Несостоявшийся отпуск

– Нет, теперь мне надо это самому.

* * *

Обещанные шесть месяцев на выполнение «интернационального долга» в дружественном нам Афганистане растянулись для Глеба почти на полтора года. Ни Глеб, ни его друг Генка Матвеев, даже представить себе не могли какому испытанию будет подвержена их многолетняя дружба. Проучившись семь лет за одной партой, ребята в военкомате изъявили желание служить в одной части и с превеликим удовольствием узнали, что их просьба не осталась без внимания. Новость же о службе в Афганистане восприняли по разному – Генка с бравадой и угрозами в адрес «духов», Глеб же очень серьезно, объясняя другу, что это не увеселительная прогулка, а самая настоящая война, где стреляют и, самое страшное, убивают. К тому времени уже ни для кого не было секретом, что вмешательство Советских войск в гражданскую войну в Афганистане не только не стабилизировало внутриполитическую обстановку, а и нанесло огромный ущерб экономике страны. А груз 200? А сотни искалеченных душой и телом ребят? Все это уже витало в воздухе, все чаще об этом говорили и даже искали «виновных». Ко времени заброски Глеб уже знал, что все повстанцы в Афгане называют себя моджахедами – солдатами Аллаха. Называют они себя так потому, что ведут джихад – священную войну против неверных, а русские для моджахедов не просто неверные, они атеисты.

* * *

Когда два дня назад в долине к северо-востоку от гарнизона были сбиты два вертолета, а вчера колонну БТРов атаковали в долине на юго-востоке, всем стало ясно, что предстоит большая «охота».

Из строго охраняемой зоны позади гарнизона была вызвана колонна танков и БТРов. Колонна, в которой шел БТР Глеба, продвигалась на юго-восток, в сторону прилегающей к горам долины. Вторая колонна направлялась на северо-восток, намереваясь подойти к го-рам с противоположного фланга. Когда колонны разойдутся и займут исходные позиции, майор Тихомиров подаст сигнал. Обе колонны войдут в горы. Данные разведки и предположение командования пересеклись как лучи двух прожекторов. Все указывало на то, что моджахеды укрылись в горах, а внезапность дает существенное преимущество в их поиске и разгроме. Конечно, спустя некоторое время дорога для техники станет непроходимой, солдаты должны будут высадиться из машин, продолжить поиск места укрытия моджахедов и при обнаружении сообщить его координаты. А дальше дело авиации.

Глеб сидел в десантном отсеке, чувствуя, как покачивается машина, и прислушивался к приглушенному урчанию двигателя. Он старался не смотреть на рядом сидящего Генку, боясь, в этом призрачно-зеленоватом сумраке БТРа, увидеть в его лице подобие страха. Глеб видел, что нервишки у Генки в последние несколько недель пошаливают, старался приободрить друга, но с каждым разом это было все трудней. Пошел уже второй год их службы здесь, и только перед этой «операцией» был намек со стороны командования, что после ее завершения, весь их призыв будет выведен из зоны боевых действий. Давно пора. Господи, сколько же всего произошло за это время! Первые полгода были сущим адом: «дедовщина», муштра, жара, укусы насекомых и змей, бесчисленные огневые атаки, вопли и взрывы, обстрелы с вертушек, минометный огонь, фонтаны крови, разрываемые на части человеческие тела… Только много позже Глеб понял, что «дедовщина» в Афгане, это то, что в дальнейшем призывникам, не нюхавшим пороха, помогает, а, иногда, и спасает жизнь. Как ни странно, но за все это продолжительное время ни Глеб, ни Генка ни разу не пострадали физически, так, небольшие царапины и ссадины. Как заговоренные. Больше всего страдала душа, ибо каждый раз, когда приходилось убивать, или видеть, как убивают другие, в душе что-то умирало. Одному богу известно, сколько смертей они пережили.

