живучий. Иван остановился передохнуть. Возвращался с рыбалки, повезло: наткнулся на лося, подстрелил. Одному, конечно, тушу в деревню не дотащить, но главное: найти и добить его. Потом сбегает в деревню, мужиков позовет, помогут донести.

Из размышлений его вырвал детский плач. Не очень громкий, но вполне отчетливый. Иван вздрогнул и повертел головой. Слева. Метрах в ста между деревьями был просвет, плач доносился оттуда. Что за чертовщина, здесь до троп далеко, места глухие, кто с младенцем сюда приперся? Туристы наверняка, кто еще. Иван прислушался. Ни звука, только плач доносится. Непохоже на туристов, они обычно горланят так, что за километр слышно. А тут ничего, обычный шум леса и только детский плач.

Иван быстро прошел сто метров влево, обогнул плотный кустарник и выбрался на поляну, заросшую травой почти по колено. Ребенка видно не было, но плач был уже близко. Он подобрал палку покрепче и пошел на голос, раздвигая траву перед собой: не хватало еще наступить на гадюку. Плач приближался.

Да вот он!

Иван от удивления открыл рот. На притоптанной траве на краю поляны сидел плачущий ребенок, весь в соплях и слезах, со скорчившимся от негодования маленьким красным лицом. Год, может, даже меньше, мальчик или девочка – не понять. Грязный весь, чумазый, в лохмотьях каких-то. Будто от картофельного мешка кусок отрезали, дырку проделали и на голову ребенку надели. Нет, у нас не миллионеры, конечно, живут, но чтобы в мешок ребенка нарядить…

– Ты чей? – сиплым голосом сказал Иван. – Эй, ты откуда взялся?

Он сел на корточки и потыкал ребенка пальцем. Тот заметил мужчину и сразу замолчал, уставился, только по инерции взрыднул один раз напоследок.

– Ты говорить умеешь уже, эй? – Иван потыкал пальцем еще раз.

Вроде на мальчика больше похож. Ребенок внимательно смотрел на мужчину. На грязном лице были розоватые бороздки слез. Взгляд такой осмысленный, но ничего не говорит, видимо, не умеет еще. Откуда он взялся, это что получается, кто-то ребенка в лесу выкинул? Иван потыкал ребенка в плечо. И что с ним делать теперь, не бросать же тут, в деревню отнести надо. Он достал сотовый из куртки, посмотрел на экран. Нет сигнала. Естественно. Зачем доставал. Посмотрел на ребенка.

Вдруг ребенок улыбнулся ему радостно так, по-детски, и что-то залепетал. Иван улыбнулся в ответ, ребенок улыбнулся еще шире. Странный такой, взгляд будто не фокусирует, будто насквозь смотрит. «Он не на меня смотрит, а за меня», – дошло до Ивана, и он начал поворачиваться, но повернуться уже не успел.

Его ударили по голове так, что в глазах потемнело. Чуть не вырвало, поляна качнулась, и верхушки сосен стали будто наискось, блевота к самому горлу подступила. На лохмотья ребенка брызнули капли крови. Еще удар. Ребенок засмеялся. Иван чуть не рухнул на него, но кто-то схватил его за куртку и отбросил вбок с нечеловеческой силой. Теперь ребенок смотрел на него сверху вниз с ухмылкой, напоминающей звериный оскал. Иван из последних сил перевернулся спиной на землю и увидел, кто стоит над ним. Если бы мог, он бы закричал, но из горла вырвался только булькающий звук. Ребенок продолжал смеяться. Через секунду Ивана не стало.

6

Лика умудрилась долго собираться даже в лесу, хотя из вещей у нее были только помада, резинка для волос и маникюрные ножницы.

– Посмотри, нормально?

