Обряд

– Знаете, а кошка-то Пылинка сразу меня встретила, и ластиться стала. Мурлыкает, об ноги трется, да к пригорку бежит. А на пригорке девушка косу заплетает и поет так нежно и печально. Что-то там про ветер, дождь и калину… Может, я ее и напевала, когда вышла оттуда? – прикрыв глаза, Тоня попыталась уловить мелодию и слова, что кружились в голове.

– Нет, не могу вспомнить… – огорченно призналась она. – Заметила меня незнакомка, улыбнулась как родной и подошла так близко-близко, что дыхание ее почувствовала. Волосы за уши мне заправила, да на серьги дедовы полюбовалась. Полюбовалась и непонятность какую-то сказала, что сдержал обещанье Захарушка, подарил любимой серьги. Тут за ее спиной тень выросла. Ох, и такая злоба от этой тени, что задохнуться впору. Только я рот открыла, так незнакомка палец к губам поднесла и головой покачала; молчи, мол, молчи…

Сдается, знала она, что дальше ее ждало. Знала, но хотела, чтобы и я это увидела. Зачем только мне на ужас этот смотреть нужно было, не понимаю. Шашка, или клинок, или хрен знает, чем там раньше махались эти мужики, прямо насквозь ее пропорола. А пригорок ваш, то есть мой, который вечно чудеса разные показывает, в яму превратился и потянул в себя незнакомку. Я ее схватить попыталась, да куда там; только кулон с шеи сорвала и так вцепилась в него, что пальцы судорогой свело.

Стою, двинуться не могу, ноги как корнями в землю вросли. Заорать не могу, язык онемел.

Трясусь вся. Вниз глядь, а ног-то и нет! Они реально в корни обратились. Ноги-корни, руки-листья, а я, стало быть, сорняк! То ли лебеда, то ли еще что. Вот так и стою, листьями трепещу, да за происходящим наблюдаю. Чем только наблюдаю, вопрос. Глаз-то у травы нет…

Душегуб, тем временем, клинок в землю воткнул и ну убитую закапывать. Тут Пылинка незаметно подкралась и столкнула клинок в яму. Убивец чертов пропажи не заметил; прикопал свое оружие вместе с жертвой и во тьме скрылся. А на могиле незнакомки калина выросла. Зацвела, белым цветом укуталась.

Красиво, дух захватывает. Потом лепестки взвились и укрыли и меня и все вокруг снежным покрывалом. Вспыхнули на дереве красные ягоды как капли крови, что пролила здесь та девушка. Как гранатовые камушки в моих серьгах, да ее кулоне.

Тут и ваши голоса до меня донеслись. Кричите, надрываетесь, а я думаю-гадаю, как мне теперь выйти отсюда, если я сорняк? Все… – развела руками Тоня. – Дальше я пришла в себя на вашем диване от запаха жареной картошки.

Глава 10. Дед Захар.

Супруги молча смотрели на рассказчицу.

– Скажите что-нибудь, – наконец не выдержала та. – Уставились…

– Первое место за видения по праву принадлежит тебе, – произнес Димка. – Кто б еще разъяснил, что это все значило…

– А я знаю, кто разъяснит, – заявила вдруг Инна. – К деду Захару ехать надо, да рассказать все как есть.

– Он-то тут причем? – скептически фыркнула гостья.

– Как это, причем? Он здесь жил, он больше знает. Неспроста Пылинка к нам зачастила, неспроста Димка там человеческие останки нащупал. И кулон этот! Почему он одним набором к твоим серьгам идет. Как ты это объяснишь? Незнакомка та Захара упоминала? Упоминала! Наверняка про деда твоего говорила. Может это жизненно важно для него? А ему, как ты говорила, уже сто с лишним лет. Вот и подумай…

– Вспомнила! – возбужденно ударив ладонью по столу, выкрикнула Тоня. – Дедушка, когда мне эти серьги дарил, тоже непонятность выдал; выполнил, мол, обещание и подарил любимой серьги, пусть и через много лет. Мне тогда восемнадцать было, в поле ветер, в попе дым и совсем не придала значения его словам. Решила, то просто сантименты. А выходит, больше чем сантименты! Незнакомка слово в слово все повторила. Да и еще; росло у нас тут дерево калины, росло! Но когда дедушку в квартиру перевезли, засохло оно…

– А я о чем! – воскликнула Инна. – Едем к деду?

– Погодите, да как я ему всю эту ересь поведаю?

– Вместе и поведаем, – решительно заявил Димка. – Собирайтесь!

Тоня не стала долго ходить вокруг да около.

– Дедушка, а мы к тебе! – возвестила она с самого порога. – Познакомься; Инна и Дмитрий, мои друзья и наши соседи по даче.

– У меня там не дача, а дом, – поцеловав внучку, заметил дед Захар. – Проходите, молодые люди, не стесняйтесь.

– А вам действительно сто двадцать пять лет? – вырвалось вдруг у Димки.