Колонна миновала перевал и достигла долины к югу от восточного хребта. Показались покрытые снегом вершины гор. В назначенное время вертолеты начали атаку. Солдаты из укрытия прислушивались к реву моторов и стрельбе и, время от времени, бросали взгляд на майора, который что-то обсуждал с офицером связи. Конечно, по всем канонам, какие только существуют, моджахеды сейчас должны поддаться панике, свернуть лагерь и перенести его в другое, более безопасное с их точки зрения, место. Если моджахеды решат пробираться на север, они наткнутся на другую засаду, посты расставлены и там. На восток моджахеды не пойдут, оттуда ведется огонь. Значит выход у них один – идти на запад в сторону Пакистана. Но моджахеды очень упрямы, уйти в Пакистан для них равнозначно отступлению, а они скорее предпочтут умереть во имя Аллаха. И не были бы моджахеды моджахедами, если бы не могли принять самое неожиданное решение, в чем противоборствующие стороны не раз могли убедиться. Что если они все таки пойдут на восток? Ловушки там расставить будет труднее. Здешняя долина тянется с востока на запад. Окружающие ее с севера и юга горы неприступны для военной техники, часть пере-валов контролироваться не будет и они смогут выскользнуть.

Внезапно все стихло. Значит воздушная атака закончена, очередь за спецназом. Глеба, взбиравшегося на люк БТРа, вдруг охватило тревожное чувство, как будто все окружающее его пространство гипнотизировало, и о чем-то предупреждало… Сильный взрыв отбросил Глеба на обочину к камням. Второй взрыв оглушил. Глеб полз через завалы камней, пока не нашел валун, за которым можно было укрыться. Одна его ладонь была поранена и начала кровоточить. Летящие осколки камней били по укрытию, дым застлал ущелье, скалы взрывались, шатались и падали, тонны камня обрушивались на грузовики и технику, не успевшие выбраться с перевала. Солдаты орали. Скрежетал металл. Пыль стояла столбом.

Глеб скорее ощущал все это, чем слышал или видел. Оглушенный взрывами, он все таки умудрился в перерывах камнепада давать короткие очереди из автомата. В воспаленном мозгу проносился один единственный вопрос: кто кому устроил засаду?

Техника, которая выбралась с перевала, остановилась. Солдаты выскакивали из грузовиков. Бойцы на ходу вели непрерывный огонь и, оказавшись на земле, тут же откаты-вались в стороны. Застрочили пулеметы танков.

«Духи» сбросили свои песочного цвета одеяла, которыми они укрывались, сливаясь с окружающими их огромными камнями, и открыли огонь в тот самый момент, когда взрыв потряс скалы. Большинству спецназовцев удалось добраться до камней и открыть встречный огонь. Заговорила пушка БТР. Танк содрогнулся от выстрела своего крупнокалиберного орудия. Земля дрожала. Камни дробились в песок. Афганских бойцов рвало на куски, ошметки их тел разлетались по воздуху кровавым дождем.

На самом перевале три грузовика и один БТР были стиснуты камнями, но не уничтожены. Солдаты спешили выбраться из них, карабкались через груды обломков, стремясь присоединиться с ведущими бой.

Еще один кусок скалы взлетел в воздух, обрушив поток камней на орущих солдат. Вслед за этим взрывом, взлетели в воздух скалы на противоположной стороне ущелья, и на солдат обрушился новый град камней. «Господи, – вслух подумал Глеб, – они что там все горы заминировали?!». Неожиданно короткая очередь срикошетила от камня, который служил прикрытием для Глеба. Его нащупал стрелок! Стреляя из своего автомата короткой очередью, Глеб перебежками отступал назад, пока чуть было не налетел на валун. Он на ходу перемахнул через него, прижался к земле, и вовремя, автоматная очередь шла следом. Афганцы продолжали стрелять, после взрывов заговорили гранатометы. Глеб вы-пустил очередь из автомата по двум «духам», пытавшимся обойти его с фланга. Он видел, как справа от него пушечный выстрел танка превратил несколько афганцев в облако кровавого пара. Еще троих перерезало пополам пулеметной очередью. И вновь взрыв. В горло-вине ущелья образовался камнепад, похоронивший советских солдат, пытавшихся там укрыться.

