Серебряная отмычка

Но Макар продолжал смотреть на портрет женщины молча. Тут его выражение лица сменилось с дружелюбного на озабоченное. Он подошел к письменному столу, включил на нем лампу и пододвинул к себе телефонный аппарат. Прокрутив диск шесть раз, сказал в трубку:

– Дежурный? Полковник Лопатин у телефона. Позовите мне лейтенанта Огнива! Да, срочно! Затем он минуту молчал, отбивая пальцами по столу нервную дробь.

– А! Паша! Да, это я. Слушай, что у нас есть на Элизабет? Как какую? На Рыжикову Елизавету Васильевну… Понимаю… да! Но, Пашенька, кровь из носу, чтобы после праздника, её дело лежало на моем столе! Меня интересуют все ее передвижения за последние три месяца… Найди ее дружка Полосатого. Он наверняка трется на Колхозном рынке, рядом с «напёрсточниками» … Прижми его, он мигом расколется…Ты уж постарайся, родной! …и тебя с наступающим! Макар положил аккуратно трубку на темно-красный телефонный аппарат, обмотанный синей изолентой, и задумался, глядя в одну точку. Из ступора его вывел голос Димки:

– Дак, ты ее знаешь, чё ли? Макар не торопился отвечать. С тех пор, как он возглавил ОБОБ, ему больше не приходилось иметь дела с мошенниками и аферистами, но понимал, чтобы помочь пацану, ему придется поднять старые дела с его прежней службы.

– А где ты так научился хорошо рисовать? – ответил он вопросом на вопрос.

–Да ни где. Само собой, получается.

– А за бабушкой хорошо ухаживал?

– Она не жаловалась, а соседи хвалили. А чё?

– Кажется я нашел для тебя работу с местом проживания. Мне нужно еще подумать и позвонить …, а ты пока иди в ванную и приведи себя в порядок, через час мы идем с тобой в гости, встречать Новый год.

Через час полковник ОБОБ Лопатин с пакетом в руке, в котором находились: сыр, шпроты, сгущенка, зеленый горошек, бутылка спирта «Рояль» и початая палка копченой колбасы вышел из своей пятиэтажки с маленьким щуплым юношей. Парень крепко прижимал к себе старую потрепанную сумку из синего дерматина и едва поспевал за полковником, но старался не отставать. На улице было уже темно и в редком неоновом свете фонарей, словно пчелы кружились крупные снежинки. Отовсюду доносились пьяные веселые голоса. Макар достал из кармана куртки–аляски мандарин, которым угостила его вахтерша из городского здания управления МВД и протянул Димке. Тот, быстро орудуя пальцами, очистил его и вручил половинку полковнику. Свежий морозный воздух тут же наполнился ароматом Новогоднего праздника.

– Дядь Макар, а куда мы идем? – спросил несмело Димка, дыша на озябшие руки.

– На собеседование, – коротко ответил полковник и весело рассмеялся. Пацан резко остановился и уставился на Макара.

– Куда- куда?

– Ты чего испугался, мальчик?

– Я – не мальчик! Я же не виноват, что таким мелким уродился. Бабка говорила, что это из-за того, что отец вечно мамку лупил, да меня в пеленках в снег выбрасывал. И ничего я не боюсь. Ты же сказал, что у меня все теперь будет хорошо и ты меня не бросишь. Так, почему я не могу знать, куда ты меня ведешь?

– Ты прав, Димка! Идем мы к моему лучшему другу. Мы с ним учились в одной школе, потом вместе отслужили в армии и вернулись в родной город. Только я пошел работать в милицию, а Тушила в городскую пожарную часть.

– Ха-ха – Тушила! – беззаботно рассмеялся Димка. Но Макар дернул парнишку за рукав и, сбавив ход, серьезно сказал:

– Тушила – это высшая профессиональная оценка любого пожарного, независимо от звания и должности. Так называют сотрудников, которые умеют грамотно тушить пожары, смело идут в огонь и не прячутся за спинами товарищей. Но для тебя он – Егор Семёнович Ильинский – генерал-лейтенант, начальник городской пожарной части.

