В поисках шестого океана. Часть вторая. Крушение

– Я не убивала, – эхом повторила я и вдруг почувствовала, что мысли в голове стали вязнуть. На вытянутой руке доктор Кейн держал блестящие карманные часы на серебряной цепочке. Часы крутились. Время начало замирать. Краски поблекли. Кресло стало невыносимо мягким, и я проваливалась все глубже…

Я встряхнула головой, отгоняя наваждение, вылезла из кресла и подошла к окну. Там светило яркое солнце, играя на зелени деревьев, и краски постепенно вернулись.

– Вы хотите меня загипнотизировать? – спросила я, не отрывая взгляда от окна.

– Ты что-то об этом знаешь?

Я не спешила поворачиваться.

– Читала. У доктора Келли много книжек на эту тему.

Я все-таки повернулась к доктору Кейну, но отходить от окна не спешила. Только теперь я заметила, что и здесь окно забрано решеткой, как в тюрьме.

– И там было написано, как можно избежать суггесивного воздействия.

– Суггестивного, – поправил меня доктор Кейн и тут же похвалил: – Разумно. А ты знаешь, что вся твоя дальнейшая судьба зависит от меня? От того, какое заключение я о тебе напишу.

– Я надеюсь, что честное, – сказала я.

– Без вариантов, – развел руками доктор Кейн. – Но ты должна мне помочь.

– И когда я попала к вам в должники?

Я вспомнила, чему меня учила доктор Келли, и говорила спокойно и уверенно.

Тон доктора Кейна вдруг переменился.

– Когда попала сюда, девочка. А отсюда только две дороги: в тюрьму или в клинику. И в клинике тоже два варианта, – голос доктора Кейна стал вкрадчивым, – или ты сотрудничаешь со мной или всю оставшуюся жизнь проведешь в смирительной рубашке. Видишь, я даю тебе выбор!

Доктор Кейн убрал часы в карман.

– Тогда я хочу в тюрьму, – сказала я. – Посижу, подумаю над своим поведением, заслужу условно-досрочное…

Тут я блефовала. На условно-досрочное надежды не было.

Доктор Кейн откинулся в кресле.

– Ты не выйдешь отсюда никогда.

В этом противостоянии доктор Кейн победил. Договоренность с ним была такая: Он воздействует на меня своими лучами или вибрациями (я так и не разобралась в этой физике), а я рассказываю ему все свои ощущения. Все, вплоть до самых незначительных. Мы договорились, что будет всего 5 сеансов и если мне не понравится, я всегда смогу сказать «хватит». Доктор Кейн гарантировал, что мне не будет ни больно, ни страшно.

Доктор Кейн прикрепил меня к прибору. Точнее прибор ко мне. Потом набрал что-то на своем компьютере и повернул ручку.

Я чувствовала сначала просто легкое беспокойство. А потом я поняла, что это за беспокойство. Но ничего не могла сказать доктору Кейну. Мне было стыдно говорить о таком. Мне было совестно даже самой себе признаться, что чувствую сексуальное желание без поцелуев и объятий, даже без объекта влечения.

Доктор Кейн смотрел на меня с любопытством. Я только тяжело дышала и краснела. Он увеличил мощность. Мое тело выгнулось дугой, руки, привязанные к поручням кровати, напряглись.

– Не надо, – прошептала я, задыхаясь. – Я не могу это выдержать. Хватит!

– Что? – беспристрастно спросил меня доктор Кейн, но по его лицу было видно, что он знает ответ.

– Перестаньте! Я… буду… кричать! – отрывисто вскрикивала я. Я пыталась крикнуть, но из меня вырывались только стоны. Глубокие, тягучие, хриплые стоны, словно в порнофильмах. А желание все нарастало. Сердце билось так, что казалось, еще мгновение, и оно лопнет. У меня застучало в висках и все заволокло каким-то красным туманом. А потом вдруг мое тело взорвалось на мельчайшую пыль и воспарило к звездному небу.

Когда я очнулась, была глубокая ночь. Я лежала на все той же каталке, и руки у меня были привязаны. Где доктор Кейн? Он забыл обо мне? Я заметила, что к моей груди на липучке все еще прикреплены проводки. Я повернула голову. Проводки уходили в этот прибор доктора Кейна. Страшный прибор. Я вспомнила, что он сделал со мной, и меня обуял гнев. Как доктор Кейн мог допустить такое?! Мы же договаривались, что он остановится! И что это будет безопасно. Для тела, может быть, и было безопасно, но для души? Внезапно я вспомнила безумную Анну Смит. «Помни о душе!» – говорила она. И еще что-то о безумии. И о бездне. Я пошевелилась. Ремни на руках прилегали плотно, но не травмировали меня, как бы я ни выворачивалась.

Вошел доктор Кейн.

– Я вколол такую дозу, что она должна была спать до утра. Странно, – сказал он, казалось, сам себе. – Как чувствуешь себя? Ничего не болит? – теперь он обращался ко мне.