Вдруг в груди у Глеба похолодело. Взрывы и автоматные очереди заглушил раздавшийся с неба вой. На ущелье падала ракета, за которой тянулся дымный хвост. Мгновенная вспышка, и вместо груды камней образовался кратер, залитый кровью. Оглушительный шум боя помешал Глебу услышать рокот приближающегося Мига. Его скорострельные пулеметы выплевывали по сотне пуль в секунду, образуя в песке канавы и дробя все, во что они попадали. Атака захлебнулась. Земля тряслась. Глеб врос в землю. Пытаться куда-то бежать, значит обрести себя на верную гибель. В этом бушующем аду всех без исключения, куда бы кто ни повернул, ждала пылающая и обжигающая смерть. Вертолет пронесся над полем боя. Теперь его удары были более сосредоточены на афганцах, и спецназ ринулся в контратаку. Глеб выскочил из своего укрытия. Тело его вздрагивало от близких взрывов. Когда последняя пустая гильза вылетела из автомата, Глеб сменил магазин и ринулся вперед, поливая противника свинцом.

Сначала пуля обожгла ему плечо, но по инерции Глеб еще некоторое время бежал. Затем боль пронзила ноги. Падая, он успел заметить, что один из взрывов все таки перевернул вертолет вверх тормашками. Его вращающиеся лопасти, которые теперь оказались снизу, не могли удержать давящего на них веса машины. МИг умудрился продержаться в воздухе еще некоторое время, а затем начал падать, как при замедленной съемке. Огненная вспышка последовала сразу же за ударом. Широченный язык пламени опалил близ-лежащие скалы, а Глеба взрывной волной отбросило на камни. На мгновение он потерял сознание. Медленно приходя в себя, Глеб почувствовал, что тело и голова разламываются от боли. При падении к ранам еще добавились сломанные ребра. С трудом подняв голову, он увидел, что «духи» прекратили отступление и с криками снова бросились в атаку. Им на-встречу двинулся БТР. Взрыв прямо под ним оторвал одну гусеницу и разворотил днище машины. Показалось пламя. Раздались вопли. От сознания собственного бессилия из уст Глеба вырвался стон раненого зверя. Пошарив рукой и не найдя автомат, он, превозмогая боль, пополз к скале метрах в десяти от места его «приземления».

Картина боя резко поменялась, и теперь уже солдаты, поняв, что угодили в окружение, отстреливаясь, отступали. Добравшись до укрытия и обернувшись, Глеб увидел всадников, воинов Аллаха, мчавшихся в атаку. Оставшиеся в живых солдаты бросились спасаться через заваленный перевал. Кто-то буквально перепрыгнул через Глеба, исчез, но через минуту вновь возник перед ним. Генка! Слава богу, жив! Протянув к нему менее израненную руку и не дождавшись руки друга, Глеб с удивлением и тревогой пытался поймать взгляд серых глаз Генки. Но глаза друга смотрели мимо. В этот момент он напомнил Глебу забитого и несчастного щенка. Рука налилась свинцом и самовольно опустилась. Что-то говорить было бесполезно, от взрывов и автоматных очередей нельзя было услышать даже собственного голоса. Наконец глаза их встретились… Губы Генки шевельнулись, и через мгновение Глеб его уже не видел. «Он сказал «прости»…эта мысль настолько его поразила, что стало трудно дышать. Ураган различных чувств обрушился на Глеба, лишив его последних сил.

Со стороны перевала еще раздавалась редкая беспорядочная стрельба – «духи» охотились за солдатами, укрывшимися в завалах ущелья. Если не считать этой стрельбы, бой закончился. Пыль улеглась. Моджахеды бродили среди обломков и трупов, собирая трофейное оружие. Глеб выглянул в щель между двумя валунами как раз в тот момент, когда афганец перерезал горло раненому солдату. Глеб зажмурился. Да, бой затих. Вокруг лежали погибшие друзья-товарищи Глеба и поверженные воины Аллаха, души которых уже были в раю.

Глеба накрыла тень. Он открыл глаза и посмотрел вверх. Над ним возвышался высокий, с прядями седых волос в бороде, афганец. Схватив Глеба за волосы, он запрокинул ему голову. Единственное, что пронеслось в этот миг в голове Глеба, это образ матери… Чья-то рука перехватила кисть афганца за мгновение до того, как лезвие коснулось шеи. От неожиданности афганец ослабил хватку, Глеб вывернулся, а на его место рухнул поверженный своим же оружием «дух». Глеб посмотрел на своего спасителя и не поверил глазам, перед ним был Витек, балагур и весельчак, любимец публики, худенький, среднего роста паренек, полгода назад появившийся в их части. Не было никаких сомнений, что именно он тащил сейчас Глеба куда-то вверх.

