Последние дни Константинополя. Ромеи и турки

Яков кивнул.

– А теперь тебе надо умыться, переодеться и поесть. Голодный, наверное?

Сын кивнул снова.

…Весь день он отсыпался, а вечером проснулся и ходил за матерью по комнатам и коридорам, постоянно напоминая ей, о чём она должна поговорить с отцом и что сказать убедительного, чтобы разрешение было дано.

Вернувшись уже после полуночи, Мария застала Якова дома. Он выполнил обещание и на этот раз никуда не сбежал, но, как видно, ожидая её возвращения, волновался так же, как она волновалась вчера.

– Что сказал отец? – спросил сын прямо с порога, а когда услышал «он согласен», то аж подпрыгнул от радости. Яков не понимал, что мать продолжит бояться за него даже тогда, когда он отправится на стены под её присмотром.

…И вот теперь мальчик просил отпустить его туда при свете дня и одного.

– Нет, – твёрдо сказала Мария. – Ты будешь сопровождать меня в храм, а отец, если сочтёт новость важной и не терпящей отлагательств, сам сообщит нам, почему пушки молчат.

* * *

Мария уже подошла к выходу с галереи и готовилась ступить на широкую каменную лестницу, ведшую вниз, к арене, когда почти столкнулась с другой женщиной – в зелёном мафории, почти полностью скрывавшем фигуру и оставлявшем видным только нижний край жёлтой юбки.

Женщину сопровождали две миловидные темноволосые девочки. Одна – лет пятнадцати, другая – двенадцати, а следом шёл такой же миловидный темноволосый мальчик, ровесник Якова.

Мария сразу же узнала эту женщину – Елена, жена Георгия Сфрандзиса, которого, если верить слухам, василевс ещё до начала турецкой осады назначил великим логофетом[7 - Великий логофет – начальник канцелярии василевса, один из высших чинов Византийской империи.]. Василевс скрывал это назначение, ведь некоторые влиятельные придворные выступили бы против, если б услышали официальное объявление. Они полагали, что Сфрандзис – выскочка, который обязан своим возвышением лишь давней дружбе с василевсом, и пусть правитель вправе возвышать друзей, но есть же пределы разумного.

Так считал и Лука. Конечно, прямо он этого не высказывал, но в приватной беседе посоветовал василевсу не идти против двора и назначить друга на должность пониже – сделать великим примикарием[8 - Великий примикарий – придворный церемонимейстер.]. Сфрандзис узнал об этой беседе, из-за чего между ним и Лукой возникла негласная ссора.

«Что теперь будет?» – вдруг подумала Мария, которая уже невольно дала понять, что узнала Елену, но поздороваться первой не могла. Положим, назначение состоялось и Елена теперь – супруга великого логофета, но жена великого дуки всё равно выше и согласно церемониалу должна ждать приветствия. «А если Елена сделает вид, что не заметила меня, как мне поступить? Это же будет оскорбление. А мне снести его молча? Притвориться, что ничего не произошло и мы не встречались?»

Елена, судя по всему, тоже узнала жену Луки Нотараса, но медлила с приветствием. Несколько мгновений, прошедших с момента встречи, казались вечностью, но тут Яков произнёс:

– Яннис! Пойдём, я тебе скажу кое-что.

Яннисом, а вернее Иоанном, звали того темноволосого мальчика, который сейчас стоял на лестнице позади всех, – сын Елены и Георгия Сфрандзиса.

Яков и Иоанн дружили – сблизились в минувшие недели – и нарочно не обращали внимания на тайную вражду между семьями. Вот и сейчас вместе помчались вниз по каменным ступеням к арене, а плащи мальчиков – бежевый и фиолетовый – одинаково развевались от быстрого движения.

Будущий разговор явно не предназначался для материнских ушей, поэтому друзья, отбегая подальше, где никто не стал бы подслушивать, уже почти добрались до границы между верхним и нижним ярусом скамей.

– Яков, не убегай далеко! Нам же вместе идти в храм! – запоздало крикнула Мария.

– Хорошо! – послышалось в ответ. Было видно, что мальчики остановились и начали о чём-то оживлённо беседовать, но ни одного слова расслышать было нельзя.

