Мифы о боли. Слабонервным не читать!

Хотелось поймать её взгляд и понять, что там прячется в глубине, за голубой радужкой её глаз. На несколько мгновений показалось, что это ему удалось, но он не выдержал и тут же отвёл глаза. Его вдруг охватил стыд. До этой минуты он и представить себе не мог, насколько может быль сильным и испепеляющим это чувство. Даже когда он в детстве задушил противного соседского кота и кинул мёртвое тельце в подвал, не было так стыдно! Даже когда хозяйка котика, маленькая девочка, с плачем звала своего любимца, чтобы он вернулся домой.

А дрожащая перепуганная пленница имела непонятную власть над его совестью. Если бы только он предусмотрительно не заткнул ей рот кляпом и пленница могла говорить!

Сейчас ей стоило бы только приказать, нет, даже не приказать, а просто попросить – он бы отпустил её на все четыре стороны, пожертвовав всеми своими замыслами и желаниями. А ведь он так долго планировал этот праздничный обед! Кляп во рту пленницы – всегда хорошая идея. Даже в таком уединённом месте. Иначе вот такая даже незначительная мелочь может испортить всё веселье. Альберт, кряхтя, поднялся с корточек – по затёкшим ногам снова побежала кровь, распространяя волны колючей боли. Хорошо!

Потоптался на месте, разминая колени с довольным хрюканьем. Огляделся – всё было готово к торжеству. Под столовую была отведена самая большая комната с огромным праздничным столом во всю длину. За окнами виднелся лес – дом находился на окраине заброшенного дачного посёлка.

При советской власти это место облюбовали под застройку партийные боссы и чиновники от УВД. Тогда всем выделялось по шесть соток под садово-огородные участки. Чтобы получить вожделенные сотки в хорошем месте, а не на глине, приходилось записываться в очереди и обивать пороги.

Слуги народа, конечно же, подмяли под себя довольно приличные наделы жирной от чернозёма земли. И размерами они были никак не по шесть соток! А больше, много больше! Слугам народа требовался приятный отдых от дел праведных на большой и удобной территории. Дома на участках возводились с особым размахом – двух– и трёхэтажные, с вычурными балконами и мансардами. С подземными гаражами и летними кухнями.

Строили кто во что горазд – похвастать перед соседями достатком и фантазией. Даже равнение по улице не соблюдалось – хоромы стояли сикось-накось относительно центральной дороги. Так что никто особо не удивился, когда у самой кромки леса появилось очередное бревенчатое строение с внешней винтовой лестницей, упрятанной в бетонную башню. Да ещё и с разномастными пристройками.

Очевидно, при строительстве были произведены неправильные расчёты. Со временем башня стала медленно отрываться от дома, наклоняясь всё сильнее и сильнее вбок. Хозяева вызвали бригаду строителей, и те, как могли, закрепили башню, но наклон исправить так и не удалось, и шустрые на язык дачники быстро назвали дом Пизанской башней.

Летом, ничего не скажешь, в дачном посёлке было очень красиво. Кругом цветы, фруктовые деревья, ровные грядки с овощами и зеленью, над верандами сплошь и рядом вился виноград. К пряному запаху разогретой солнцем земли и растений то и дело примешивался аромат жарящегося мяса, приправленный громкими разговорами и песнями изрядно подвыпивших дачников. Со сменой власти бывшие слуги народа постепенно исчезли, и вместо них никто так и не пришёл. Первое время посёлок ещё охранялся от мародёров и пришлых. Но и этого со временем не стало.

В очередную суровую зиму бродяги окончательно разграбили дома, побив стёкла и изуродовав внутреннюю обстановку. Словно всеми этими бесчинствами они пытались вытравить саму память о прошлом и людях, которые так счастливо и беззаботно проводили здесь своё свободное время.

Об этом посёлке Альберт знал с самого детства. Как-то раз его вместе с матерью пригласили на выходные в гости в Пизанскую башню. Альберт уже не помнил подробностей того посещения. В памяти остались только необычный дом и запах спелой малины, которой его угощал гостеприимный дедок. Да ещё лестница в бетонной трубе.

И упоительное чувство печали.