– Помоги мне Глеб, ты же кабан здоровый, давай держись за меня, дружище, – почти шепотом умолял Витя.

– Куда мы?

– Чуть повыше я приметил что-то вроде грота, это наш единственный шанс, скоро стемнеет и может нам удастся остаться незамеченными, ну а нет, по крайней мере там у нас будет закрыта спина вот и будем героически отстреливаться.

Действительно, наступали сумерки, и совсем скоро будет кромешная тьма. Глеб, навалившись на Виктора, усилием воли заставил себя встать, от боли перед глазами все поплыло, стало трудно дышать. Глеб судорожно ловил ртом воздух. А Витек все это время, раздирая в кровь пальцы, падая и матерясь себе под нос, тащил раненого к спасительному укрытию. Хотелось перевести дух, но передышка могла стоить им жизни.

– Брось меня, Витек.

– Слушай, ты бы заткнулся, а! Конечно, кроме шанса уцелеть, у нас есть еще один, как я уже говорил, геройски погибнуть, но это мы всегда успеем, – с этими словами он взвалил Глеба себе на плечи.

– Господи, ты тонну весишь, что ли?!

Дышать становилось все трудней. Казалось, сердце выскочит из груди и помчится вперед, оставив тело на произвол судьбы. Поэтому, когда они все-таки добрались до безопасного места, Виктор рухнул вместе со своей ношей. Пролежав так некоторое время, он почувствовал, что под тяжестью лежащего на нем Глеба, затекли плечи, и онемела спина. Осторожно перевернул Глеба на спину. День пошел на убыль, а в укрытии было еще темнее, но, тем не менее, Витя успел разглядеть бледно-серое лицо Глеба. Тот был без сознания. От потери крови. От боли в каждой клеточке его израненного тела. Нужна была медицинская помощь, но что можно было сделать в темноте? «Потерпи, дружище, может и к лучшему, что ты сейчас в отключке.» Витя удобнее уложил Глеба, прилег рядом с ним и укрыл его и себя одеялом песочного цвета, которое успел стащить у мертвого афганца.

* * *

Виктор сидел на корточках среди подсвеченных рассветом скальных камней. Утреннее небо было чистым и ясным. Стояла целомудренная тишина, особо остро ощущаемая после того ада, который происходил здесь накануне. Единственными звуками, ее нарушавшими, были шелест ветра и журчание воды. Значит где-то совсем рядом ручей. Виктор обернулся и посмотрел на Глеба. Тот все еще был взабытьи, тяжело дышал, рана на плече кровоточить перестала, но его лицо было цементно-серого цвета, а лоб пылал. Нужна вода. Но можно ли выходить из укрытия? Тишина может быть и обманчивой. И все же надо рискнуть. Виктор осторожно выглянул из-за камня, за которым сидел. Ручей где-то рядом, и он отчетливо это слышал. Стараясь не наделать шуму, Виктор покинул укрытие и, пригнувшись, перебежками направился в сторону журчания ручья. Слава богу, он оказался совсем рядом. Наклонившись, Виктор стал с жадностью пить; вода была холодная и сладкая, как горный воздух. Утолив жажду и наполнив флягу, Виктор вернулся в укрытие. Раз ничего не случилось, значит «духов» здесь нет. Вместе с этими мыслями пришла надежда на спасение. Только надо как-то добраться до своих, где Глебу окажут помощь. Еще бы знать, как это сделать. Виктор наклонился над Глебом и увидел смотрящие на него глаза.

– Ну, хвала Аллаху. Давай-ка, дружище, попей и надо думать, как выбираться отсюда. Он приподнял голову Глеба и стал вливать ему в рот воду. Почувствовав, что Глеба лихорадит, он укутал его одеялом, а сам вновь сел у выхода. Афганистан! Виктора тошнило от одного этого слова. И надо же было такому случиться, что он сам попросил отправить его в «горячую точку».