– Да, – кивнул тот. – Зажился уже. Но не прибирает меня Господь, будто дело какое-то незаконченное осталось…

– Дедуль, а знаешь, скорей всего так и есть, – накрывая на стол, созналась Тоня. – Тут такая история… Пылинка объявилась…

– Объявилась, значит… – сев за стол, дед Захар вздохнул и нахмурил кустистые брови. – Кто ее видел?

– Сначала Инна, потом Димка, а потом и я, – почесав переносицу, внучка растеряно покосилась на друзей.

Заметив неуверенность любимой внучки, дед нахмурился еще больше.

– Еще что-то было? – спросил он. – Не бойтесь, рассказывайте…

– Ну, давайте, раз уж я первая увидела, то первой и начну, – решилась Инна.

Долгой вышла беседа. Дед Захар молча слушал, и неясно было, верит, или нет. Когда речь зашла об убийстве, то и вовсе лицо ладонью закрыл. Но успели заметить друзья, блеснувшие в уголках глаз слезы…

– Цепочку принесли? – глухо обронил он.

А потом долго разглядывал украшение, крутил его в руках и так и сяк…

– Тонюшки моей вещица, – наконец произнес дед. – Подарил ей на рождение сына…

– Тонюшки? – удивилась внучка. – Дедуль, а ты ничего не хочешь рассказать? Что еще за Тонюшка?

– Прабабка твоя…

– Так… А почему никто про нее не знает? Как бы закономерно, что хоть кто-то, но должен был о ней знать. Например, папа мой! Но он мне ни разу о своей бабушке, словом не обмолвился. Дед, ну что молчишь? Меня в честь нее назвали? Давай говори уже что-нибудь, не томи!

– Ну что ж, молодежь, слушайте… – пригладив дрожащей рукой бороду, дед Захар начал вспоминать. – Давно это было. Корней своих я не знаю, так как еще ребенком перекупил меня у заезжих цыган торговец один. Детей у него не было, так что, можно сказать, стал я ему заместо сына. Да и я его за отца почитал. Так и звал его батей… И вот встретил я как-то в соседней деревне девушку. Коса до пояса, глаза ясные, лучистые. Засмеется, будто колокольчики в лесу звенят. Запоет, душа замирает. Полюбились мы друг другу, договорились о свадьбе, да заслал я сватов.

Вернулся батя домой смурый. Понял я, что получили мы от ворот-поворот. Не пожелали родители невесты дочку за безродного отдавать. Шило в стогу не утаишь, все знали, что найденыш я купленный.

А у Антонины более выгодная партия нарисовалась. Сын купца местного. Проходу моей Тоне не давал, вот и тоже заслал сватов. Как узнал я, что любимую за другого отдают, свет не мил стал. Что делать?Так батя мне и посоветовал, бежать вместе с любимой, да отстраиваться где-нибудь подальше от этих мест. Средств мне дал, тайком приезжал, да с постройкой помогал. Так что, можно сказать, я Тоню свою прямо из-под венца выкрал.

Сбацали мы мазанку небольшую, но крепкую. Тоня через год сына родила, и подарил я ей цепочку с гранатовым сердечком, да колечко такое же. Помню, радовалась любимая как ребенок, и обмолвилась как-то, вот если еще и сережки такие же, то совсем хорошо бы было. У того же мастера заказал я и сережки и так подгадал, чтобы аккурат ко дню рождения любимой. Собрался в назначенный час в город, с Тонюшкой простился, да и уехал. Вот как бывает, распрощался всего на несколько дней, а вышло, что навсегда…

В городе смута, без страха пройти невозможно, пришлось задержаться. На обратной дороге к бате заехал, сказал ему, чтобы собирал пожитки и к нам перебирался от греха подальше.

Уж наслышаны вы о тех кровавых годах. Людей ни за что на тот свет пачками отправляли. Батя долго спорить не стал, мужик он был мудрый, прихватил самое ценное, да только нас и видели. К дому ближе к вечеру подъезжали. Темно в мазанке… Ну, думаю, спать легли либо. Ан нет…

Пуст курень. Вещи раскиданы, то ли собирались в спешке, то ли искали что. Сердце зашлось, подумал было, ушла Антонина. Мало ли… может, надоело ей здесь жить, ни соседей, ни подруг, ни матери с отцом… Батя увидел, что я в лице поменялся, да как гаркнет:

– Не смей даже мыслить такое! Антонина не из таких. Тут как бы чего похуже не было…

Вдруг слышим, навроде рычит кто в подполе. Мы туда, а там Мишка сынок мой. Чумазый, испуганный, глазенками хлопает, а подле него Пылинка сидит. Усы встопорщила и рычит, яки тигра. Потом меня признала, да и успокоилась.

Пылинку-то Тоня моя у собак отбила, да в избу приволокла. Уж любила кошка ее до жути.

Сколько Мишанька один в подполе сидел? Кто его туда запрятал и от кого? И сказать-то не скажет, два года ему всего было. Да и после пережитого испуга лет до семи молчал. А Тонечка моя, как в воду канула…

Узнавал, ни у родителей, ни у несостоявшегося жениха она не появлялась. А через год в саду, откуда ни возьмись, выросла калина. Вот такая история, ребятки…

Глава 11. Последняя ночь.