В то время, пока дорогая мамочка развлекалась с гостями, Альберт поднимался на самый верх лестницы, усаживался на ступеньках и начинал наблюдать, как по бетонной стене степенно шествуют солнечные блики. Сидел, пока в животе не начинало урчать от голода. Никто не тревожил его и не искал – этой лестницей хозяин дома не пользовался, а построил другую, внутри дома.

Несмотря на голод, вставать и идти за едой не хотелось. Хотелось просто сидеть и наслаждаться покоем, тишиной и своими мыслями. Он представлял, что умер тут, прямо на лестнице, от голода и никто, никто не ищет его. Что в этом мире он один-одинёшенек! И что прилетят только вороны, сядут прямо на холодную грудь и начнут клевать его мёртвое тело.

А потом его всё-таки найдут, и мать будет плакать и кричать над растерзанным сыном. Вот тогда она пожалеет о том, что бросила его тут одного и даже покормить забыла!

Так и осталось в памяти у Альберта – лестница в бетонной трубе, синяки на руках (он так и не вспомнил, как они у него появились) и необыкновенная тишина. И лес. И смутные видения, приносящие сладкую боль и успокоение.

Когда Альберт учился в восьмом классе, во время новогодних праздников один из маминых ухажёров принёс в подарок книгу «Сделай сам». Альберт перелистнул несколько страниц, посмотрел на картинки деревянных поделок и закинул её подальше за диван.

Но потом от нечего делать попробовал кое-что смастерить. Потом ещё и ещё. Во время работы руками в душу снисходило успокоение, в голове светлело, и мысли приходили в порядок. Как будто стук молотка и запах клея открывали проход в параллельный мир, в котором можно было спрятаться от криков, побоев и лиц, искажённых криком и алкоголем.

Когда все поделки из книги были изготовлены и опробованы, он начал просить мать купить ещё подобную книгу. Но у неё не было ни времени, ни желания заниматься сыном, а уж тем более потакать его увлечениям. Поэтому пришлось стать изобретателем поневоле. В ход пошли деревяшки, найденные на улице, сломанная мебель.

Руки у парнишки оказались золотыми. Он мог часами колдовать над старой деревянной вешалкой с ножом, а потом оставить получившуюся красивую фигурку на подоконнике в подъезде. Постепенно к нему стали обращаться соседи, и Альберт брался практически за любую работу. Но любви окружающих он так и не снискал, распугивая заказчиков угрюмым взглядом и крайней степенью неразговорчивости. Да и чересчур ловкое обращение с ножом пугало.

Выйдя первый раз из психушки, ему стало так одиноко, что Альберт снова уединился в компании ножей и деревяшек. Находиться в городе среди людей теперь ему было невыносимо. Звуки человеческой речи жутко раздражали, а уличный шум вызывал дикую головную боль и ломоту во всём теле.

Тогда, ради смеха, он решил проверить, на месте ли тот посёлок с Пизанской башней? Час езды на автобусе, потом ещё столько же пешком по заброшенной грунтовке через весь посёлок, до леса. Потом ещё немного, и вот он – дом с башней. Овощных грядок, конечно, уже нет, фруктовые деревья беспорядочно разрослись, их стволы обглодали зайцы. Немного работы, и деревья вновь будут плодоносить.

Альберт очень обрадовался, когда обнаружил среди одичавших садовых зарослей дом на прежнем месте, хотя и стоял он заброшенным уже несколько лет. Деревянный сруб потемнел, а башня ещё больше наклонилась в сторону леса. Внутри царили пауки и мыши, но в целом дом был ничего. После ремонта, уборки и небольшой перестройки он стал вполне пригоден для жизни.

Перепланировка, очищенные от плесени стены, мебель, пристройка во дворе – всё в этом доме было сделано собственными руками. Даже обои свежие в комнатах поклеил! Альберт прямо-таки с маниакальным упорством трудился, благоустраивая жилище. Даже заброшенная лестница в бетонной башне приобрела ухоженный вид.

Можно было гордиться собой! Он безостановочно что-то пилил, строгал, стучал молотком, потом ехал на строительный рынок. Научился разбираться в стройматериалах и торговаться с продавцами. А ещё он не утерпел и вместе с другими инструментами приобрёл несколько наборов ножей. Хороший нож – как живое существо.

Холодное и расчётливое. Сталь клинка то весело поёт, вонзаясь в дерево, то с грозным шорохом отсекает ненужные фрагменты. Одно неосторожное движение – лезвие с хищным удовольствием впивается в податливую человеческую плоть и с наслаждением купается в крови. Кровь и блестящая сталь – какое удивительное и прекрасное сочетание!