Я сидела на корточках и ела чернику, пытаясь напиться. Рядом с местом, в котором мы сидели ночью, не было воды, зато черники было сколько угодно. Матрас, на котором мы сидели, ночью казавшийся аккуратным прямоугольником, при свете дня оказался кривым гнездом, собранным из мха, веток, шишек и грязи. Джинсовая куртка была в проколах, зацепках и фиолетовых пятнах. Я отгоняла мошкару рукой, вся шея болела и чесалась. Не сожрали нас за ночь – и на том спасибо.

– Отлично.

Лика потрогала получившийся пучок.

– Ну как отлично, если петухи.

Она развязала пучок и начала укладывать волосы заново. В третий раз.

– Зубы бы почистить, блин, вернемся к машине – почищу прямо из бутылки.

От черники становилось немного легче, но все равно очень хотелось пить. Лика закончила завязывать пучок, потрогала волосы и осталась довольна результатом. На этот раз спрашивать моего мнения она не стала. Я подавила раздражение. Интересно, может ли она накрасить губы без зеркала, и если да, то зачем занимала ванную каждое утро по два часа. Словно в ответ она вытащила из кармана помаду и накрасила губы ярко-красным цветом. Получилось вполне аккуратно. Лика потрогала кожу вокруг губ, убедилась, что помада не размазалась, и повторила вчерашний речитатив про «трасса на востоке, грунтовка на севере, выйдем за полчаса и поедем в гостиницу, классное приключение, будет что рассказать», посмотрела на солнце и махнула рукой – идем туда.

Это место ничем не отличалось от того, где мы собирали чернику накануне: ровная плоскость, рыжие сосны, мягкий мох под ногами, практически нет кустов, лес просматривается далеко. Это же хорошо – значит, мы недалеко ушли вчера.

Лика шла в метрах двадцати от меня зигзагом, двигаясь то правее, то левее, казалось, совсем не нервничала и получала искреннее удовольствие. Иногда она останавливалась и махала мне рукой. Муравейник! Нора! Дупло! Лосиное дерьмо! Кружок «Юный натуралист», удивительные находки.

Гудела спина, плечи, поясница, я на ходу пыталась размять тело рукой, чесала укусы на шее, отгоняла мошкару. Мы шли десять минут, двадцать, час, стараясь ориентироваться по солнцу и идти по прямой. Лес было видно на сотни метров вперед, где-то вдали рыжие сосны сливались воедино, превращаясь в сплошную коричневую стену. Ни намека на дорогу или тропинку.

Один раз нам показалось, что мы увидели сидящего человека, мы начали ему кричать и побежали навстречу, но это оказался всего лишь гигантский валун, заросший мхом.

– Смотри, – показала рукой Лика, – там.

Между соснами метрах в двадцати от нас виднелось что-то темное. Лика пошла туда, я осталась стоять на месте. В рот будто насыпали песка, хотелось воды, кофе, чая, поспать, но больше всего хотелось сидеть в машине, наблюдая, как за окном проносится темный карельский лес. Разболелась и начала опухать правая ладонь, которую я поранила сучком от ветки накануне. На расчесанную до крови шею слеталась мошкара. «А вот если бы появился волшебник и предложил выйти из леса в обмен на мою правую ладонь?» – подумала я.

По ощущениям, был уже полдень. Солнце висело высоко над головой, по небу медленно плыли облака. Сосны, сосны, валуны. Ни дороги, ни тропинки, ни воды. Одно радовало: ни медведя, ни волка, ни кабана. Мошкара только чертова.

Лика замахала рукой, я пошла к ней. Небольшой квадрат между соснами был очищен от мха и камней, в центре кострище – рассыпанные угли и две воткнутые рогатки по бокам. Сбоку валялся пакет с мусором, Лика разворошила его палкой – пара консервных банок, картофельные высохшие очистки и смятая пустая пластиковая бутылка. Я нашла осколок стеклянной бутылки, положила в карман. Подняла с земли консервную банку, покрытую пеплом, – она кишела муравьями – бросила.

– Как-то эти люди сюда пришли. Недавно, в банке тушенка еще осталась, муравьи не доели. Где-то рядом должна быть дорога.