Странная парочка подошла к привокзальной площади, на которой как бусинки на ниточке мерцали ровными рядами коммерческие торговые ларьки. Практически из каждого доносился шансон, старающийся переорать соседский. Горожане и приезжие, одетые чуть побогаче скупали в них упаковками «сникерсы» и шампанское, а те что победнее – дешевую паленую водку и чупа-чупсы. Димка видел, что его нового товарища огорчает эта картина. Чтобы отвлечь пристальное внимание Макара от припаркованной на их пути иномарки, рядом с которой шумно матерились, гоготали и глушили из горлышка коньяк четверо молодых, бритых на голо мужчин в кожаных куртках, Димка громко спросил:

– Так ты чё, дядь Макар, хочешь меня в пожарники пристроить? – Макар остановился и дал ему легкий подзатыльник.

– Ты, что! Не вздумай такое ляпнуть при Тушиле! «Пожарник» – это жук такой, еще так называют тех, кто устраивает пожары, а те, кто их тушит-это пожарные! Улавливаешь разницу?

– Угу, – буркнул тот и прибавил шаг.

Они подошли к железнодорожному мосту.

– Нам туда! Сказал Макар и кивнул наверх. Они начали медленно подниматься по обледеневшим ступенькам. На мосту народу прибавилось. Люди спешили в оба конца, все торопились встречать Новый год. К шуму, разговаривающих между собой людей, добавился голос диктора вокзала, каждую минуту объявляющих прибытие, стоянку и отправление электричек и поездов дальнего следования, да протяжные сигналы товарняков. Димка надвинул на уши свою замызганную вязанную шапочку и поднял воротник из искусственного меха, но продолжал шагать, стараясь не отставать от Макара. Тот заметил, как ежится от холодного ветра парнишка, оказавшись на вершине моста, на ходу размотал свой шерстяной красный шарф и накрутил на Димкину шею.

– Да, не надо, дядя Макар! – попытался сопротивляться парнишка. Но, тот его не слышал. Шум вокзала и запах дизельного топлива всегда действовал на него магическим образом. Несмотря на то, что было нереально посчитать, сколько раз он проходил по этому мосту за всю жизнь, всегда, как только случалось это необыкновенное сочетание звуков и запахов, у него моментально начинало сосать под ложечкой. И теплые воспоминания детства, хотя бы на миг, да вытесняли все текущие мысли из его головы. В такие минуты он всегда вспоминал, как они с Егором, будучи малолетками, любили положить на рельсы крышку от газировки или копеечную монетку перед проходящим поездом, а потом долго рассматривали их, обжигая пальцы о раскаленный металл. Или как, на перегонки перебегали этот мост и неслись к нему домой, быстро преодолевая ступеньки на пятый этаж. А в подъезде уже пахло оладышками, которые пекла для них его, ещё живая мама.

Мост закончился, и около автобусной остановки толпа рассосалась. Они прошли еще метров сто по широкой тропинке и вышли к шоссе. На право от него возвышались новые многоэтажки, их дворы хорошо освещались множеством фонарей, но Макар повернул на лево и сбавил шаг. Перед ними начинался небольшой жилой сектор со старыми частными домами, который в народе назывался «Порт».

Димка остановился. На этом конце фонарей почти не было, и он с опаской сказал:

– Дак, за какую работу ты говорил? Макар увидел его испуганный взгляд и, не останавливаясь ответил:

– Понимаешь, Егор всю жизнь прожил со своей матерью. На первый взгляд, старушка – «божий одуванчик», но это женщина с тяжелой судьбой и очень сложным характером. Октябрина Аркадьевна родилась в год революции, поэтому и носит почти восемьдесят лет, это странное имя. Ее отец был известным архитектором из династии Ильинских, мать тоже родом из дворян. До революции они сочувствовали белогвардейцам, а после рождения Октябрины, полностью признали власть советов. Но даже то, что они назвали свою единственную дочь в честь революции, не спасло их от репрессий в 37-м году. Её отца расстреляли, как врага народа, а мать провела в лагерях десять лет без права переписки, когда же вернулась, то прожила меньше года и умерла на ее руках. Октябрина тоже закончила архитектурный институт, вышла замуж за однокурсника, но фамилию не сменила, вступила в партию и всю жизнь была ярой коммунисткой. Во время войны, она возглавляла горком партии, затем выступала за достойную бедность и отрицала все блага жизни и привилегии. Такого напора сначала не выдержал ее муж, и Егор рос без отца, а потом и сноха. Когда же рухнул Советский союз, а вместе с ним и все принципы, которые она пропагандировала более пятидесяти лет, старушку прихватил инсульт. Сейчас Егор вынужден ухаживать за ней. Ни одна сиделка не задерживается в их доме более трёх месяцев. Вот и последняя – сбежала за неделю до праздников. Егор, в очередной раз, попросил меня помочь найти для нее сиделку. Так как боится оставлять мать без присмотра, пока он целыми днями на работе. Поэтому, дружочек, ты нас очень выручишь, если присмотришь за Октябриной. Опыт у тебя есть. Поживешь пока с ними, дом у них большой – места всем хватит. А я, в свою очередь, за это время помогу выправить твои документы.

