В пекло по собственной воле (сборник)

И генерал скрылся в мутных, наполненных брызгами воды и пены и грохотом волн по борту и надстройке сумерках за дверью капитанской рубки. Он едва не столкнулся в дверях с помощником капитана, который ввалился в рубку и, отфыркиваясь от воды, ручьем лившей с него, заявил:

– Капитан! Может быть, «Нереида» еще один рейс вниз сделает?

– А в чем дело? – резко спросил Свиридов, наверняка не забывший свою оговорку в разговоре с генералом Чугунковым, выдавшую нежелание лишний раз спускать аппарат с «Посейдона» на дно.

– Старший в группе водолазов, лейтенант Носов, руку сломал – волной его неудачно шибануло. Под воду его пускать нельзя. А без старшего группы – не положено. Может, связаться с «Нереидой», посоветоваться с ее капитаном, он не откажется поработать еще…

– Ты что же, предлагаешь нам за чужие спины прятаться? – набросился на него Свиридов, хорошо запомнивший направленное на него раздражение генерала. – Составленный мной план спасательных работ предусматривает повторное погружение аппарата с «Посейдона», а не с «Нереиды»! И работать будем строго по плану! Срочно найти замену Носову! Через пять минут аппарат должен начать погружение.

– Где же я ему замену найду, если один у нас из лейтенантов остался среди водолазов? – возмутился помощник. – Остальных вы сами списали на берег за незнание устава корабельной службы. Наверняка в Красноводске из портового ресторана не вылезают. Устроили людям отпуск, додумались…

– Ты мне делать замечания брось! – закричал на него Свиридов. – Станешь капитаном – тогда болтай все, что хочешь! А сейчас – выполнять мои приказы! И все! Большего от тебя не требуется…

Я не дала помощнику ответить Свиридову и опередила его реплику.

– Я могу пойти с водолазами, – заявила я. – Допуск на погружение у меня есть. Звание – подходит, я – капитан МЧС. А за знание устава корабельной службы я отчитаюсь, как только поднимусь обратно. В этом, я думаю, капитан Свиридов пойдет мне навстречу?

Свиридов сам давно уже понял, что совершил глупость, придравшись к двум лейтенантам-водолазам и оставив их на берегу за незнание устава корабельной службы, который им совершенно не нужен, поскольку они не являлись членами команды «Посейдона». Но хозяином на судне был Свиридов, и оспорить его решение было невозможно… Теперь Свиридов раскаивался в своей глупости хотя бы потому, что лейтенанты в любое время могли нажаловаться на него. Хотя бы вот этому же генералу Чугункову.

– Не возражаю, – коротко бросил Свиридов, мне даже показалось, что он ждал, когда я влезу со своим предложением спуститься еще раз.

– Тогда скорее! – поторопил меня помощник капитана и повел знакомиться с ребятами, с которыми мне предстояло спуститься на дно.

Глава третья

Как нам стало известно, на «Нереиду» подняли еще семь пассажиров. Под водой остались, таким образом, двое. Кто именно, уточнять на «Нереиде» не было времени, но я почему-то ничуть не сомневалась, что одним из них окажется Менделеев.

Тамбур-трап вообще-то предназначен для других глубин, куда доступ легкому водолазу просто закрыт. Здесь его использовали только потому, что на борту самолета оказались раненые и погибшие. К тому же погода испортилась настолько, что стало понятно – начинается шторм. «Посейдон» мотало на двух штормовых якорях, которыми он закрепился над самолетом, и грозило просто перевернуть, так как бортовая качка усилилась настолько, что судно едва не черпало каспийской воды.

Спустить аппарат в воду оказалось серьезной проблемой. Мы все прекрасно понимали, что, едва его освободят от крепежа, которым он намертво был принайтован к палубе «Посейдона», он просто скатится за борт, проломив фальшборт и порвав леера.

К тому же в нем непременно должен находиться один из спасателей – под водой герметичный трап для перехода из самолета в аппарат открывался только изнутри. Это было сделано с расчетом на так называемую «защиту от утопающего» – как ни жестока была идея обезопасить тех, кто внутри, от задыхающихся под водой без воздуха людей, но применить ее оказалось необходимым.

Я помню еще по лекциям, которые читали нам на сборах в лагере спецподготовки, что такая защита была применена в этих аппаратах после нескольких случаев, когда жертвы вскрывали аппарат, не дожидаясь полной герметизации, и в аппарат под огромным давлением врывалась вода, что приводило к гибели и самих спасателей, и тех, кого они пытались спасти от гибели.