Мы прошли метров триста. Вернулись к кострищу и пошли в другую сторону. Вышли на крошечную полянку. Остановились отдохнуть. Лика собрала горсть черники, устроилась на поваленном дереве и стала есть. Я пыталась разжечь огонь, направляя солнечные лучи через осколок бутылки на небольшую кучку из сухой травы и мха.

– Знаешь, – сказала я, – некоторые люди платят большие деньги за курсы выживания в лесу. Я читала в журнале про одну женщину в Америке, которая живет в лесу в шалаше, ест только то, что нашла или поймала, носит одежду из шкур, вернулась к истокам, типа, в каменный век. Она проводит курсы выживания для всех желающих. Приезжаешь к ней, платишь немаленькие, кстати, деньги и тоже живешь в шалаше, охотишься, ешь то, что сам добыл.

Чертова кучка травы не хотела загораться, я вертела стекло, пытаясь сфокусировать луч.

– Ты это к чему?

– Я к тому, что у нас то же самое, но бесплатно. Сэкономил – считай, заработал, как говорит один мой знакомый.

Лика засмеялась.

– А ты читала, как они там ориентируются в лесу? Может, мы можем что-нибудь применить? Например, может, они знают, как найти выход из леса без карты и компаса?

– Я помню только про этот способ разжечь огонь с помощью стекла.

– В каменном веке, по мнению этой тетки, было стекло? Осталось после того, как древние люди сбили ракетой «земля – воздух» инопланетный корабль?

– Вот и я об этом подумала, поэтому про стекло и запомнила. Больше ничего не запомнила. А, еще копья они там делали, из камней, палок и лиан. Черт, ничего не получается, не работает эта хрень. Выйдем из леса – запишемся на курсы выживания, пусть научат.

– А они в лесу проводятся?

– Ага.

– Тогда я пас.

Солнце скрылось за облаками, пытаться разжечь огонь стало бессмысленно. И так-то ничего не получалось. Я вертела осколок в руках. На мутноватом выпуклом стекле была видна полустертая цифра четыре. Откуда-то пришли эти люди – с консервами, котелком, пивом. Наверное, жарили сосиски на костре, пели песни под гитару. Возможно, переночевали. Где-то должна быть тропинка, по которой они пришли. Где-то рядом.

– …Отец сейчас в Турции, на переговоры поехал. Знаю я их переговоры, пьют, наверное, целыми днями…

Тропинка ведет к тропе, тропа ведет к дороге, дорога – к деревне. Выйдем к деревне, попьем воды, поедим что-нибудь. Хотя как мы поедим – у нас денег с собой нет. Наверное, можем что-то попросить у местных, хлеба, может. Молока. Воды хотя бы. Вряд ли откажут. В животе заурчало. Я поняла, что не ела уже сутки.

– …Знать не знает, что мы в лесу ночевали. Представляю, какое у него лицо будет, когда я ему расскажу эту историю. Опять скажет, что все потому, что я не думаю своей головой. Надо думать своей головой, и тогда ты не будешь попадать в неприятности… Ты очень разочаровываешь меня, когда делаешь глупости… Вместо того чтобы думать головой!

Хоть бы дождь не пошел. Я подняла взгляд на Лику и увидела, как за ее спиной, метрах в десяти, между деревьев мелькнула тень. Я отпрянула, потеряла равновесие, упала на влажный мох.

Лика быстро обернулась и снова посмотрела на меня.

– Ты, может, перестанешь меня пугать? Я дорожу своим психическим здоровьем. Я же говорила: я внушаемая, меня нельзя пугать.

В лесу потемнело, стало зябко. Что-то, приходившее ночью, вернулось и наблюдало за нами. Я переводила взгляд с одной сосны на другую – никого. На секунду я представила, как между соснами воздух сгустится и превратится в старуху в белом саване с длинными седыми волосами и желтыми ногтями. Как она ухмыляется и смотрит на нас. Я вздрогнула и отогнала от себя этот образ.