Меж тем между матерями так и не прозвучало приветствий, но после всего случившегося казалось глупо уклоняться от церемоний, поэтому жена Георгия Сфрандзиса произнесла с любезной улыбкой:

– Доброе утро, госпожа Мария.

– Доброе утро, госпожа Елена, – с такой же улыбкой ответила Мария и, чтобы не выглядеть заносчивой, продолжила беседу: – Кто эти прелестные девочки рядом с вами?

Дети не принимают участия в дворцовых церемониях и праздниках, поэтому Мария, часто встречавшая Елену и её мужа, об их детях не знала почти ничего. Лишь знала, что детей двое – сын и дочь – и что для обоих крёстным отцом стал сам василевс.

– Это моя дочь Тамар. – Жена Сфрандзиса указала на свою младшую спутницу, двенадцатилетнюю, а затем добавила, указав на старшую: – Это моя воспитанница Анна.

Анна была одета скромно – в синее, почти чёрное платье и белую накидку. А вот Тамар явно баловали. Она была в короткой розовой тунике с длинными рукавами, перетянутой пояском, и фиолетовой юбке, из-под которой выглядывали красные сапожки. Голову покрывала белая вуаль, из-за чего волосы казались ещё темнее, а глаза – ещё чернее. Тамар была весьма похожа на своего старшего брата – настолько, насколько девочка может быть похожа на мальчика, в то же время отличаясь от него.

– Вы раньше бывали на ипподроме по утрам? – Мария чуть отступила назад, чтобы собеседница с девочками могла подняться на галерею.

– Нет, сегодня пришли впервые, – ответила Елена. – Сегодня очень тихо. Не слышно пушек. Вы заметили?

– Да, с самого рассвета полная тишина.

* * *

Яннис вслед за матерью, сестрой и Анной поднимался по каменной лестнице, но, ещё не достигнув верхних ступеней, уже решил, что незачем было идти на ипподром. Ничего отсюда не увидишь. И уж тем более не поймёшь, почему над Городом висит такая тишина.

Мать считала, что тишина – дурной знак, а Яннис не спешил соглашаться, потому что мать также считала дурными знаками всякие глупости. К примеру, сильный дождь, который был в субботу[9 - Это случилось 26 мая 1453 года согласно запискам венецианца Николо Барбаро.] и помешал крестному ходу. С небес лило так, что улицы превратились в реки и люди просто не могли идти – течение сбивало с ног. Но ведь гроза длилась совсем недолго. Почему никто не продолжил шествие, когда тучи рассеялись? Ведь с окончанием ливня прекратилось и наводнение на улицах. Но нет! Люди сразу решили, что небо не хочет слышать молитв.

Иоанн Юстинианис[10 - Яннис произносит итальянское имя полководца Джованни Джустиниани на греческий лад. Полное имя этого человека было Джованни Джустиниани Лонго. Фамилию он носил двойную. Первая часть (Джустиниани) обозначала принадлежность к семье, вторая (Лонго) – к роду.], один из военачальников, отвечавших за защиту стен, по такому поводу мог бы сказать:

– Ни одна буря не становится причиной, чтобы больше не выходить в море.

Этот генуэзец был не только военным человеком, но и моряком, так что часто сравнивал жизненные трудности с поведением моря или ветра, а Яннис не только соглашался со сравнениями, но и старался запомнить.

Никто бы не сказал, что Яннис забивает голову глупостями, ведь среди защитников Города устоялось мнение, что Юстинианис «сведущ во всём». Не случайно василевс, когда хотел принять решение, касающееся защиты стен, прислушивался к Юстинианису больше, чем к кому-либо, и не раз говорил, что такого человека послал сам Бог. Казалось, что даже отец Янниса – давний друг василевса – не имеет подобного влияния, но Янниса такое положение дел не возмущало. Он считал, что человек, «сведущий во всём», получает знаки уважения заслуженно и даже заслуживает большего.

Генуэзец с первых дней пребывания в Городе показал себя необыкновенным военачальником, который способен совершать невозможное. Он был как святой Георгий в сияющих доспехах, который когда-то освободил один город от дракона, а теперь явился, чтобы спасти другой город от другого зла. Именно потому Яннис очень гордился, что сумел познакомиться с Юстинианисом лично.

