Мертвец

– Вау, да у нас тут нетленка! Все сюда, скорее!

Тссссс. Вопреки устоявшейся в большом мире уверенности в том, что мертвецы не потеют, труп покрылся испариной, а как только тихое шипение переросло в колкое потрескивание, на холодной коже проступила едва заметная изморозь.

– Вау! Вот это эффект! Скорей, скорей!

– Та шо ты кипишуешь? Тута мы.

– Да здесь как в печке!

– Точно.

– Не толпитесь, пропустите госпожу.

В толпе ярко-синих огней включился один нежно-розовый и медленно подплыл к лицу мертвеца. Теплый свет смягчил строгие черты, наделив их иллюзией живости, при этом незамутненные тленом глаза цвета абсента казалось, смотрели прямо вглубь розового огня.

«О! Дева юная, спустись в мою могилу,

Окутай паутиной страстных снов.

Влюбись в меня…»

– Он что, правда, жив?

– Да ладно, мне уже лет десять, а он здесь ещё раньше.

– Ты прав, человек без воздуха не проживёт так долго.

– Кто же он? А, главное, почему не отзывается?

– Думаю, он немного не такой, как мы.

«И снова, устами младенца…»

– Ты погляди! Энциклопедист думает, тут и без твоей думалки всё ясно.

– Что тебе понятно?

– Да, что?

– Линять отсель надобно. Вот шо.

– С чего бы, лежит человек, не трогает никого, может он даже не слышит нас. Не зря же я за столько лет так и не дозвался, ясное дело не слышит.

– На другой волне он.

– Да.

Одобрительно взвыв, сразу несколько синих огней согласно запрыгали, затем один приблизился к надолго зависшему перед лицом мертвеца розовому огню.

– Госпожа, вы самая опытная среди нас. Что скажете?

– Скажу? – розовый огонь казалось, встрепенулся, вырванный из глубокой задумчивости. – Скажу, что всё в этом человеке кажется мне странно знакомым. А вы, господа, кому-нибудь из вас не доводилось встречаться с ним при жизни? Будьте так любезны, присмотритесь внимательнее.

«Ха-ха-ха. Вам бы меня не узнать! Меня все знают…. Все».

Розовый огонь предупредительно отлетел дальше, дав больше свободного места остальным. Из-за смены освещения лицо мертвеца снова изменилось. В холодном свете черты заострились и стали жестче, злее.

– Что-то не по себе мне от него, давайте убираться отсюда.

– Нечего было и соваться, что ждать от того, на ком даже сорняк не пророс.

– Что ты сказал?

– Земля там черная, ты не заметил?

– Господа, бежим! Скорее! Бежим отсюда.

Синие огни заметались в беспорядке и особенно быстро после того, как заметили исчезновение розового огня и тоже исчезли. В кромешной тьме зеленые глаза блеснули смехом.

«Так вот. Лежите смирно теперь, без желаний и разговоров, как и положено вам. Лежите и не беспокойте того, кого будить не следует».

Четыре

Кап, кап, кап, кап…. Хрясть! Бум! Хлоп! Шшшшшш, плюх. Ливень, равного по силе которому не помнят даже старожилы, размыл черную землю, разлились берега мелкой речушки, с оглушительным треском вывернулись кудрявые корни и подняли на свет божий то, что таилось глубоко в недрах земли, и должно было пребывать там нетронутым в веки вечные. Мягко покачиваясь на темных клокочущих водах, отправились страшные суда в плавание. Не для каждого из них плавание получилось долгим. Многие, зачерпнув холодной воды, заклевали носом и отправились прямиком на дно. Однако и ливень когда-нибудь прекращается, утихла река, и пробившееся сквозь истончившиеся тучи солнышко заглянуло в темные обиталища людей прошлых времен. Возрадовались призраки и, притянутые великой силой природы покинули свои промокшие домовины и растворились в ярком свете.

«Кто-нибудь, задерните шторы!»

В тот же миг, будто подчинившись грозному приказу, на воду опустился туман и не рассеялся он аж до следующего дня, когда бурная река растворилась в темной глубине спокойного утреннего моря.

– Мама, мамочка, смотри, кораблик!

– Не показывай пальцем!

– Ну, посмотри!

– Где? Ох, ты ж, боже мой! Пойдем отсюда, скорее.

– Но кораблик…

– Это плохой кораблик… – «Почему же, сам по себе кораблик не так уж плох, жить можно». – … очень плохой, в нём лежит страшный, черный дядька. Он как выскочит и как заорет: "Отдай моё сердце!"

– Аааа, мамочка, спаси!

– Не пугай сестру.

– Почему это? Папа говорит, что бояться живых надо.

– Здесь не папа, а я говорю, что делать.