Лика вертела головой. В лесу никого не было, по крайней мере никого, кого можно было бы увидеть. Только ряды рыжих сосен, уходящие в горизонт. И только ощущение чужого недоброго взгляда.

– Пойдем отсюда, а? Надо дорогу искать.

– Пойдем, – легко согласилась Лика и поднялась с бревна. – Нам вон в том направлении, через полчаса выйдем к дороге. Вообще через десять минут выйдем, полчаса я на всякий случай закладываю. Поедем в гостиницу, помоемся, поедим. Я буду грибной суп. Сразу две тарелки.

Мы пошли дальше между рядами сосен, стараясь идти прямо. Лика хоть и хорохорилась и делала вид, что ничего не боится, но стала держаться ко мне поближе, шла всего в паре метров от меня, иногда оборачиваясь – то ли посмотреть, как там я, то ли убедиться, что за нами никто не идет.

– А на что она деньги тратит?

– Кто?

– Та женщина, про которую ты рассказывала. С курсами выживания.

– Ты о чем?

– Ну, она на что-то должна деньги тратить, которые зарабатывает на курсах. А она в лесу живет, еду сама добывает, одежду тоже сама делает. У нее же каменный век. Зачем ей деньги?

– Про это в статье не было написано.

– Может, врет она все? Не живет она в лесу, она живет где-нибудь в Лос-Анджелесе, ездит на «бентли», шкуры покупает на барахолках. Раз в год выезжает в лес и курсы проводит, деньги гребет, такой вот бизнес.

– Может.

– Может, поэтому огонь разжечь не получилось? Потому что все наврали в статье?

– Может.

– Может, и нам таким заняться, как выберемся? Отец даст денег, не вопрос, давно мне предлагает заняться каким-нибудь бизнесом.

– Может.

На идею выйти на грунтовку мы уже забили, она была короткой и тупиковой, ее можно было пройти, не заметив, возможно, это уже произошло предыдущей ночью. Теперь мы пытались двигаться на восток к трассе «Кола», пересекающей всю Карелию. Мимо трассы ночью мы пройти точно не могли, а значит, если идти на восток, она должна появиться. Но она все не появлялась. Солнце начало садиться. Найти воду в тот день так и не удалось. Я снова и снова думала, не попробовать ли пожевать влажный мох, отказывалась от этой идеи (не хватало еще отравиться) и думала об этом снова.

7

На закате мы соорудили что-то вроде шалаша: положили длинную палку одним концом в расщелину осины, другим на землю и с двух сторон прислонили к ней палки покороче, а затем положили поверх траву и мох. Лика предположила, что спать в такой конструкции должно быть теплее, и может, это самовнушение, но мне показалось, что внутри и правда было теплее. Наступали сумерки.

Я пыталась заточить ножницами конец длинной сосновой палки, чтобы получился кол.

– На медведя пойдем? – прокомментировала Лика.

Сама она пробовала выбить искру, чиркая ключом от машины по камню, но это было так же бессмысленно, как мои эксперименты с осколком бутылки.

– Надо уметь огонь разводить без спичек, видимо, – говорила Лика. – Может, камень какой-то специальный нужен. Знала бы, не прогуливала уроки туризма в школе.

– У вас были уроки туризма?

– Ага.

– А чему вы на них учились?

– А я не знаю, я прогуливала, у меня тогда первый парень появился. Такой урод он был. Рассказывала тебе про него? Короче, Леха…

Между деревьев мелькнула тень. Я вскочила на ноги.

– Там кто-то есть.

– Слушай, хватит уже. – Лика подняла голову, посмотрела в лес и перестала улыбаться. – Что это?

В пятидесяти метрах от нас двигалось что-то темное. Были уже сумерки, рассмотреть, что это, было невозможно. Лика встала и подняла с земли камень. Я сжала в руке все еще тупой кол и зачем-то быстро прочертила им полукруг на земле, будто это он помог нам предыдущей ночью.

– Это медведь? – тихо спросила Лика. – Кабан? Твою мать, надо на дерево.

