Летнее убежище

– Кеннеди! – позвал Росс, опустившись на колени около неподвижно лежащей на боку девушки. – Эй, Кеннеди! Поднимай свою задницу. Давай шевелись, черт тебя возьми! Нужно скорее выбираться!

Господи, пусть она будет жива, пусть она будет жива! Черт, он больше не мог этого выносить! Слишком часто ему приходилось переворачивать солдата и понимать, что он – или она – уже не дышит.

– Кен…

– Черт! – Девушка оттолкнула его руку и встала на ноги, не переставая ругаться. Затем мельком взглянула на Росса, и он поразился ее решительному виду. – Не тратьте время попусту, шеф. Убираемся отсюда ко всем чертям.

Четверо членов экипажа пригнулись под пробитым фюзеляжем. Противник поливал пулями санитарный крест и хвостовую балку. На пол отскакивали гильзы от автоматов АК-47.

Сопровождающий их «апачи» прорвался сквозь заградительный огонь и стал преследовать неприятеля на земле, стреляя по ярким вспышкам на склонах гор и обеспечивая столь необходимую передышку. Второму вертолету удалось спастись, и теперь он наверняка посылал на базу сигналы бедствия. Повсюду поднимались в воздух столбы черного дыма от пушечных выстрелов.

Не имея возможности эвакуироваться, экипаж решил искать какое-нибудь укрытие. Низко пригнувшись, под градом осколков они потащили носилки в ближайший дом. За облаками дыма и пыли Росс заметил неприятельского солдата, который, пригнувшись и сжимая в руках АК-47, настороженно посматривая по сторонам, приближался к этому дому с другой стороны.

– Я займусь им. – Росс локтем толкнул Немо.

Безоружный против огнестрельного оружия, Росс понимал, что у него есть всего несколько секунд, чтобы использовать элемент внезапности. Вот тут и пригодилась армейская выучка. Неслышно приблизившись к парню сзади, он стремительно нагнулся, схватил его за щиколотки и резко рванул на себя, отчего тот рухнул лицом на землю и не успел выдохнуть, как Росс мгновенно отключил его, ударив ребром ладони по глазам, по шее и в живот – именно в такой последовательности. Парень даже не понял, что с ним случилось. За пару секунд Росс связал ему кисти стяжкой для проводов, забрал автомат и втащил пленного в дом.

Там оказались осажденные американские и афганские солдаты.

– «Дастофф-91», – представил свой экипаж Рэйнджер. – К сожалению, вам придется подождать другого рейса.

Захваченный в плен солдат застонал и пошевелился.

– Ну и ну! Где это вы научились этому приему? – спросил один из американцев.

– Медэвакуаторы специально обучаются борьбе без применения оружия, – пояснил Немо, пожимая Россу руку.

В комнате звучали разговоры на английском и на пушту.

– Нам крышка, – уныло заключил один из солдат.

Как и его товарищи, он явно неделями не мылся, и на животе у него был пояс от блох; условия жизни на сторожевом посту были очень тяжелыми. Парень, лицо которого было еще юношески круглым, но глаза уже потухли, глухим усталым голосом рассказал про ожесточенный бой с неприятелем. Не в первый раз, глядя на таких вот измотанных и опустошенных ребят, Росс думал, смогут ли они когда-нибудь по-прежнему радоваться жизни.

– Давайте взглянем на раненого, – предложила Кеннеди.

Видно было, что ей не терпится сделать хоть что-нибудь. Солдат подвел ее к ряду лежащих людей – афганский подросток с айфоном в руках, который тянул какую-то заунывную мелодию, напоминающую мусульманскую молитву; солдат, со стонами сжимающий свою изорванную осколками ногу. Несколько человек были без сознания. Кеннеди проверила у них пульс и растерянно оглянулась.

– Мне нужно что-нибудь, на чем можно писать.

Росс вынул из ее сумки маркер.

– Вот здесь, – сказал он, указав на обнаженную грудь подростка.

Она смущенно помедлила, затем стала писать на коже мальчика. Снаружи снова ударили выстрелы. Минут через двадцать, показавшиеся людям целой вечностью, прибыл еще один санитарный вертолет, спустил на тросе врача и отправился искать площадку для приземления. В доме все помогали врачам осматривать раненых и отбирать из них самых тяжелых.