Может быть, тогда и родились эти два неписаных правила из Кодекса Первых Спасателей: «Главный враг спасателя – потерпевший» и «Если один мешает спасти многих – не помогай ему». Жестокие, но необходимые правила. Второе из них, если учесть чрезвычайные обстоятельства, в которых приходится работать спасателям, равносильно смертному приговору. Но его нарушение тоже приводит к смерти, только большего числа людей. Вообще Кодекс рождался не из головы, а из конкретных ситуаций на спасательных работах, из смертей и увечьях людей, первыми осваивавших опасные, а часто и смертельные ловушки этой профессии…

Меня закрыли внутри аппарата, а два водолаза – Витя и Станислав – будут сопровождать аппарат снаружи. Я заранее огляделась, пока аппарат снимали с крепежа, за что цепляться, когда меня начнет мотать из стороны в сторону ветром, и от ударов о какие углы беречься.

«Кстати, когда поднимемся на поверхность, – подумала я, – нужно позвонить в Симферополь на завод «Фиолент» конструкторам этого аппарата. Все углы внутри аппарата должны быть закругленными, это же и ребенку ясно…»

В два иллюминатора, расположенные по обеим сторонам аппарата, разглядеть что-либо было трудно, уже надвинулись сумерки и штормовое небо окончательно почернело. Поэтому я и не старалась увидеть, что творится на палубе, ориентируясь теперь лишь на поведение самого аппарата. Я слышала стук ключей по обшивке аппарата, которыми Кавээн с Игорьком откручивали гайки крепежа.

Мы договорились, что они предупредят меня о том, что через пару мгновений я вместе с аппаратом покачусь за борт. Сначала он стал немного вибрировать и дрожать под порывами ветра, затем перешел на небольшие, но очень настойчивые толчки и рывки.

Я уже приготовилась к состоянию невесомости, которое появится на секунду-две во время падения аппарата, и крепко уцепилась за стойки приборов, регистрирующих давление и температуру воды за бортом, ее химический состав и кучу каких-то параметров, совершенно ненужных для спасательных работ.

Дело в том, что эти аппараты симферопольский НИИ разрабатывал для океанологов, которые оказались не в состоянии оплатить разработку, и их срочно приспособили под спецзаказ МЧС.

Сильный двойной удар ключом по корпусу аппарата – сигнал, который подал мне Кавээн, почти совпал с последовавшим за ним ужасным звуком – то ли скрипом металла по металлу, то ли скрежетом разрывающегося металла. Я чуть не зажала уши ладонями – по металлическому корпусу аппарата звуки проходили внутрь отчетливо и оглушающе громко. Словно дядя Саша стучал по металлической кастрюле, надетой мне на голову.

Я невольно представила, как последний болт, которым аппарат крепился к металлической палубе «Посейдона» и который не успел отвернуть Игорек, вырывается из палубы вместе с лоскутом металла. Как врассыпную от аппарата бросаются все, кто стоял поблизости…

Вероятно, так оно и было, потому что непосредственно вслед за этим выворачивающим наизнанку звуком аппарат дернулся сильнее прежнего и, застыв на мгновение на одном из своих ребер, так что пол у меня под ногами встал под углом в сорок пять градусов, просто прыгнул с палубы «Посейдона», вдавив меня на мгновение спиной в приборную доску.

Я почувствовала, как какая-то чрезмерно длинная и на редкость острая ручка какого-то прибора уперлась мне под правую лопатку и словно вознамерилась проткнуть меня насквозь. Но предпринять я ничего не успела. Сила, с которой меня прижимало к приборной доске, начала быстро ослабевать, пропала совсем, и я ощутила себя легкой и невесомой, но, слава богу, не попыталась воспользоваться этой легкостью и попробовать двигаться по аппарату. Потому что в следующую секунду аппарат ударился о воду и на меня обрушилась та стена аппарата, которая была в этот момент надо мной, вернее сказать, это я на нее обрушилась.

Хорошо еще, что я не выпустила из рук стойки приборов, за которые держалась. Это смягчило удар, но все равно руки мои соскользнули с гладкого и круглого металла, и я плашмя упала на боковую стену аппарата, оказавшуюся в этот момент внизу.

Никогда мне не приходилось заниматься боксом, но теперь я, наверное, могу рассказывать, что испытывает боксер, когда соперник посылает его в нокдаун. На колени я поднялась, но глаза застилал такой туман, а в голове стоял такой оглушительный звон от удара о круглую металлическую раму иллюминатора, что я просто не соображала, что со мной происходит.