– Это у вас должна болеть. Совесть. Зачем вы меня мучили?

– Но ты же получила удовольствие. Я видел. Да и приборы зафиксировали. 45 секунд чистого оргазма.

– Зачем все это?

– На этих частотах можно лечить сексуальную дисфункцию и управлять поведением. Это только если использовать по прямому назначению, а ведь можно сделать так…

Доктор Кейн с головой ушел в работу, не обращая на меня внимания.

– Доктор Кейн, а я? Развяжите уже меня. Я хочу к себе в палату.

Доктор Кейн не обращал на меня внимания.

– И писать хочу, – добавила я совсем тихо и заплакала от унижения.

8. Бездна

Доктор Кейн больше не отпустил меня. Меня перевели на «буйное» отделение, в отдельную палату. Со мной никто не общался. Я могла кричать, биться головой о стены (они были мягкими), но на мои крики никто не реагировал. Была только одна надежда: ко мне придет Алек и я расскажу ему все. Как доктор Кейн фальсифицирует записи в моей карте, какие эксперименты он ставит надо мной. С тех пор как он поместил меня на «буйное», он словно бы перешел невидимую границу, свой собственный Рубикон. Обратной дороги для него не было. Его обращение со мной в один момент стало совсем иным. Он уже не видел во мне личность, только объект воздействия. И я не получала больше успокоительного. Точнее получала, но от этих таблеток или уколов (выходило по-разному) я чувствовала либо помутнение рассудка и заторможенность, либо и вовсе начинала видеть галлюцинации. Похоже, что это были наркотики. А он все увеличивал и увеличивал дозу.

Наступил день посещений, но Алек не пришел. Я спросила об этом доктора Кейна. Он ничего не ответил мне и снова стал готовить свой аппарат. Теперь он погружал меня в различные состояния, по сравнению с которыми то первое, которого я стеснялась, было самым невинным.

После этих опытов я долго не могла прийти в себя, определить, что реально, а что только плод моего воображения. Я начала слышать голоса и чувствовать прикосновения, которых не было. Однажды мне показалось, что я стою на яхте и ветер, свежий и соленый на вкус, путает мои волосы. Яхта была похожа на «Нику». Я так захотела увидеть родителей, что не хотела выходить из этого состояния грез и меня еле откачали. Тогда я впервые подумала, что, возможно, сладкие грезы лучше безнадежной правды. Доктор Кейн хорошо изучил мои документы. Из них было ясно, что я – сирота и у меня нет никаких, совсем никаких родственников. Со мной можно было делать что угодно, и никто не стал бы докапываться до правды. Никто, кроме Алека. Но он тоже пропал и долгое время не появлялся в клинике.

И все же, когда я потеряла всякую надежду снова увидеть Алека, он пришел ко мне в больницу. Мы должны были встретиться с ним в кабинете главврача. Доктор Кейн очень нервничал и сам пришел ко мне в палату. Двое санитаров надевали на меня смирительную рубашку. Я не сопротивлялась и только сказала доктору Кейну со злостью:

– Вот и все, доктор. Вы думаете, я не расскажу Алеку про все ваши истязания? Он сам – адвокат, а его мама работает в правительстве. Меня освободят, а вас упекут в тюрьму на сто тысяч лет!

– Ты никому не расскажешь, – мягко сказал доктор, подойдя ко мне вплотную.

Я только набрала воздуха, чтобы спросить «почему?», но тут почувствовала, как мне в ногу воткнулась иголка. Я вскрикнула, и это оказался последний звук, который я смогла издать. Через три минуты меня медленно вели по коридорам буйного отделения в сторону административного крыла. Ноги еле передвигались. Язык отяжелел и не помещался во рту, словно отек. Глаза с трудом удавалось фокусировать на чем-то одном. Их как будто раздвигали в стороны. Мой взгляд обшаривал пространство, но кругом мелькали только больничные цвета. И тут я увидела Алека.

Едва он узнал меня, лицо его изменилось, уверенность и деловитость исчезли, он был растерян и смят. Я торопливо шагнула в его сторону, но тут действие лекарства усилилось. Ноги у меня подкосились, я обмякла в руках санитаров. Голова запрокидывалась назад, словно ее притягивали к пяткам невидимые нити. От ужаса я мгновенно вспотела, а от смирительной рубахи было еще жарче. Я пыталась что-то сказать, но изо рта у меня вылетела лишь пена. Я хотела смотреть на Алека, искала глазами его взгляд, но мои глаза самопроизвольно закатывались, я не могла их даже закрыть.

– Что с ней? – испуганно спросил Алек.

– У мисс Бертон снова припадок. Вы же сами видите, в каком она состоянии, мистер Макалистер. Поэтому я и не рекомендовал вам встречаться.

Я действительно дергалась в конвульсиях на полу, не в состоянии контролировать свое тело.