Мама укоризненно на нее посмотрела и закрыла дверь.
Само пройдет.
***
– Какого черта? – бушевал Женя. – Появляешься дома только через двое суток! Поддатая и еще и огрызаешься?! Я тебе сейчас леща дам!
Катя не огрызалась, она сосредоточенно и очень злобно пила кофе и старалась прийти в норму. Женя бегал по их маленькой кухоньке, которую успел завалить грязной посудой и упаковками до Доширака за два дня. Катя просто диву давалась, как у него так получалось. Всякое чувство вины при виде красного от злости мужа, растаяла без следа.
Разведусь, думала она. глотая горячий кофе, разведусь сегодня же. Детей у нас нет, имущество поделим пополам и адью. Но даже в этот момент она знала, что не сделает ничего подобного. Женя мог сколько угодно беситься, но он ничего ей не сделает, а она не уйдет от него. Потому что, потому что они семья и оставались ею несмотря ни на что. Женя ходил широкими шагами. Они бы разделил все имущество, нажитое в браке, но потом жили бы отдельно. И пусть Женя был главной семи, квартира принадлежала Кате еще до свадьбы, да и зарабатывала она больше. Так что путь бесится, думала она с тайным удовлетворением, домашний питомец.
– Я спать, – сказала она. поставив кружку в мойку. – Завтра поговорим.
– Спать? Ты же кофе на ночь напилась!
– Да. а теперь иду спать. если ты по мне соскучился – присоединяйся.
Женя замер. Он недоверчиво посмотрел на дверной проем, в котором исчезла Катя, все равно как вход в другое пространство, потом собрал мусор со всех нервностей. Кое-как ополоснул посуду, расставил ее по местам и только после этого направился в ванную – готовиться ко сну и примирительному сексу с женой. Иногда он почти вспоминал, почему женился на ней.
***
– Что это такое, Инночка? – вопрошала ее мать, уперев руки в бока. – Что, я тебя спрашиваю?
Инна пила обжигающий зеленый чай мелкими глотками. Лицо опухло от сна и вечерних рыданий, голова болела.
На кухне царил идеальный порядок, все поверхности, которые могли блестеть – блестели. Кухонные принадлежности были идеально подобраны по цвету и размеру. Горшочки для запекания сверкали глиняными пузами сто в ряд на специальной полочке. Под ними красовалась полочка для специй – в одинаковых баночках с цветными наклейками. В этой кухне не водились кофе и нездоровая еда, на завтрак – злаковый хлеб и зеленый чай.
И посреди всего этого упорядоченного изящества сидела она – в несвежей одежде, с опухшим лицом, с растрёпанными волосами. Мать разочарованно покачала головой.
– Кто же тебя такую замуж-то возьмет? – сказала она, подразумевая, что никто. – А ведь такая умница, красавица, отличница. Школа с золотой медалью, институт с красным дипломом.
Инна вздохнула.
– Никого это не волнует, – сказала она мрачно. – На работе продвигают тех, кто пускает пыль в глаза начальству. Вот почему одним все, а другим – ничего? Одним и муж, и любовник состоятельный, и шмотки какие захочет, и … – она снова всхлипнула.
Мама присела за стол, пододвинула ближе вазочку с хрустящими диетическими хлебцами.
– Что такое? – спросила она мягко. – Тебя кто-то достает на работе?
Инна замялась. Когда она была маленькой, ее в школе, маленькую, круглую, любимицу учителей, доставал мальчишка из ее же класса. Задирал, обижал, он и его компания. Сейчас это казалось ерундой, но тогда Инна возненавидела школу из-за него, не хотела идти. Притворялась больной, плакала в подушку почти так же, как прошлым вечером.
Тогда мама тоже как-то сумела выудить из нее, что происходит, хотя Инна, подобно многим детям, считала, что ее дела – это только ее дела и взрослым о них знать не следует. А едва выудив подробности, ее мама отправилась в школу. Выловила того мальчика и, мерзко усмехаясь, спросила, понравится ли ему, если она найдёт и побьет его маму. Мама Инны была высокой, сильной, здоровой женщиной. И мальчик понял, что она и в самом деле может поступить, как обещает.
Потом были разборки с учителями и родителями. Инну начали сторониться, но в общем игнорировании появилась нотка уважения. Инну все устраивало, больше она не боялась. И даже сочувствовала новой жертве, которую выбрали тот мальчика и его глупая компания.
