– Кстати… м-м, как вкусно, – сказала Лариса, проглотив нежную черепашью мякоть, – а где вы панцирь достали?
Алексей не успел ответить, так как сзади вдруг раздались крики. Сначала неуверенные, потом все более громкие и отчаянные.
– Вызовите «Скорую»! Вызовите «Скорую»! – кричал кто-то. – Димка, боже мой!
Алексей Дарьин моментально развернулся и направился к очагу происшествия – столу, возле которого столпились сотрудники съемочной бригады. Лариса взглянула в этом направлении и увидела картину, от которой у нее моментально пропал аппетит.
Молодой оператор, с которым она беседовала буквально полчаса назад, лежал на полу. Его заметно побледневшее лицо сразу бросилось в глаза Ларисе. Вокруг него столпились работники телевизионного искусства, тут же загудевшие, как пчелы. Они и до этого издавали мерный шум, просто сейчас он перешел на другие децибелы.
– Что случилось? – спросила Лариса, подойдя ближе к толпе.
– Не знаю, – ответила, полуобернувшись, незнакомая девушка. – Я сама на крик прибежала.
Следующих две минуты в студии казались потом Ларисе настоящим бредом. После того как прошел первый шок, на нее обратилось большинство взглядов – недоуменных и даже подозрительных. Лара отставила свою тарелку, приблизилась к столу, на котором стояли опустевшая кастрюля и несколько пластиковых тарелок, и повторила, глядя на Дмитрия:
– Что с ним?
– Это у вас надо спросить! – неожиданно выкрикнула бледная девушка в синем свитере, которую здорово трясло. – Что вы туда положили?
Лара настолько растерялась от кошмарного обвинения, что его смысл не сразу дошел до ее сознания. Она вдруг начала оправдываться:
– Я? Ничего… Вы… вы сами все видели, я…
– Вы нас отравить хотели? – не отставала девушка. – Да? Что вы туда положили? Говорите, говорите же! Может, нам всем еще можно помочь, а вы молчите!
– Светка, заткнись! – к девушке подошел директор, с которого слетела его обычная высокомерная деловитость. Он стал по-настоящему собранным и хмурым. – Андрей, вызови милицию. Лариса Викторовна, пройдите в мой кабинет, пожалуйста!
– Что? С этой ведьмой еще и на «вы», и «пожалуйста»? – голос разъяренной девушки больно бил Ларисе в уши. Она слегка поморщилась, начав приходить в себя.
Девушка все время что-то верещала, пока Дарьин не отвесил ей хорошую оплеуху. После этого Света живо заткнулась, но тут же побледнела, приложила руку ко лбу, пошаталась немного и театрально грохнулась в обморок.
– Еще одна! – с ужасом прошептала секретарша директора. Кажется, ее звали Муся. Или Маруся, Лариса точно не запомнила.
Вокруг упавшей девушки столпились сотрудники,
– Да вы че, все с ума посходили? – возмутился вдруг стоявший доселе с раскрытым ртом помощник оператора. Вся стычка заняла буквально пару минут, во время которых он сначала впал в шоковое состояние, а теперь выходил из него.
– Поскользнулся Диманыч, – пояснил помощник оператора, – стоял он возле стола, ел, а потом его к телефону позвали. Мы тут с ним вдвоем стояли, вы не могли этого видеть. Он, значит, тарелку поставил – и хорошо, что поставил, а то бы изляпался весь – и пошел. А тут на полу эта… – он пощелкал пальцами в воздухе, словно припоминая нужное слово, – как ее… А! Шкурка от банана. Лена ела – она всегда одни бананы ест – и бросила.
– Я на стол положила, – вступилась за себя гримерша.
– Как же она на полу-то оказалась?
– А я почем знаю? Сами ведь тут же рядом стояли! Скинули и не заметили.
– Ну конечно, – глаза у парня заблестели. То ли он так любил спорить, то ли не любил Лену, хотя одно другого не исключало, но в перепалку кинулся с головой. – Диманыч теперь с треснувшей башкой лежит, а ты…
В это время тело на полу зашевелилось. Диманыч простонал что-то неприличное про чью-то мать, с трудом сел и, как водится в таких случаях, сразу же схватился за голову. Картинка очень напоминала сцену «Утро после большого бодуна».
– Может, заткнетесь, а?
Говорил он еле слышно, но с чувством. Видимо, ушиб был серьезным. К пострадавшему моментально кинулась какая-то красивая девушка, сразу начавшая помогать ему подниматься. Плечом она толкнула стол. На нем стояла опустевшая кастрюля, на донышке которой жалко розовели остатки супа. От толчка по столу покатилась банка, оставляя после себя тонкую полоску серовато-белого порошка. Банка непременно упала бы, если бы помощник оператора не подхватил ее и не закрыл слетевшей крышкой. Помощник оператора и Лена на время умолкли, глядя, как приводят в чувство сотрудника студии. Потом они оба переглянулись. На их лицах читалось не то чтобы облегчение по поводу оживления товарища, а скорее досада из-за прерванного спора.
