Дневник Странницы – часть 1. Путешествие в глубины Незримого

Бабушка отговаривала, а я твёрдо заявила, что да, поеду. Мне, как и всем детям, не хватало рядом мамы. Я ещё тогда знала, что иду поперёк дедов, но мой дух был твёрд, не смотря на мои восемь тогда лет.

И вот уже, как два года я жила с мамой, отчимом и двумя братиками в Узбекистане – довольно таки крупном городе Алмалыке. Мне было десять, а братьям семь и два.

В тот день, я с братом Сашей, как обычно полезла на крышу недавно купленного частного дома, стоящего на возвышенности. Мы вскарабкались по высокому стволу вишни, росшей около задней стены дома, и смотрели далеко вниз, где проходила дорога, по которой мама возвращалась после работы из садика с младшим братом Кириллом.

На этот раз Сашка поторопился и, перекидывая ногу задел меня. А так как я ещё толком не уселась и практически держалась за воздух, то с лёгкостью кубарем покатилась вниз по крыше.

Помню, как катилась, как выставила вперед, словно опытная ныряльщица руки. (Скорее всего, сработала автоматически учёба прыжков в воду, я ведь тогда самостоятельно записалась и ходила учиться плавать и нырять в бассейне). Это помню, а дальше темнота… Может даже эта самая темнота, меня и давила потом долгое время по ночам, засасывая в себя воронкой. Она наступала на меня, при этом мне становилось дурно, поднималась высокая температура, иной раз за 40 и начинался бред. Очнувшись в такие моменты, помню, как бабушка сидела рядом, меняя мне на лбу мокрые полотенца, которые бегал, смачивал дед.

Очнулась я от Сашкиного вопля. Он сидел надо мною и в буквальном смысле выл по-волчьи. Слёзы градом катились по его щекам.

– Саш, ты чего? – спросила я его.

Он на мгновение остановился и тут же захлёбываясь от навалившейся волны эмоций и страха, заикаясь сипел:

– Я думал, ты умерла, – повторял он это несколько раз. – Ты упала с крыши. Ты так долго лежала, я думал, ты умерла.

Мне не было больно, у меня ничего не болело. Я чувствовала себя отлично и поэтому начала утешать брата, поднимаясь с площадки выстланной булыжниками. Заметила, что угол скамейки вкопанной в землю был окрашен кровью.

– Саш, не плачь, мне не больно, – говорила я брату, уверяя, что со мной всё в порядке.

Первое, что мне пришло тогда в голову, это страх за него. Если, не дай Бог, родители узнают, что это он столкнул меня, хоть и нечаянно, то я себе просто представить не могла всей ужасной картины наказания – и я его попросила ничего не рассказывать им. Он кивнул головой.

Успокоившись, я увидела мои ничем не прикрытые раны, а к ним относился весь левый бок, начиная от внутренней части рук и заканчивая ногой, они были стёсаны. Так же с левой стороны головы, в волосах (тогда чисто белого цвета) запеклась кровь. Я пошла и всё это промыла, чтобы не было заметно. Брату же сказала:

– Если мамка увидит и спросит, скажем, что я упала с крыльца у неё на работе. – Крыльцо там и впрямь было высоким и не мудрено было бы получить такие ссадины, упав с него.

– Понял? – добавила я.

– Понял.

Мама с отчимом и младшим братом пришли намного позже обычного, и мне это тогда было на руку. Помню, мама стала готовить пельмени на ужин, но я отказалась кушать, сказав, что днём наелась всего. Меня мутило и клонило в сон. Я прилегла на мамину кровать и под гул возни на кухне провалилась в сон.

Очнулась ночью. Все уже спали. Мама не стала меня перекладывать и я просыпаясь, потихоньку, чтобы её не будить, перелазила через неё и шмыгала на кухню к ведру – меня рвало. Затем прорыгавшись, я так же тихо залезала обратно. И вот, когда залезала третий или четвёртый раз, мама проснулась. Спросила, чего я шлындаю туда-сюда. Я ей там, что-то буркнула насчёт того, что по малой нужде. Она поверила и сама встала, поэтому же поводу. И тут я слышу, как она громко говорит:

– Это кто харкал в ведро кровью?

Я почувствовала её сильное волнение. Мама быстро зашла в комнату, где мы спали, и включила свет. То, что она увидела, привело её в ужас. Она смотрела на меня, а я смотрела на нее.

– Что это? – закричала мама, показывая на меня. – Что с твоим глазом?

Я не знала, что с моим глазом, поэтому ей так и сказала. Она схватила меня и поволокла к зеркалу. От увиденной картины и я, наверное, ужаснулась, но не настолько, насколько мама.

Мой левый глаз полностью вылез наружу. Глазное яблоко, как у мультяшных героев, после того, как им дадут чем-то тяжелым по голове, вылезло полностью наружу. Этим глазом я ничего не видела, хотя и не сразу заметила этого.

Мама начала меня осматривать и нашла злополучные ссадины. Увидев, что ссадина была и на голове, решила присыпать её стрептоцидом, чтобы ранка не нарывала. Когда она начала стрептоцид втирать ватой в ранку, то ужаснулась ещё больше. Вата вокруг раны проваливалась в голову. Никакой твёрдой поверхности, сплошная очень мягкая, держащаяся только кожей поверхность левой части головы.

Она срочно вызвала «скорую». И когда мы её ждали, мама, то и дело спрашивала:

– Откуда у тебя такие раны?

Я ей честно отвечала:

– Упала с твоего крыльца на работе.

– Добегалась, – нервничала мама. Её всю трясло. А мне всё так же не было больно, только немного тошнило.