Виктор рос в трущобах Ташкента. С каждым днем он все больше и больше пони-мал, что родители, братья, сестры, друзья, все смирились с рабской долей их бытия. Но Виктор поклялся вырваться из этого заколдованного круга. У него не было влиятельных покровителей, он не мог рассчитывать на поступление в институт, не имел шансов получить работу, позволившую выбиться в люди. После 8го класса Витя поступил в ПТУ, где усиленно занимался спортом, научился играть на гитаре и постепенно стал «душой компании» в стенах родного училища. Но после его окончания, в республике, где уже в то время процветал наркобизнес, у парня было только два пути, либо в криминал, либо в армию. Виктор выбрал армию. Армия обеспечивала едой, одеждой и кровом. Такую жизнь вряд ли можно назвать шикарной, но все же, это лучше, чем на «гражданке» в данный момент. И вот уже полгода он в этой дикой стране. Он сразу прикипел душой к Глебу, хоть тот и не подпускал к себе никого. Виктор всецело доверял ему, и, когда, время от времени Глеб заставлял его и других молодых ребят тренироваться до изнеможения, Витя знал – значит так надо.

Из задумчивости Виктора вывел звук, похожий на жужжание пчел. Постепенно звук нарастал и перерос в рев множества моторов и винтов. Вертолеты!..

– Глеб, это наши! Наши вертушки!

Виктор, схватив свой автомат, выскочил из укрытия. «Если нас не заметят, буду стрелять» – пронеслось в голове. Вертолеты сновали над долиной и горами, ведя поиск. Кого? Своих? Или снова погоня за «духами? Витя кричал и размахивал руками. Он залез на самый большой выступ скалы и, рискуя свалиться, старался привлечь к себе внимание. Одна вертушка накренилась набок, развернулась и направилась прямо на Виктора. «Они нас обнаружили!» – Виктор вознес молитву всем богам сразу: Христу, Будде, Аллаху. Вертушка зависла чуть в стороне от Вити и сразу же вниз полетели веревочная лестница и канат, по которому друг за другом спустились два десантника. Один из них показался Виктору знакомым. Да, он видел его в части, когда нужно было переправить в штаб пленного моджахеда. Они что-то говорили Виктору, но из-за шума винтов он ничего не слышал. Показав знаками, чтобы они шли за ним, он повел их к укрытию. Увидев бредившего Глеба, один из десантников наклонился к нему, нащупал на шее пульс. Оказав необходимую помощь и подготовив Глеба к эвакуации, «небесные ангелы», как про себя назвал их Витек, помогли Виктору забраться по веревочной лестнице, а затем подняли Глеба. В вертушке было еще несколько десантников и трое раненых. Пилот, увидев Глеба, сквозь рев машины прокричал: «Как Трубач? Куда летим, может сразу в центр?».

– Можем не довести. Давай к нам, в госпиталь.

Вертушка плавно развернулась и легла на курс, где, находящегося без сознания Глеба и сидящего рядом с ним Виктора, ждали сначала госпиталя, а затем жизнь, от которой они успели отвыкнуть. Жизнь без выстрелов и взрывов. Жизнь без боли от потерь товарищей. Жизнь, с которой им заново надо будет подружиться, где тоже идет борьба, хоть и другая.