– И вообще, это ты стоял рядом со столом, значит, ты и уронил шкурку! – победно заключила в наступившей тишине Лена и ушла к себе в гримерную.
Помощник оператора тяжко вздохнул.
– Да-а, Витек… Женская глупость не знает границ. У французов, видать, терпение было куда лучше нашего, – сказал режиссер.
– А? – не понял помощник оператора.
– Ну, как они говорят? «Если женщина не права – извинись перед ней».
Витек моментально вскипел. Старинная французская мудрость была воспринята им как оскорбительное руководство к действию, унижающему его достоинство.
– Ты че, предлагаешь мне перед этой кикиморой извиняться?
В гримерной что-то грохнуло. Видимо, Лена расслышала гневный вскрик Виктора и это почему-то ей не понравилось, а посему она выместила свое недовольство на стене, запустив в нее чем-то тяжелым.
– Услышала, – хмыкнул Дмитрий. Бледность уже спала с его лица, и он стал более походить на человека, чем пять минут назад. Народ успокоился и вернулся к трапезе. Помощник оператора направился в гримерную.
– Камикадзе, – фыркнул режиссер.
– Да любовь у них! – махнула рукой Муся-Маруся, обращаясь к Ларисе. – Сколько раз я уже такое видела. Сначала собачатся, потом целуются, потом женятся. От нас еще никто неженатым не уходил!
Лариса кивнула и направилась прямиком в кабинет директора. Руководитель, как оказалось, следовал за ней по пятам. Лариса помнила, что где-то в шкафу директора стояла бутылка коньяка «Хэннесси», которым он угощал ее во время первого визита. Как ни странно, коньяк был настоящим. Когда Алексей предложил ей выпить за знакомство и показал, самодовольно улыбаясь, бутылку со знаменитой этикеткой, Лариса подумала, что скорее всего ей сейчас придется надевать вежливую маску на лицо и хвалить бурду тарасовского розлива, упакованную в фирменную тару. Но коньяк действительно был настоящим. И откуда у директора не очень-то раскрученного телеканала такие деньги? Даже по скромным подсчетам, одна такая бутылка стоит не меньше штуки баксов.
Но сейчас Лариса об этом не размышляла. Ей срочно требовалось что-то для поднятия духа и давления. Пятьдесят граммов коньячка были бы очень вовремя. Голову уже начала сдавливать знакомая боль, поэтому Котова боялась, как бы ее сейчас не одолел приступ мигрени. Это было бы некстати – ей же еще домой ехать.
Она подошла к шкафу, не замечая, что Дарьин стоит у нее за спиной с, мягко говоря, удивленным выражением лица, и достала из бара бутылку. Плеснув немного коньяка в стопку, она повернулась.
– Может, и мне нальете? – только и смог сказать Алексей.
– Сами справитесь.
Лариса решила, что вежливости с нее на сегодня достаточно.
Ее – удачливую бизнес-леди, состоятельную даму, великолепного кулинара, – ее посмели обвинить в каком-то преступлении! И неважно, что все прояснилось, оскорбление-то было нанесено! Да как у этой нахалки язык повернулся сказать про Ларису такое!
Одним махом опрокинув стопку, Лара молча взяла сумку и вышла из кабинета, даже не попрощавшись.
* * *
Сидя в машине, Лариса медленно прокручивала в голове все события, произошедшие на студии, но так и не могла понять причину своего внутреннего беспокойства. Внутри словно мигала сигнальная лампочка. Так обычно бывало, когда срабатывала интуиция Ларисы. Но отчего? Что в это утро было странным? В принципе ничего, если не принимать во внимание того, что не каждый день ей приходится участвовать в съемках передачи. А так, ежедневно находясь среди людей, Лариса уже привыкла к самым разнообразным формам общения, в том числе и к дракам. Хотя, может быть, ее просто вывели из себя нелепые обвинения этой девицы? Вначале так и было, но потом коньячок согрел ее, расширил сосуды, голова перестала болеть, и теперь, по прошествии двух часов, Лариса практически не вспоминала о нервозной девушке. Нет, она, конечно, анализировала произошедшее, но уже без эмоций. А лампочка внутри все мигала…
И тут, подъезжая к дому, Лариса вдруг вспомнила бледное лицо оператора, лежавшего на полу, и поняла наконец, чем она так встревожена. Тем, что слишком уж явно это лицо навевало мысли о смерти.
«Обычная с точки зрения психологии защитная реакция – отторжение неприятных ощущений. Человеку свойственно негативно относиться к смерти, только и всего, – подумала Лариса. – Надо бы Курочкину позвонить. Он-то уж точно дал бы более квалифицированное и меткое определение моему состоянию».