В «скорой» меня укладывали лечь, но я наотрез отказалась и села рядом с мамой. Я не понимала, чего они все так беспокоятся – я же жива, здорова, только немного поцарапана. Глаз – ну, и что-что глаз. Вылечат быстро.

Но лечили меня долго и всё безрезультатно. Реанимация, травматология, затем глазное отделение. Там пролежала неделю и ничего. Стали готовить к операции по удалению глазного яблока.

И, о чудо! А ещё говорят, чудес не бывает. Опять мне посылают в помощь человека.

Приезжает в больницу врач из Ташкента по своим делам. И уж я не знаю, как он меня там увидел и почему пожалел, но я слышала, как он кричал на моего доктора и сестёр, что те не правильно мне накладывают повязку на глаз, перебинтовывая его туго. Что таким образом глаз может вытечь, а он итак находится на одном каком-то нерве. Он собрал все мои документы, сделал повязку на глаз в виде шторки и сказал, что забирает меня с собой в Ташкент. Зашёл в палату, бережно взял меня на руки и понёс в скорую.

Не помню, как мы ехали, помню только, как плакала мама. Дорога была дальней, но почему-то в Ташкенте мы оказались быстро. Наверное, какое-то время я спала, а может, забылась.

В Ташкенте он стал возить меня по всем больницам, но никто меня не принимал. Говорили, что у нас таких не лечат – а может, не вылечат. Ему не оставалось ничего, как везти меня в свою больницу. А его больница, это институт мозга. Там лежали, как я потом увидела больные, которым малость «не хватало в мозгах». Он сразу приступил к тщательному обследованию, а затем и лечению. Заказывал лекарство в Москве и сам же за ним летал. Я помню, как он обрадовался, что мой выбитый контуженый глаз видит мутный свет, когда смотрит на окно.

– Раз глаз видит свет, значит, есть надежда, – говорил доктор.

Я терпеливо переносила все процедуры и уколы, которые мне ставили не только в ягодицы, через каждые два часа, но и под глазное яблоко. Терпеть, как каждый день ставили расширители и мерили глазное давление, а также катушечками смотрели глазное дно. Терпеть, как под местным наркозом, мне произвели трепанацию черепа и откачали обширную внутричерепную гематому. С каждым днём результаты моего лечения радовали доктора, а значит и меня.

Я была любимицей всей больницы. Вхожа во все кабинеты, так как я была единственным маленьким пациентом. Меня баловали всякими вкусностями, которые я раздавала своим тётечкам по палате.

Любимым местом этой больницы был кабинет доктора. Он усаживал меня в кресло и давал кучу журналов с картинками. А другим любимым местом был ренгенкабинет. Там работала очень добрая женщина – Анна Трофимовна. Она мне разрешала смотреть, как делаются снимки больных, а затем в её лаборатории под светом красного фонаря, смотреть, как она проявляет и вешает их сушить.

Мама приезжала ко мне раз в неделю – по средам. Часто она ездить не могла – далеко, работа, дети. Всегда привозила мне огромный кулёк ягоды «Виктория». Они были такими большими, что я могла наесться тремя ягодками.

Одна женщина по палате относилась ко мне очень тепло, помню, звали её Фаина. А вот, как звали врача и медперсонал, я совсем не помню, как стёрли с памяти и их лица тоже. Хотя саму больницу, её коридоры, палаты, помню очень хорошо. Они как Ангелы Хранители сделали свою работу и остались неизвестными.

Когда меня выписывали, доктор шёл со мной и мамой по аллеи и говорил ей:

– Поберегите её от волнений, стрессов. Ещё желательно купить чёрные очки и какое-то время ей необходимо будет ходить в них, чтобы не перенапрягать зрение.

Мама так и сделала. Очки тогда были дефицит, но она всё же нашла мне в огромной оправе. И от этого я была похожа на стрекозу, получив такое прозвище во дворе. Ребята громко смеялись надо мной, а я смеялась вместе с ними, представляя, как смешно в них выгляжу.

В скором времени родители поехали в Сибирь. Так я попала обратно к дедам. Почему обратно? Потому, что по разным причинам я уже жила у них.

Запись 17 – столетняя бабушка

Мне было десять лет, когда мама, отчим и два младших брата переехали в Сибирь и сняли частный дом в маленьком провинциальном городе, не далеко от села, где жили мои дедушка и бабушки по маме и отцу.

Рядом в пристройке к этому дому, с заднего двора, жила сама хозяйка этого дома, бабушка которой было ровно сто лет. Она выходила редко, но передвигалась сама, без чьей-либо помощи. Однажды, когда я играла во дворе с братом, она вышла и позвала меня зайти к ней, брату же пройти к себе не разрешила. В тот момент старушка была очень добра ко мне, провела в свою каморку, состоящей из одной маленькой комнатки. (В этот день ей исполнился 101 год)

В комнате, как заходишь сразу, стоял стол. Вся стена над ним до самого потолка была увешана старинными иконами и образами. Рядом стояла кровать, а напротив неё огромный сундук. Подвела она меня к сундуку, открыла, и стала трясущимися руками вынимать свои «драгоценности» – вещи старинные, вышитые, обувь интересную, а затем я увидела на дне кучу книг. Они были необычные, огромные. Все в железном отчеканенном переплете, застёгивающиеся на замочек. Несколько книг она достала и стала показывать мне. А одну книгу очень бережно положила на стол и сказала, что это Святое писание, Библия. Я листала эту огромную книгу с интересными картинками, и это было нечто. Пыталась прочесть, но не могла. Спросила у бабушки, почему не по-русски написано, на что та, улыбаясь, ответила, что это старо-славянский язык.

Для меня это была незабываемая экскурсия.