* * *

Когда Лиза проснулась, комнату освещал слабый солнечный свет, пробивающийся сквозь шторы. Она не могла вспомнить, как оказалась в своей постели. Зато прекрасно помнила чуть приглушенный голос Глеба, достающий из потаенных уголков своей памяти моменты, которые, может и хотелось бы забыть, но сделать это было невозможно. Слишком глубокий рубец оставила служба Отечеству в душе Глеба. Вчера она слушала его с широко открытыми глазами, боясь даже моргнуть, так была потрясена услышанным. Одно дело, когда слышишь о военных действиях по телевизору или читаешь в прессе, и, совсем другое, когда об этом рассказывает человек, на себе испытавший весь этот ад. Рука Глеба покоилась на ее плече, а от его тела исходило такое тепло! Лиза выскользнула из-под его руки, стараясь не разбудить, осторожно приподняла край одеяла, намереваясь по-кинуть постель. Невольно она бросила взгляд на спящего Глеба. Во сне лицо его было почти мальчишеским. Не подчиняясь своей воле, Лиза опустила взгляд ниже. У нее перехватило дыхание. От его полуобнаженного, мускулистого тела исходила такая сила и мощь, что отвести взгляд было невозможно. Во рту Лизы пересохло, когда она воззрилась на курчавые волосы, покрывающие его широкую грудь и сужавшиеся к поясу его трусов. Сильные мускулистые ноги атлета были согнуты в коленях. Голова ее закружилась от дикого желания вновь нырнуть под одеяло и прижаться к его сильному телу. Потрясенная нахлынувшими на нее чувствами, Лиза закрыла глаза, а когда вновь открыла их, встретила устремленный на нее взгляд Глеба. Оба молчали. Что он ждет от нее? Слов благодарности за ласки, подаренные им ночью? Но Лиза стеснялась высоких слов. Кто знает, как он их воспримет? Она ведь его практически не знает. Надо было что-то говорить и Лиза, все-таки вчерашний разговор глубоко засел в ее голове, спросила:

– Почему Трубач? Ты что, на трубе играешь?

Глеб притянул Лизу к себе, нежно поцеловал в шею. Чуть отодвинувшись, она вновь вопросительно посмотрела на него.

– Ты упряма, как афганская ослица, – Лиза сделала вид, что обиделась, а Глеб, улыбаясь, продолжал, – Но это тебя не портит. А Трубачом я стал с легкой руки одного лейтенанта. Моя фамилия Горн. Как-то раз, вызывая меня из строя, он перекрестил меня из Горна в Трубача. Самое удивительное, что он действительно забыл мою фамилию и никак не мог понять, почему я не выхожу из строя. Только, когда уже ребята не могли сдерживать смех, понял, что что-то не то. Вот так я и стал Трубачом.

– Бывает же такое… Глеб прекрати…

Но было уже поздно возражать или что-либо говорить. Его руки властвовали над ее телом, и никакая сила не могла свергнуть эту власть. Его лицо, блеск глаз лишили ее последних сил к сопротивлению. У нее уже не было сил, ни моральных, ни физических, ни желания бороться с непреодолимой тягой, влекущей ее к этому мужчине. Она хотела и должна принять то, что он может ей предложить. Глеб вдохнул в нее жизнь и огонь, без него она была просто пустым сосудом. И отрицать это может только самоуверенная идиотка. Она его любит!

* * *

Лизе вдруг пришла в голову мысль, что до сих пор она была куколкой в кокане, которая очень хотела стать бабочкой. Куколка не может высвободиться из кокана пока не получит все необходимое питание и не приобретет нужную силу, необходимую для взрослой жизни. освободившись на секунду раньше времени, она умрет, или приобретет очень блеклую некрасивую окраску. Почему эта мысль пришла ей в голову? Отпустив на свободу беспокойные мысли и позволив волнению охватить все ее существо, Лиза почувствовала пробивающиеся ростки страха, который возникает, когда приходится рисковать. Сколько событий произошло всего за несколько дней! Перебирая в памяти дни последних двух недель, Лиза улыбнулась про себя всему происходящему и прошептала кому-то невидимому: «Куколка превратилась в бабочку… Красивую, легкую и свободную…». Ее сокровенный монолог был прерван трелью телефонного звонка. Переживая за чуткий сон Глеба, Лиза быстро сняла трубку.

– Да, – очень тихо сказала Лиза.

– Малыш, доброе утро. Ты так быстро сняла трубку, я даже удивился, очень хотелось бы думать, что ты ждала моего звонка.

У Лизы перехватило дыхание. Она слушала голос, до недавнего времени очень родной и близкий, думая, хочет ли сейчас слышать его. Ощущение сквозняка сменилось мелкой дрожью, захотелось вернуться в кокон. Понимая, что надо что-то отвечать, сказала первое, что пришло в голову:

– Неужели море вышло из берегов, что ты так быстро вернулся?

– Малыш, прости. Я дурак. Я старый дурак. Я все понял. Я когда вас вчера увидел, таких счастливых… – в трубке раздался кашель, видимо сказывалось волнение. Лиза, наконец, взяла себя в руки, трубка в ее руке словно налилась свинцом.