И теперь Инна видела у матери ровно то же выражение лица. Она гадала, что сделает мама, если Инна расскажет, как ее бесит ее коллега – Катя. Вроде же на самом деле Катя ни в чем перед ней не провинилась, просто она… она… она лучше нее.
– Нет, – сказала она, опустив голову. – Нет, ничего такого.
– Инночка, – мама ласково погладила ее по голове, – неужели ты думаешь, что я не узнаю, что с тобой происходит?
И Инна, всхлипывая, все-таки рассказала про Катю, Пашу, про то, как напилась вчера на юбилее бухгалтерши и как ей сегодня от этого плохо.
– А еще туфли потерялааа, – протянула она и хотела снова зарыдать, но сил на слезы уже не осталось.
– Ничего, – серьезно сказала мама. – Ничего. За туфли я тебе нагоняй уже устроила.
Верно, устроила, да еще какой. Настолько суровый, что Инна зареклась рассказывать матери, сколько на самом деле стоят ее сумочки и обувь.
– А Катя эта… найдем и на нее управу, – сказал мама задумчиво. – Хм… и муж, и любовник, и вообще вся в шоколаде. Ладно, умывайся, не пойдешь же ты на работу вот так.
Инна почистила зубы и переоделась в свежую, выглаженную, пахнущую цветочным кондиционером одежду. Строгий темный костюм с игривой бежевой рубашкой. Туфли на каблуке. Волосы уложены, а губы ярко накрашены, чтобы отвлечь внимание от припухших глаз.
– Отлично, – мама полюбовалась ею как любимой куклой, чмокнула в лоб. – С Богом!
– Ага, – сказала Инна и убежала, стуча каблучками по лестничной клетке.
***
Как ни странно, Катя выглядела лучше. На ней красовались джинсы и свободный свитер, пахло цветочными духами. Короткие волосы благоухали шампунем и, несмотря на то, что под глазами по-прежнему красовались темные круги, которые не удавалось замазать никакой косметикой, она все же выглядела посвежевшей. И дело было вовсе не том, что она наконец выспалась, вовсе нет. Скорее наоборот. Накануне, покричав друг на друга, повыясняв отношения, Катя долго не могла уснуть. Пила чай на кухне, ходила в туалет, пока не открыла глаза на кухонном диване. И если ей что-то и снилось, то наутро она, слава богам, ничего не помнила.
Это не помешало ей немного опоздать на работу и получить короткий выговор от начальства. Тут же обнаружить, что Инна опаздывает даже больше ее.
Сторона стола Инны отличалась аккуратностью, которая терялась, едва хозяйка оказывалась за столом, но вечером, перед уходом, все снова приводилась в порядок. Монитор по периметру был уклеен разноцветными чешуйками – бумажками с напоминаниями и номерами телефонов. Толстый ежедневник, куда Инна заносила обязательные дела, лежал ровно посередине стола.
У Кати был похожий, его подарили на восьмое марта от коллектива. Она исписала от силы страниц пять и забыла про него, тогда как Инна вела свой неустанно. Втайне Катя восхищалась ее методичностью и тягой к знаниям, и упорядоченностью собственной жизни. Но говорить это Инне не считала нужным. Давно, еще в самом начале их знакомства, они еще могли подружиться, но теперь чувство приязни ушло, оставив лишь соперничество и презрение к чужому образу жизни.
Кстати, о подругах. Катя смахнула часть бумаг с рабочего стола не глядя. Это то, чем она займется позднее, а пока, пока не начались назойливые звонки и визиты начальства, она набрала номер Иры. Звонить подруге она предпочитала с рабочего телефона. Там можно сделать вид, что она разговаривает с клиентом, и ее не будут трогать.
– Привет! – прощебетал в трубку знакомый голос. Ира, как всегда, лучилась оптимизмом. – Как дела? Что так рано звонишь? На работе?
Град вопросов. Как обычно. Катя улыбнулась.
– Где же еще? Конечно на работе. Инна еще не пришла. Так что можно поболтать.
– Инна? А, это та занудная девчонка, которая все время на тебя дуется?
– Да. Она.
– Я тоже собираюсь на тебя дуться. – сообщила Ира весело. – Ты совсем меня забросила и не уделяешь времени.
– Ты совсем как мой муж, – не могла не улыбнуться Катя.
– Хм, если ты ему уделяешь внимание как мне, то как вы с ним еще не развелись? – Ира притворно вздохнула.
– Ты все эти годы про это спрашиваешь, – так же притворно вздохнула Катя. – пора и мне задуматься. Так я чего звоню-то. Пройдемся сегодня по магазинам или в кафе? Мне надо поговорить.