– Прежде всего я хочу вымыться, – как можно надменнее заявила я. – А потом пусть поменяют простыни и наволочки. В такой грязи даже свиньи могут заболеть.
Маленькое общество застыло в самом неподдельном недоумении. В некоторое недоумение впала и я: что такого экзотичного и шокирующего они нашли в моем желании? Элементарное соблюдение правил гигиены…
– Вы оглохли, мадам? – осведомилась я.
Мадам что-то быстро прошептала вошедшей вместе с ней еще одной женщине, и та мышкой выскользнула за дверь. А ко мне приблизился сам знаменитый эскулап, нацепив на лицо постно-умильное выражение:
– Ваше высочество сегодня нервозны? Это естественно после вчерашнего приступа, – заметил он по-русски, но с чудовищным акцентом.
– Не помню, что случилось вчера, – честно ответила я.
Ответила, разумеется, по-русски, и это почему-то вызвало смятение у окружающих.
– Совсем не помните? – осторожно осведомился эскулап.
Я кивнула.
– Но меня ваше высочество изволит помнить?
– Изволю помнить, – милостиво согласилась я. – Вы доктор Блументрост, лейб медик. А остальных – не знаю.
Паника в маленькой дамской группе шла по нарастающей.
– Ваше высочество не узнает свою воспитательницу? – изумился лекарь.
– Нет. Разве меня кто-нибудь воспитывал?
Вперед выступила сухопарая дама в затейливом чепце и с приторно-постным выражением лица.
– Не может быть, чтобы выше высочество меня забыли.
– Все может быть, – равнодушно ответила я. – Так кто вы?
– Ваша воспитательница, мадам Адеракс, – присела в реверансе дама.
– Волшебно, – сухо отозвалась я. – Почему же вы допустили, чтобы мое высочество заросло грязью, точно бездомная попрошайка?
– Но… но… ваше высочество изволило отказываться…
– А вы должны были внушить моему высочеству, что чистоплотность – первое условие здоровья и нравственной чистоты.
Должна отметить, что никто из пришедших, судя по всему, не разделял моих убеждений. У самой мадам Адеракс ногти были обведены черной каймой грязи, а от доктора несло, как… пардон, от козла. Хотя я не знаю, как пахнет от козлов, только в книгах читала.
– Так что со мной вчера произошло? – задала я вопрос в лоб лейб-медику.
– Вашему высочеству стало дурно во время крещения…
– Кого крестили?
– Но… Вас, Ваше высочество!
– Я что – грудной младенец?
– Вы изволили запамятовать. Вас крестили в православную веру, по распоряжению вашей августейшей тетушки, государыни-императрицы…
Бинго! Теперь я почти точно знаю, КТО я. Хотя хватило бы и имени моей воспитательницы, но ведь историки могли кое-что и напутать.
– Не помню, – слабым голосом отозвалась я, приложив руку ко лбу. – Ничего не помню. Даже то, чему меня учили в монастыре перед крещением…
– В монастыре?! – совершенно искренне воскликнула мадам Адеракс. – Но ваше высочество не были ни в каком монастыре!
– А как же меня готовили к восприятию истинной веры? – чуть более уверенно вопросила я. – Кто со мной занимался?
– Но… Никто, ваше высочество.
Я хотела возмутиться таким кощунством, но не успела. Двери разлетелись под чьей-то мощной рукой и в комнату ворвалась высокая, дородная дама. Смуглая, рябоватая, черноволосая и черноглазая. За нею еле поспевала очень похожая на нее дама пониже росточком и с менее властным выражением лица. Ну, тут уж все было ясно: пожаловали государыня-тетушка, императрица Анна Иоанновна, и моя матушка, герцогиня Мекленбургская, в девичестве – царевна Екатерина Иоанновна.
– Очнулась? – низким голосом осведомилась дама у доктора. – Что теперь? Чем лечить станешь?
– Ваше величество, я еще не успел осмотреть ее высочество, – чуть слышно отозвался врач.
– Это еще почему?!
– Ее высочество изволили быть недовольными…
– Что?!?
Это был такой мощный рык, что у меня заложило уши и я невольно поморщилась.
– И что ты рожи строишь, дорогая племянница? Чем, интересно, твое высочество недовольно?
Я пожала плечами. Все происходило слишком стремительно, времени на выработку правильной линии поведения у меня не было, а ведь надо было учитывать и то, что тут мне – черт знает сколько лет, а не полтинник, на который я уже набралась ума и житейского опыта.
– Отвечай, когда тебя спрашивают!
Пришлось срочно симулировать обморок. Нет, ну любая сопливая девчонка на моем месте просто описалась бы от страха. А то, что я читала в своей другой жизни про эту императрицу, мою нынешнюю тетушку, позволяло предполагать, что вслед за окриком можно схлопотать очень неслабую оплеуху.
Так что я слабо пискнула, закатила глаза и осела на пол. Упасть мне, разумеется не дали: подхватили, дотащили до кровати и водрузили обратно на пахучие перины. Блументрост поднес к моему носу флакон с чем-то совершенно уж непереносимым по запаху, я чихнула и открыла глаза.
Врач начал было щупать мне пульс, но я прервала это увлекательное занятие.
– Видение мне вчерась было, тетенька, – как можно жалобнее забормотала я. – Явился мне в храме старик, видом страшный, бородатый, в лохмотьях и с цепями железными на шее. И начал передо мною скакать да приговаривать: «Негоже, негоже душе темной веру истинную принимать. Не звоните в колокола, в бубны бейте! Динь-дон, динь-дон, царь Иван Васильевич!». Я со страху-то и сомлела…
Моя маленькая импровизация имела несомненный успех. Императрица побледнела и слегка покачнулась. А моя маменька и вовсе присела от страха, пролепетав:
– Это ей Тимофей Архипович привиделся, царствие ему небесное…
– Похоже на то, – мрачно кивнула Анна Иоанновна. – Неспроста сие. Говорил же мне владыко Феофан, что надобно принцессу к крещению подготовить, в монастырь на сорок дней отправить…