Альберт во время ремонта иногда нарочно надрезал себе предплечье и наблюдал, как капли крови тягуче стекают на землю. Наблюдал, пока не отключалось сознание. Проведя несколько минут в беспамятстве, очнувшись, перебинтовывал руку и, умиротворённый пульсирующей болью в ране, снова с упоением предавался работе.

Чувствовать боль – значит жить, получать удовольствие, сладострастное и яркое, на грани оргазма. Вот как он это понимал.

К приезду этой особенной девушки стены внутри самой большой комнаты Альберт украсил пышными красно-белыми бумажными цветами на чёрных стеблях, которые он так долго и старательно изготавливал. Как в детстве. Полы тщательно вымыл и натёр полировочным средством. Получилось красиво и пахуче. Правда, вдоль столов вместо стульев пришлось положить доски, укрытые покрывалами, – гостей ожидалось много, и нужно всех разместить. Но это ничего. Один стул с высокой спинкой, украшенной узорами собственной работы, он всё же приготовил для главного гостя. На нем, спиной к столу, и сидела пойманная девушка. Она всё продолжала всхлипывать и вздрагивать. Мужчина ласково погладил её по щеке.

– Смотри, какой праздник я для тебя устроил. А какая еда! – Он нагнулся к столу прямо через голову пленницы и преувеличенно шумно втянул воздух. Лицо девушки оказалось прижато к чёрному пиджаку. Её обдало смесью одеколона и давно не мытого тела, пуговица больно царапнула лоб между бровей. Мужчина выпрямился и устремил тяжёлый взгляд на пленницу. У той на лбу в царапине набухала капля крови. Наконец, она набрала критическую массу и медленно скатилась на кончик носа. Зависла, покачиваясь, на мгновение и сорвалась на кипенно-белую блузку.

– Какая же ты неаккуратная! – нежно проговорил Альберт, доставая накрахмаленный голубой платок и промакивая сначала нос, потом пятно на груди. От каждого прикосновения шершавой ткани пленница вздрагивала всем телом.

Альберт медленно поднес окровавленный платок к глазам, долго на него смотрел, нюхал. Ноздри хищно раздулись, уловив сладкий запах крови. В глазах промелькнула животная радость. Как же здорово всё-таки пахнет человеческая кровь! Ни одно животное не способно подарить столько радости и наслаждения человеку, как сам человек! Только человек, и то не каждый, равен человеку.

Жаль, что блузка оказалась испорченной раньше времени. Это заставило нахмуриться Альберта – он не любил, когда хоть что-то нарушало его планы. Даже такая мелочь, как поцарапанный лоб и пятно на блузке. Хотелось, чтобы всё было безупречно на его празднике.

– Ну вот, будешь теперь некрасивая. Слышишь? – Он несколько раз грубо тряхнул пленницу за плечи. Девушка закивала, судорожно всхлипывая сквозь красную улыбку. Наконец он отпустил её.

– Я для тебя тут праздник устраиваю, а ты пачкаешься, – пробурчал недовольно Альберт, пряча платок во внутренний карман пиджака. Потом вышел в холл к большому, во весь рост, зеркалу, оглядел себя со всех сторон, огладил, проверяя безупречность одежды, подёргал полы пиджака. Всё было просто идеально.

Средний рост удачно компенсировался специальными вкладками в башмаки, чтобы казаться выше. Костюм сидел как влитой на тренированном теле, причёска – волосок к волоску. Альберт ещё раз довольно отметил, что сочетание голубых глаз и темных бровей и волос смотрится просто неотразимо.

Мужественный подбородок тщательно выбрит и умащён самыми лучшими кремами и средствами после бритья. Тут он немного зарделся. Мужская косметика была недавним его приобретением. Пользоваться ей было очень необычно и волнующе приятно. Сексуально даже как-то. Он подвигал нижней челюстью взад-вперёд, нахмурил брови, стараясь придать своему лицу выражение точь-в-точь как у любимого актёра. Повернулся боком, полюбовался на свой профиль. Очень хорошо сделали пластику носа! А подбородок мог бы быть и ещё помужественней. Ну да ладно, пусть уж так остаётся.