– Я представляю, какой будет гемор, причем в любом случае, правы вы или нет! – вскричал Фима, резко краснея, что всегда происходило с ним от волнения. – Оля! Оля! Предлагаю дублирующий вариант: три бутылки вина тебе с Мариной, коробку конфет – юноше, нам с Сергеем Ивановичем – водочки и…
– Это ты мне устроишь после моего освобождения, – прервала я его.
– Ты думаешь, я доживу?
Фима наклонился над чашкой и помешал кофе ложечкой. Помолчав немного, он успокоился, собрался и, подняв голову, проницательно взглянул на меня:
– Диктуй информацию.
Ну я и продиктовала.
Фима почесал себе затылок, потом нос и откашлялся. Он взял со стола трубку моего телефона и начал набирать номер.
– Ты знаешь, – доверительно сказал Фима, заглядывая мне в глаза, – то, что у тебя тиснули сумочку, заставляет меня серьезно относиться к той хери, которую я только что услышал. Ты меня извини, но у тебя на лице написано, что бриллианты ты с собою не носишь. Возможно, что за твоим изобретателем все-таки проследили, тем более что маскировался он как клоун, а вел себя как придурок; проследили и подумали, что он оставил тебе какие-то показания. Все это домыслы и гипотезы, но не факты. Звоню жене.
– Зачем? Будешь ее убеждать, что занимаешься делом и ничем иным? – спросила я.
– Пусть проконсультирует, – серьезно ответил Фима. – Она же у меня в областном правительстве целый стул занимает, может, что и скажет интересного.
Фима набрал номер, дождался ответа и ласково зашелестел в трубку всякие лживые слова.
Я демонстративно встала и ушла в комнату, чтобы не слышать всего этого. Нервирует.
Маринка, соскочив с табуретки, бросилась было за мной, но на втором же шаге любопытство пересилило, и она осталась, сделав вид, что ей страсть как важно именно сейчас залезть в холодильник.
Побродив по квартире и зачем-то помешав Виктору смотреть по телевизору новости – он не принимал участия в нашем совещании, наверное, справедливо понимая, что и без него все решат, а он в случае необходимости переделает по-своему, – я вернулась в кухню, когда услышала, как Фима разговаривает с Маринкой. Это означало, что Фима уже перестал общаться с женой.
Я попросила Маринку поставить еще кофе и, сев напротив Фимы, поинтересовалась, удалось ли ему надыбать что-нибудь.
– Ну что, есть такое дело, – пробормотал он. – Супруга поворчала, поругала, но с легким сердцем выдала мне информацию. На сегодняшний день в Тарасове находятся три иностранных корреспондента, один из которых не считается в принципе.
– Почему же? – удивилась я. – Негр, что ли?
– Почти угадала. Он из очень иностранного государства – из Киргизии, и фамилия его… забыл, какой-то там…баев, о чем свидетельствует и внешность. Ваш молодой человек похож на киргиза?
Я покачала головой
Маринка не удержалась и выпалила:
– Он был похож на негодяя.
– Это понятно, – улыбнулся Фима. – А вот два других корреспондента: немец из «Гамбургер Альгемайне», надо думать, приехал к нам рекламировать гамбургеры, – пошутил Фима, – а второй – американец, причем самый настоящий, но не из «Вашингтон таймс», а из «Файненшл дейли», штат Колорадо, его интересует наш областной закон о земле. Вот так.
– А о чем это говорит? – спросила Маринка.
– Только о том, что не исключено присутствие корреспондентов в нашем городе. И больше ни о чем, – заявил Фима.
– А чтобы приехать к нам, им нужно получать какое-то разрешение? – снова спросила Маринка. – Они вообще имеют право так свободно разъезжать по стране?
– Тарасов не закрытый город, и здесь не происходят военные действия, – заметил Фима. – Особого разрешения не требуется, достаточно официальной аккредитации. Я так думаю, в международном праве я не совсем свободно ориентируюсь и сегодня же полистаю справочники. В любом случае если здесь обнаружат корреспондента, приехавшего на поезде или прилетевшего на самолете, то скандала не будет.