А с аппаратом происходила странная вещь. Он вдруг резко прекратил свои рывки и прыжки и начал крениться на одну сторону. Только опасность вновь упасть и приложиться еще сильнее привела меня в себя. Я сообразила, что начал заполняться специальный резервуар, который под водой придает аппарату устойчивость, и сейчас все встанет на свои места в буквальном смысле слова… И в самом деле, аппарат качнулся еще и еще раз, затем плавно перевернулся, и пол оказался там, где и должен быть, – у меня под ногами, а боковая стена, на которую я упала, – справа от меня.

Я бросилась к микрофону проверить, работает ли связь с «Посейдоном».

– Я «Скат-1», – произнесла я позывные, но дальше продолжить не смогла.

– Какого черта, Николаева, ты туда полезла? – услышала я голос, судя по вопросу и сравнительно корректной его формулировке, принадлежащий генералу Чугункову. – Что за самодеятельность!

– Оперативная необходимость, Константин Иванович, – ответила я универсальной формулой, за которую испокон века прятались все спасатели, чтобы прикрыть свои самостоятельность и даже самоуправство.

– Я тебе покажу необходимость, – твердым голосом пообещал мне Константин Иванович. – Вот только поднимись обратно!

– Я подумаю, стоит ли подниматься! – ответила я генералу и выключила микрофон, мне связь пока не нужна, а выслушивать нотации Чугункова – не вижу в этом особого удовольствия…

Легкий стук по корпусу снаружи привлек мое внимание. Я включила внешнее освещение и чуть не отпрыгнула от иллюминатора – в окно аппарата смотрела странная фигура с какой-то узкой и лысой головой и единственным огромным глазом на все лицо.

Какими все же страшными мы можем выглядеть под водой! Оказывается, существует большая разница, когда ты смотришь на одного и того же аквалангиста, сам находясь рядом с ним, и когда он в воде, а ты внутри аппарата и без акваланга и маски… Никогда раньше не предполагала такого. Может, виною тому – электрическое освещение, которое в колышущейся воде искажает изображение?

Кто это был – Виктор или Станислав, мне так и не удалось узнать. Он делал мне какие-то знаки, из которых я поняла только, что он сопровождает аппарат один и связь у него не работает.

Что там у них стряслось, не знаю, возможно, потрепало волнами, когда он погружался вслед за «Скатом». Впрочем, мы могли действовать, и не вступая в контакт друг с другом, – его задачей было только помочь мне точно пришвартовать «Скат» к тамбуру, присоединенному во время первого погружения к одному из иллюминаторов самолета. Остальное я должна делать самостоятельно.

Я включила гидрореактивный мотор и проверила, слушается ли «Скат» рулей. Он послушно покачивался, тормозил и даже пытался перевернуться вверх ногами, когда я заставляла его это делать.

Открыв нижний иллюминатор, я попыталась сориентироваться и без труда обнаружила в темноте небольшую светлую точку – фонарь-маячок, прикрепленный к хвостовым лопастям самолета.

«Прекрасно, – подумала я. – Теперь осталось только пришвартоваться удачно… Где там у нас то ли Витя, то ли Стасик?»

Я вновь включила внешнее освещение и трижды им помигала. Это был условный знак – «К швартовке готова!» В ответ прозвучал двойной удар по корпусу снаружи – «Подходи вплотную». Дальше каждый знал свою партию, как хороший музыкант в оркестре.

Я начала разворот, чтобы зайти с левого борта самолета, куда был присоединен швартовочный тамбур, но вдруг почувствовала, что «Скат» слегка закапризничал и принялся вдруг упрямо своевольничать, самостоятельно увеличивая дугу разворота.

– Это еще что такое! – воскликнула я сердито и чуть не ударила кулаком по приборной панели. – Ты должен меня слушаться!

Я прекрасно помнила, как мы водили такие аппараты на спецпрактике на Черном море и как я выделывала на своем «Коньке-Горбунке» под водой всевозможные кульбиты и фигуры высшего пилотажа, за что меня чуть не отстранили от практики…

Но «Скат» продолжал капризничать, продолжая забирать намного левее, чем я ему приказывала рулями. Я развернулась еще раз и посмотрела в нижний иллюминатор, сама не знаю зачем. Но в голове у меня сама собой складывалась стройная цепочка выводов.