– Моя частная коллекция хранится в одноэтажном доме за городом, – объяснил Владимир Вениаминович, – но очень хорошо охраняется, на мой взгляд. Во-первых, в доме есть сигнализация, которая никогда еще не давала сбоев…
– А что, раньше уже случались кражи? – снова вмешалась я.
– Нет, но если охранник, который днем дежурит в доме, случайно наследит, тут же подъезжала квалифицированная охрана, – пояснил Владимир Вениаминович.
– А почему же этой ночью не было сигнала? – удивилась я.
– Представьте себе, в доме была включена вся сигнализация, охранник находился в подсобном помещении неподалеку, – продолжал Владимир Вениаминович, – и все же грабителям удалось осуществить задуманное. Они отключили сигнализацию, залезли в дом с противоположной улице стороны, аккуратно выставили стекло в окне и пробрались внутрь. В доме всего два помещения: прихожая и непосредственно хранилище моей коллекции, так называемая «мастерская». Они попали сразу же во вторую комнату.
– И охранник за всю ночь ни разу не выходил из своего укрытия? – уточнила я.
– Именно так. Но я его не подозреваю, он работает у меня уже около пяти лет, и мы с ним знакомы практически с самой школьной скамьи. Он учился со мной в параллельном классе, вот я и решил помочь ему материально, устроив к себе на работу. Вообще-то я, как, впрочем, и он, полагаюсь больше на сигнализацию. Поэтому некоторые экспонаты я хранил на виду еще и потому, что замыслил заняться их подробным фотографированием – для составления каталога. Среди них был и кубок работы Куницина. Хотя, вы знаете, если бы грабители захотели найти его, то обыскать все помещение не составило бы никакого труда. Сейфы сейчас вскрывают практически за одну минуту.
– Но грабителям не пришлось этого делать, – уточнила я.
– Да, кубок стоял на полке, – объяснил Владимир Вениаминович. – Они взяли только его, не тронув больше ни одного экспоната. По моим предположениям, между попыткой ограбления выставки и кражей кубка из моей частной коллекции есть что-то общее – это вещи Куницина.
– Вы обратились в милицию?
– Вы знаете, кубок достался мне в подарок, но, к сожалению, документации по этому делу нет, – пояснил Владимир Вениаминович. – Если бы за дело взялись сотрудники правоохранительных органов, то обязательно возникли бы вопросы, на которые я не нашел бы ответа. Я хотел бы, чтобы этим делом занялись вы!
В принципе, уже где-то в середине разговора я поняла, что такое предложение от Владимира Вениаминовича поступит, поэтому его просьба не стала для меня неожиданностью. Поиск пропавшего кубка, а также параллельное расследование попытки кражи колье с выставки московского музея показались мне интересными. Я молча обдумывала предложение, не решаясь сразу же согласиться. Но возможность добыть стоящий материал для очередной статьи «Свидетеля» грела меня.
– Я соглашусь, пожалуй, – сообщила я Владимиру Вениаминовичу свое решение. – Только будьте готовы к тому, что и вы не останетесь в стороне от расследования.
– Да, конечно, – обрадовался собеседник. – Я готов вам помочь.
Владимир Вениаминович потянулся к «дипломату» и, открыв его, достал несколько снимков. Взглянув на фотографии, он передал их мне.
– Несколько рабочих снимков из коллекции, – пояснил Владимир Вениаминович. – Здесь как раз изображен тот кубок. Видите, Ольга Юрьевна, толщина его стенок не превышает и одного миллиметра. Очень тонкая ювелирная работа гравера!
– А каковы размеры кубка? – уточнила я.
– Высота его – двадцать семь сантиметров, а диаметр основания – одиннадцать, – ответил Владимир Вениаминович. – Обратите внимание на саму роспись. Как правило, при гравировке кубков используются сюжетные или же предметные картины. Здесь же Куницин предпочел ограничиться узорами.
– Может быть, у них есть своя символика? – предположила я.
– Вы знаете, Ольга Юрьевна, я занимался расшифровкой этого рисунка, но ничего символического в гравировке не обнаружил. В том числе и культовой символики. По моим данным, Куницин не отличался большой религиозностью, хотя и был верующим человеком. По всей вероятности, эти узоры – плод его воображения, просто абстрактная композиция.