– А, вдруг я ей не понравлюсь? – расстроенным голосом спросил Димка.

– А ей и не нужно нравиться, главное – нужно ей помогать: дров нарубить, печку растопить, покушать сварганить и накормить болезную, а самое главное …– это быть ее слушателем.

– Как это?

– Слушать то, что она говорит, не перечить ей и во всем соглашаться.

– Так это не работа, а песня, дядь Макар!

– Была бы песня, так нам с Егором не приходилось бы каждый квартал искать нового солиста!

Они шли по темным пустым улочкам еще десять минут молча. Было слышно только редкий лай собак, хруст снега под ногами, да тяжелое Димкино дыхание. Здесь казалось, что и жизнь, и время текли по своим, никому не ведомым законам.

– Вот и пришли. – сказал Макар, останавливаясь около большого, добротного сруба. Во всех окнах горел свет, а в одном весело мигали разноцветные лампочки. Так что даже плотные занавески не могли скрыть наличия у хозяев новогодней елки. Макар по-хозяйски открыл калитку и подтолкнул своего спутника вперед. Он три раза громко постучал в дверь и не дожидаясь ответа, они вошли в просторную светлую комнату, служившую прихожей и кухней одновременно. Справа от входной двери висел огромный красный огнетушитель. Он появился в доме Ильинских, как только Егор начал работать пожарным. Макар знал, что его снимали со стены только ежегодно, чтобы заменить на новый, как требовали правила пожарной безопасности того времени. Несмотря на то, что он ни разу не пригодился по своему прямому назначению. Из кастрюльки на газовой плите пахло вареной картошкой, а из духовки мясным пирогом. Рядом с большой растопленной печью, за столом сидел мужчина в цветном фартуке. Его длинная светлая челка падала на серые глаза с густыми ресницами, и он то и дело пытался сдуть волосы с лица. Мужчина, с довольным видом, крошил луковые кольца поверх разделанной селедки. Он поднял голову на шум открывшейся двери и широко улыбаясь встал из-за стола.

– Ну, наконец-то! – сказал он громко, стараясь перекричать звуки телевизора, доносящееся из соседней комнаты.

– С наступающим, дружище! – весело ответил Макар и протянул тому пакет с продуктами. – Знакомьтесь!

Мужчина тщательно вытер руки о передник. Одной взял пакет, а другую подал незнакомому юноше.

– Егор Семёнович.

– Димка. – немного смущаясь, ответил тот, с трудом отводя взгляд от большого белого шрама из-за ожога, ползущего под закатанный рукав рубашки, его нового знакомого.

Тут в соседней комнате смолк телевизор и из нее раздался низкий женский голос:

– Макарушка, что же ты заставляешь себя так долго ждать женщину? Послышался скрип железа, и к дверному проему на кресле-каталке подъехала женщина в больших очках, с дымящейся папиросой во рту.

– Дайка, я тебя обниму, дорогой! – произнесла она басом, обнажая пожелтевшие зубы.

– С наступающим Вас, Октябрина Аркадьевна! – сказал Макар и наклонился, чтобы обнять старушку. Ее копна кудрявых белых волос напоминала пуховую шапочку одуванчика.

– А кто это с тобой? Мальчик, ты чей будешь?

Пацан недовольно поджал губы и процедил сквозь зубы:

– Димка – я. И никакой я вам не мальчик! Мне скоро девятнадцать лет!

– Деточка! Для меня все мужчины моложе пятидесяти – мальчики. Так ведь, сын?