– Чтобы был скандал, ему нужно на воздушном шарике, что ли, прилететь? – раздраженно спросила я.
– Я в том смысле, что, кроме нарушения порядка въезда, инкриминировать ничего нельзя. Мы, если помните, по последней директиве Кремля живем в открытом обществе с демократией и гласностью, – улыбнулся Фима.
– Ну да, конечно! – Маринка шутливо хлопнула себя по лбу, и мы все рассмеялись.
После того как она подала новые порции кофе, мы с Фимой обсудили наш план завтрашней операции. Фима раскритиковал всю нашу тактику и стратегию в пух и прах.
– Чушь! – каркнул он. – Чушь! Не о том надо думать!
– А о чем же? – я удивилась и даже едва не поперхнулась кофе. – Hе поняла тебя.
– Разворачиваю свой тезис, – важно ответил Фима. – Для вашей газеты вполне достаточно будет фотографий. Встреча, обмен рукопожатиями, ну а если и передача чего-либо из рук в руки – это даже более чем достаточно. Все равно вы основной массив информации даете текстом, а фотографии идут как иллюстрации.
– И что? – спросила я. – Дальше-то что?
– А то. – Фима настороженно покосился на обидевшую его ложку, торчащую из бокала, и, осторожно вынув ее, положил перед собой.
– А то, – повторил он. – Фотографии будут необходимы для газеты, а видеопленка – для предъявления в суд, если, не дай бог, вас туда притянут. Суд фотографии не учтет, там мало будет информативности. Вы поставьте человечка с видеокамерой на некотоpом расстоянии от места встречи, и пусть он снимает все подряд: и вашего фотографа, и томительно ожидающего своего шпиона Кислицына. Когда они встретятся, снята должна быть и встреча, и фотограф, чтобы можно было доказать, что все это делалось в одном месте и в одно время. Ясно я излагаю?
– Достаточно, – ответила я. – Мне кажется, что, если я тебе задам еще пару вопросов, ответ будет таким же обстоятельным.
– Абсолютно, – разулыбался Фима.
Но я отказалась, потому что время уже было позднее и Фиме еще нужно было успеть домой до того, как его жена перейдет в третью или какую там стадию ожидания.
Фима посидел у меня еще с полчаса, твердо пообещав, что, если дела ему позволят, он обязательно и непременно тоже поприсутствует где-нибудь недалеко от Верхнего рынка, чтобы сразу же узнать все новости о событиях, как только они произойдут.
Как только Фима ушел, Маринка, сделав огромные глаза, сказала мне трагическим шепотом, презрительно кривя верхнюю губу:
– Как он сюсюкал со своей женой! «Пусик-сусик», аж противно стало, честное слово! Ты правильно сделала, что сразу ушла, мне нужно было сыру нарезать, вот и пришлось остаться… Так неприятно!
– Чего уж тут неприятного? – удивилась я, невинно глядя на Маринку. – Он любит свою жену, это же прекрасно! Радоваться нужно.
– А… – Маринка нахмурилась. – А что же ты-то не радуешься?
– Мне некогда, – призналась я.
Глава 4
Спала я плохо: видимо, сказалась неординарность наступающего дня, и мне снились всю ночь то Джеймсы Бонды с пистолетами, то Путин с Ельциным. Не знаю почему. Путин, он хоть в госбезопасности работал, с ним все ясно по определению, ну а Ельцин, наверное, просто за компанию увязался.
Так как встреча Кислицына с корреспондентом была намечена на десять утра, ехать в редакцию смысла не было.
Мы не спеша позавтракали, еще разок перелили все, что можно, из пустого в порожнее и сверили часы, как военизированно назвал эту операцию Сергей Иванович. После того, как мы на него все одновременно глянули с уважением, услышав такие слова, он себя, наверное, ощутил если не фельдмаршалом, то уж точно начальником генерального штаба.
– Пора! – сказала Маринка и, вскочив с дивана, постаралась совершить переворот, взяв власть в свои руки. – Наступило время для подвигов, которые, надеюсь, не будут нам икаться всю оставшуюся жизнь.