Росс прошел мимо двух солдат, явно уже мертвых. И ничего не почувствовал, да он и не позволял себе никаких чувств. Кошмар начнется позднее.

– Попробуйте остановить кровотечение, – указал прибывший врач на очередного раненого. – Хотя бы зажмите чем-нибудь рану.

Росс оторвал рукав и, лишь когда прижал ткань к поврежденной руке человека, понял, что это старик, рядом с которым сидел мальчик лет десяти. Он обнимал старика за шею и что-то тихо напевал ему на ухо. Видимо, пение успокаивало раненого.

Росс страдал оттого, что душа его перестала что-либо чувствовать. Глядя, как мальчик нежно поглаживает старика по щеке, он вдруг понял, что ему не хватает именно этого, вот такого участия и заботы. Семья! Она придавала жизни смысл. Когда у человека отнято все, семья остается единственным, что имеет значение, единственным, что привязывает человека к жизни. Помимо своего деда, Росс ни к кому не испытывал горячей и нежной привязанности, и это его пугало.

Огонь со стороны повстанцев стих. Прибыло еще два санитарных вертолета с носилками. Все действовали быстро, пользуясь временным затишьем. Раненых укладывали на носилки, перетаскивали на одеялах, несли на руках. Ходячие раненые сами торопливо забирались в вертолеты. Первый вертолет оторвался от земли, натужно ревя от перегрузки, затем закружился, как карусель на карнавале.

Росс последним забрался во второй вертолет и крепко ухватился за поручень. Их снова стали обстреливать, пули со звоном ударяли в тормозные колодки. Полет сопровождался грохотом и дымом, но наконец – наконец-то! – он увидел, как губы одного из членов экипажа зашевелились, произнося долгожданные слова: «Дастофф» идет на посадку!»

Они дотянули до аэродрома с последним литром горючего, и вокруг них сразу засуетилась наземная команда. Один из медиков промыл ему рану раствором бетадина и наложил повязку. И он пошел в лагерь, чувствуя, как неистовое афганское солнце обжигает ему руку, с которой он сорвал рукав. Голова у него кружилась от осознания того, что он в очередной раз побывал в аду и вышел из него практически целым и невредимым.

Было только около полудня.

Его экипаж «дастоффа», известный быстротой своих действий и профессионализмом, спас жизнь не одному десятку людей. Для ребят стало нормой доставлять раненых с поля боя до хирургического отделения всего за двадцать пять минут. Он всегда этим гордился, но чувствовал, что больше уже не в силах выносить весь этот ужас и напряжение.

Вокруг палатки-столовой было оживленно, к вылету готовились еще два экипажа.

– Эй, Лерой! А рано для тебя в этом году наступило Рождество! – окликнул его Немо и с аппетитом вонзил зубы в сложенную пополам пиццу, которую купил в палатке с надписью «Пицца Хат». – Я слышал, приказ о твоем увольнении уже прибыл.

Росс кивнул, испытав нечто отдаленно похожее на облегчение. Наконец-то это произошло, наконец-то он едет домой.

– И что собираешься делать на родине? – спросил Немо.

Начать все заново, подумал Росс, только на этот раз он уже знает, что в жизни важнее всего.

– О, планы у меня большие, – ответил он.

– И правильно, – усмехнулся Немо, направляясь в душевую палатку. – Не то что у нас.

Когда попадаешь в такое место, ты не строишь никаких планов, только и думаешь, как бы уцелеть. Россу с трудом верилось, что теперь он может думать о завтрашнем дне.

Он заметил в тени палатки Флоренс Кеннеди; присев на корточки, она тихо плакала и время от времени отхлебывала что-то из фляжки.

– Послушайте, вы уж извините за то, что я на вас наорал, – сказал он.

Она подняла на него глаза, полные слез.

– Сегодня вы спасли мою задницу.

– Она у вас чертовски привлекательная.

– Шеф, следите за тем, что говорите! Так вы можете слишком далеко зайти. – Она усмехнулась сквозь слезы. – Я ваша должница.

– Я только делал свою работу, мэм.

– Говорят, вы возвращаетесь домой.

– Ага.

Она сунула руку в карман, вытащила визитную карточку и написала на ней адрес своей электронной почты.