Я просматривала фотографии, где был заснят практически каждый сантиметр поверхности кубка. На одной из фотографий я обнаружила изящно выгравированные буквы «к» и «н», почти еле заметные среди витиеватых узоров.
– Вензель мастера? – уточнила я у собеседника.
– Да, конечно, – поддержал меня Владимир Вениаминович. – Эти буквы как знак автора очень часто используются, так как с этих букв начинаются многие фамилии и имена. Куницин украшал свой множеством завитков, характерных только для него.
– А как вы сами оцениваете стоимость похищенного? – спросила я, немного смутившись, так как понимала, что для коллекционера любой его экспонат является бесценным.
– Если не брать в расчет, что кубок сделан в восемнадцатом веке, то стоимость его не так велика – около трех тысяч долларов, – ответил Владимир Вениаминович. – Авторство кубка не увеличивает его стоимости. Никто из знаменитых особ, имена которых дошли до наших дней, не пользовался этим кубком, поэтому и это тоже не может стать причиной повышения его цены.
Просмотрев остальные фотографии и не найдя больше ничего заслуживающего внимания, я отдала их Владимиру Вениаминовичу, оставив себе только одну – с кубком.
– А еще какие-нибудь работы Куницина вам известны? – поинтересовалась я.
– Та-ак, – задумчиво протянул Владимир Вениаминович. – Колье… Затем кубок… По-моему, где-то у одного английского коллекционера хранится перстень самого Куницина, но точно не знаю. По крайней мере, я заметил его на одной из его выставок. Может быть, он его сейчас и поменял на нечто более ценное… Еще есть у одного нашего соотечественника два-три браслета работы этого автора, но я не знаю, у кого… Да, еще серьги из набора с колье тоже где-то…
– Значит, ни один ваш знакомый коллекционер не имеет его произведений? – уточнила я.
– Нет, – твердо сказал Владимир Вениаминович.
– А кому, по вашему мнению, могут понадобиться работы Куницина?
– Боюсь даже предположить что-то, так как могу повести вас по неверному следу, – ответил Владимир Вениаминович. – Нет, не знаю!
В кабинете воцарилось молчание, тема разговора исчерпалась. Все, что мне было интересно, я узнала, а выслушивать еще одну лекцию по ювелирному делу у меня не было охоты. Пауза затянулась, но тишину нарушил голос Климачева.
– Я могу оставить вам номер своего телефона, если вам понадобится еще какая-нибудь информация, – предложил собеседник.
– Да, пожалуй, это пригодится, – ответила я, записывая номер телефона в свой ежедневник, куда я вложила и фотографию кубка.
Владимир Вениаминович уложил в «дипломат» фотографии и последний номер «Свидетеля», я проводила его до двери своего кабинета и, попрощавшись с ним, возвратилась на свое место.
Маринка заскочила ко мне сразу же, как только Владимир Вениаминович вышел из здания.
– Нажаловался? – полюбопытствовала подруга, усаживаясь на то место, с которого только что встал Владимир Вениаминович.
– Нет, просил помощи, – ответила я.
– В чем?
– Найти украденный кубок!
– Он – спортсмен? – удивилась Маринка, так как Владимир Вениаминович хоть и был подтянут, но его фигуру нельзя было назвать спортивной. – Чемпион России по шахматам?
– Нет, коллекционирует вещички из драгоценных металлов, – объяснила я.
– Что-то я не заметила у него перстенька на пальце, – сказала Маринка.
– Коллекционеры никогда не носят свои экспонаты на пальцах или на шее, а выставляют их на выставках, – заметила я. – И человек с высшим образованием должен бы об этом знать.
Маринка немного обиделась на меня и надула губки. Я же достала из ежедневника фотографию кубка и протянула ее подруге.
– Золотой! – протянула она. – Стоит бешеных денег, да и вещь, наверное, раритетная.
– Раритет не раритет, а стоит дорого, – заметила я.
– Сколько?
– Тысячи три долларов!