Сосны там, где мы остановились, были высокие, ветки начинались где-то высоко над головой. Залезть на такую сосну было невозможно, и мы обе это понимали. Еще была осина с расщелиной в стволе и ветками в паре метров от земли, но как забраться даже на такую высоту, было непонятно.

– Давай кричать, – шепотом сказала я.

– Зачем?

– Если это медведь, он поймет, что тут люди, и уйдет.

– А если это кабан, он поймет, что тут люди, и придет нас сожрать?

– Кто бы это ни был, он уже нас учуял.

Тень двигалась между деревьями. Лика сделала несколько шагов по направлению к ней, всмотрелась и сказала:

– Да это же лось. Пойдем поближе.

И быстрее, чем я успела что-то сказать, решительно пошла к тени. Я подумала, что в фильмах ужасов убивают обычно поодиночке, по двое убивают редко, и пошла за ней, оглядываясь на темный шалаш и кусты рядом с ним.

– Точно лось! – крикнула мне Лика.

От ее крика тень сорвалась с места и с грохотом помчалась прочь. Лика засмеялась.

– Видела, как испугался? Мох из-под копыт летел. Вот ты боишься чего-то, от каждой тени шарахаешься, а на самом деле это нас тут все боятся. Стаи волков обходят за километр. Медведи в берлогах попрятались. Лоси разбегаются. Птицы перестали орать. А все потому, что человек…

Не успела она договорить, как сзади раздался грохот. Мы вздрогнули и обернулись. Шалаш упал на землю, и на мгновение я увидела, как от него отделилась и растворилась в воздухе тень. Лика схватила меня за руку. От шалаша осталась только груда палок. Когда мы подошли, то увидели, что мой полукруг на земле перечеркнут чьей-то ногой.

В ту ночь мы шли в темноте еще несколько часов, непонятно куда, держась друг за друга, просто стараясь отойти от рухнувшего шалаша как можно дальше.

– Этот полукруг, который ты начертила… – спросила Лика. – Я его и вчера утром увидела. Что это и зачем?

– Не знаю, я просто подумала, что нужно что-то делать, а это единственное, что пришло мне в голову. Ну, будто можно обозначить черту, за которую нечто, что бы это ни было, не может переступить. Как видишь, может оно переступить.

– Ты правда видела кого-то в машине?

– Правда. А ты видела тень, когда шалаш рухнул?

– Я не понимаю, что я видела.

Полная темнота, даже луна скрылась за облаками. Не видно ничего, я выставляла вперед руку, чтобы не напороться на ветки. Второй рукой я держалась за Лику. Больше всего на свете я боялась, что она исчезнет и я останусь в лесу одна.

– Знаешь, я над тобой смеялась, но я на самом деле тоже кое-что видела. В детстве. Однажды что-то хотело утащить меня в болото.

– Лика, давай не будем это обсуждать? Никаких страшных историй, пока мы не выберемся отсюда. Ты вроде психикой своей дорожила.

– Ладно. Как думаешь, нас уже начали искать?

В темноте ухнула сова. Лика вцепилась мне в руку.

– Никто не знает, что я в Карелии, – сказала я. – У меня даже работы сейчас нет. Если я не вернусь в Москву, этого никто не заметит, представляешь. Я могу умереть, и никто этого не заметит. Разве что коммунальщики заметят, что я за квартиру перестала платить. А у тебя? Твой отец начнет нас искать?

– Он ждет, что мы тридцатого июля вернемся. Сегодня двадцать пятое? Думаю, через пять-шесть дней он начнет беспокоиться, но сначала не сильно. Решит, что задержались где-то… Какой же идиотизм, он даже не знает, какой у нас был маршрут. Если мы не вернемся, где он искать-то нас будет – по всей территории от Москвы до Карелии? Как он нас найдет?

– Не придется ему искать, мы сами выберемся. Быстрее, чем он заметит, что мы потерялись.

– Думаешь?

– Уверена. Завтра мы найдем дорогу.

