Маленький домик за тысячу вёрст от Москвы….
В сенях – корова. А в комнате – фортепиано,
Старый диван и набитые хламом шкафы.
Хлам – это детские платья, колготки и майки.
Девочке скоро пятнадцать. Они ей малы.
Стыдно надеть, а выбрасывать всё-таки жалко…
Пустим на тряпки, которыми моют полы.
Девочка выросла. Только коленки – в зелёнке.
Губы в шелковичном соке, и слёзки в глазах…
Из-за того, что никак ей не купят «варёнки».
А без «варёнок» на танцы, конечно, нельзя…
Туфли, лосины, носочки… На эти обновы
Тратится чуть ли не всё, что приносит отец…
Мальчики просятся в гости… Но в сенях – корова…
Мама не пустит. Давай поцелуемся здесь.
Скоро экзамен. Учёбу совсем запустила.
Красит ресницы, и поздно приходит домой.
Пьяная вдрызг… И расстроена как пианино, —
Он её бросил и начал встречаться с другой…
Стала хамить. Перестала ходить на уроки.
Что с нею будет? Совсем не готовится в вуз!
Планы на жизнь? Как-нибудь помириться с Серёгой…
Всё остальное решится когда помирюсь…
Стоит ли жить, если мир тебя – не понимает!!!
Бальное платье заказано на выпускной…
В сенях – корова… А в комнате – кто-то играет,
И угрожает сквозь слёзы Серёге Москвой…
Куплен билет. И она уезжает… Сквозь слёзы…
Лишь бы куда-нибудь, лишь бы за тысячу вёрст…
Только бы громче чем сердце стучали колёса…
Только бы звёзд стало больше, чем пролитых слёз…
Сердце, разбитое в первом абзаце романа…
Слёзы, размывшие контуры первой главы.
Случай из жизни, нанёсший смертельную рану
Дому, который за тысячу вёрст от Москвы.
2016
Проба пера
Детство
Натянуло фуражку в горошек,
Колупнуло веснушчатый нос,
И в огромных блестящих галошах
Побрело по аллее берёз.
Я его догнала, обласкала,
Попросила зачем-то: прости!
А оно мне сердито сказало:
– Кушай манку и дальше расти!
И румяною липкой ладошкой
Оттолкнуло мой жалкий привет.
Как смешно! Одинокая крошка
Отбирает зелёный билет.
Мой чумазый лохматый ребёнок
Уходил не прощаясь, а так…
За берёзами – тонкие ёлки,
Невозвратного прошлого знак.
Пахло горькой печёной картошкой,
Обгоревшей на летнем костре.
Где-то бродит фуражка в горошек
На такой повзрослевшей земле…
1990
Кильтечия
По сельским свалкам, задыхаясь,
Отравлена, больна, ничья
Ползёт, в камыш, в траву вжимаясь,
Моя река – Кильтечия.
Её вода горька как слёзы,
Немой, стихающий упрёк.
В ней – запах тины и навоза.
И подыхающий малёк.
К её воде склонились ивы,
Как детки к матушке своей, —
Водой хрустальной их поила,
И в мире нет реки родней.
Из камышей утята крячут,
Они запутались в грязи.
Река бессильно, горько плачет,
Почуяв гибель впереди.
Грязь. Седина. Пески. Пустыня.