Это случилось в последнюю декаду января. Именно тогда в залив Золотой Рог вошли два больших грузовых корабля и к жителям Города вернулась надежда, что турки, которых вскоре ожидали увидеть под стенами, будут побеждены. Символом надежды стали генуэзские флаги – прямой красный крест на белом фоне, упирающийся концами в края полотнища. Этот крест назывался крестом святого Георгия – именно под такими флагами явилась долгожданная помощь от христиан, живущих за пределами Ромейской империи, и оба корабля принадлежали Юстинианису.

Несмотря на пасмурную погоду, встречать корабли вышла половина Города, и Яннис тоже пошёл – вместе с отцом, который взял его с собой. Они стояли на широкой каменной пристани в кругу сановников, почти рядом с василевсом. Дул сильный холодный пронизывающий ветер, но Яннис не хотел схитрить и укрыться от этого ветра в толпе, за чужими спинами. Ведь тогда стали бы плохо видны корабли, вплывающие с просторов залива в гавань, и не удалось бы разглядеть некоего человека в латах, гордо стоявшего на носу первого из судов.

Даже с большого расстояния было заметно, что человек этот рослый и крепкий, а когда он сошёл на берег и встал перед василевсом, то оказалось, что гость выше василевса почти на целую голову. Юстинианис явно принадлежал к тем силачам, которые голыми руками гнут подковы и показывают другие чудеса. Неудивительно, что он так спокойно стоял на палубе, не боясь сильного ветра, а позже оказалось, что этот генуэзец не боится вообще ничего.

Он привёл с собой ещё четыреста латников, не считая команду самих кораблей, а ещё привёз всякие механизмы, применяемые на войне, которые Яннис на следующий день (с отцовского разрешения) ходил осматривать, когда их выгружали. Он пытался угадать назначение того или иного, пытался спрашивать у людей, занимавшихся разгрузкой, но не знал их языка, а на языке жестов получалось плохо.

К тому же люди были заняты, не хотели отвлекаться, и тогда Яннис принялся им помогать. Улучил минуту, схватил большой моток толстой верёвки, не уместившийся в руках у одного из генуэзцев, и понёс туда же, куда все шли.

Помощь была оценена: теперь Янниса пустили на судно и указывали, что брать. И он послушно хватал и нёс на ту или иную часть каменной пристани, и так увлёкся, что не сразу услышал, когда его, находящегося на палубе, окликнули на его родном языке:

– Эх, мальчик! Ты что здесь делаешь?

Добровольный помощник оглянулся. Перед ним был сам Иоанн Юстинианис, и теперь получилось разглядеть его получше, чем вчера. Яннис обратил внимание на гладко выбритое обветренное лицо с жёсткими чертами, на тёмные короткие кудрявые волосы и на широкий чёрный берет, а также – на простой бордовый плащ из шерстяной ткани, нижний край которого был закинут на плечо.

Казалось бы, ничем не примечательная внешность (за исключением того, что Юстинианис и вправду был великаном), но Яннис особо отметил не лицо и не одежду, а манеру держаться. Этот человек очень твёрдо стоял на ногах, как будто прирос к палубе. Казалось, даже самый жестокий шторм не сможет сдвинуть его с места, если бы всё происходило далеко в море.

Меж тем палуба ощутимо покачивалась под ногами Янниса – он ещё не научился стоять на ней твёрдо, потому что никогда не плавал на кораблях. Не так давно отец обещал взять его в путешествие в Морею[11 - Государство на Пелопонесском полуострове.] и на Кипр, но планы расстроились из-за турок, а теперь приходилось стыдиться своей неуклюжести.

– Разве я нанимал тебя? – спросил Юстинианис. Его глаза слегка щурились и смотрели очень внимательно, заставляя смутиться, но Яннис, за мгновение до этого опустивший голову, теперь снова посмотрел на собеседника. Выдержав пристальный взгляд, мальчик с достоинством ответил:

– Я помогаю просто так. Разве вам помощь не нужна?