Хотя, конечно, ни в чем уверена я не была. Когда мы выдохлись окончательно, то сели на землю и сидели до самого рассвета. Мы сидели всю ночь на земле, прижавшись друг к другу, и тихо разговаривали, всматриваясь в темноту, вздрагивая от каждого шороха и воя то ли собак, то ли волков. Было очень холодно. Раскалывалась голова. На рассвете мы пошли дальше.

8

Если бы кто-то нанес на карту наш путь, то увидел бы, как мы ходили кругами, как проходили в ста метрах от озера, так и не услышав плеска воды, как шли в километре от деревни, так и не услышав лая собак, как еще пятьдесят метров по прямой – и мы вышли бы на тропинку, которая вывела бы нас к тропе, в конце которой была деревня, но мы не прошли эти пятьдесят метров. Круги расширялись, мы слабели.

Люди начали появляться на пятый день. Первой человека заметила Лика.

Она сильно хромала – резиновые сапоги натерли ей ноги. Мы пробовали поменяться обувью, но мои кроссовки, хоть и растоптанные, все равно были меньше на два размера, влезть в них она не смогла. Ходить босиком было еще хуже.

– Как ты до сих пор идешь? – спросила я, когда утром она обкладывала ноги листьями осины и натягивала поверх окровавленные носки.

– Я с тринадцати лет на каблуках, поверь, это не самая страшная обувь в моей жизни. Слушай, что, если попробовать собрать березовый сок, можно расковырять дерево ключом от машины или ножницами.

Она предлагала это в сотый раз. Ни одной березы за прошедшие дни мы не видели. Получить сок из осины у нас не получилось, думаю, нет в осине никакого сока, осина – бессмысленное депрессивное дерево, на ней разве что вешаться хорошо.

– Крутая идея, – в сотый раз ответила я. – Заметишь березу – скажи.

Но она заметила не березу. Лика шла сзади, и я услышала, как она закричала:

– Там человек!

Я обернулась и увидела ее. По лесу шла старуха, она была довольно далеко, седая и в черной куртке, в руке палка. Она шла по лесу, внимательно рассматривая мох под ногами.

– Эй! – закричала я. – Подождите!

Старушка остановилась и начала что-то выкапывать из земли.

– За грибами пришла, – сказала я Лике. – Господи, наконец-то повезло.

Бежать мы не могли, тяжело было даже просто идти, но я шла так быстро, как могла, а Лика хромала за мной. Старушка была совсем недалеко, я рассмотрела ее куртку с белыми надписями, увидела, как она топорщится на спине.

– Здравствуйте! – крикнула я. – Бабушка, помогите нам, пожалуйста, мы заблудились.

Она даже не обернулась, поднялась и пошла дальше, продолжая вглядываться в землю. «Не слышит, – подумала я, – старая совсем. Может, еще и видит плохо». Я ускорила шаг.

– Подождите!

Старушка зашла за сосну и исчезла. Будто испарилась. Я остановилась и вертела головой, пока не заметила ее снова – метрах в ста от меня, седая старушка в черной куртке с белыми надписями. Она вглядывалась в землю, я услышала, как она напевает песенку себе под нос. Как она смогла так быстро переместиться?

Дохромавшая до меня Лика положила мне руку на плечо. Она хрипло сказала:

– Стой. Это не человек. Не надо за ней ходить.

Старушка снова исчезла. Хотелось пить. Голова болела так, будто вот-вот расколется на части.

Через пару часов мы увидели еще одного человека: мужчину в синих джинсах и кофте, стоявшего к нам спиной. Мы окликнули его, он, не обернувшись, сделал шаг вперед и исчез.

– Не пойдем туда, – сказала я Лике, – опять мерещится.

– Мне кажется, там просвет какой-то. Земля вниз будто уходит – может, это овраг? Может, там вода есть?

Там действительно был просвет. Земля уходила вниз, образовывая небольшой карьер, из его стен торчали огромные корни сосен и валуны. Внизу был непроницаемо зеленый заросший тиной пруд. По его краям распустились красивые белые кувшинки.