Бесстыжая

– Какая прелесть! – воскликнула Джесси, не решаясь, однако, забрать у него подарок.

– Кроме того, здесь есть корень валерианы, помогающий восстановить мир между двумя людьми. – Люк взял ее руку, сжатую в кулак, и затянул шелковую нитку на запястье. – Носи это для меня, ладно? Если ты собираешься прожить долго, лучше, если это будет счастливая жизнь.

– Лучше, это уже точно. – Джесси рассмеялась хриплым грудным смехом.

– Наденешь его сегодня вечером?

– Вечером?

Мешочек издавал аромат роз, дыма и чего-то еще более сильного. Интересно, пахнет ли опиум? Может ли аромат одурманивать? Она с улыбкой принюхалась, от чего у нее слегка закружилась голова. Цветы принесут ей любовь и преданность. Ведь он сказал именно это? Джесси была поражена тем, что Люк оказался таким щедрым и милым, хотя и не понимала, почему.

– Мы идем в оперу, – объявил Люк. – Я взял билеты на «Богему».

Этим вечером Джесси была в белом. Шифоновое платье гораздо лучше гармонировало с ярко-голубым цветом талисмана, чем ее традиционные черные наряды; кроме того, ей хотелось быть такой же холодной и загадочной, как лунный свет. Полупрозрачная туника была накинута на короткое шелковое боди с глубоким вырезом на груди. Скромное, но одновременно захватывающе сексуальное, это платье требовало босоножек и прически цыганской танцовщицы – уложенных дикими, роскошными волнами волос.

Люк ждал ее в фойе и, когда она спустилась по лестнице, был поражен и удовлетворен тем, как она выглядит. Кроме того, его явно порадовала смена цвета.

– Бабочка покинула свой кокон, – сказал он.

Джесси ответила улыбкой и покраснела. Ей и в голову это не приходило, но Люк был определенно прав. Все, что он ни делал в эти дни, попадало в десяточку. В ресторане он сказал, что ее похититель будет знать ее лучше, чем она сама. Казалось, он держал свое обещание.

Если она бабочка, то Люк – призрак, подумала Джесси. В черном галстуке, с волосами, зачесанными назад, он выглядел потрясающе. Прихрамывающая походка придавала Люку ауру байронизма, что ему очень шло. Джесси еще никогда не видела его таким красивым.

Опера едва не заставила Джесси расплакаться. В последнем акте, когда любовников разлучала смерть, а в музыке Пуччини звучали одновременно радость и скорбь, Джесси не уставала поражаться чуду красоты и трагизму неизбежной развязки драмы великой любви.

По дороге домой Люк как бы случайно вытянул руку вдоль сиденья и коснулся ладонью шелковых кудрей на затылке Джесси. Запах его одеколона заставил ее чувства смешаться. Она на мгновение закрыла глаза, все еще завороженная спектаклем. Длинные пальцы Люка гладили ее роскошные волосы, поднимая в ней целый вихрь чувств. Потом его ладонь скользнула между ее лопаток, нежными, но уверенными движениями лаская ее обнаженную кожу.

Интимность этого прикосновения постепенно лишила ее всех средств защиты. Погруженная в блаженное состояние, Джесси невольно – принялась воображать волнующие сцены. Пламя чувственности билось у нее в груди, наполняя ее нервы сладостной и странной слабостью. Ей казалось, будто ее раздевает и ласкает опытный любовник. Своим на первый взгляд беспечным движением Люк соблазнял ее, создавая впечатление, будто он гладит все ее тело.

Они остановились перед светофором, и Люк провел пальцами по ушной мочке Джесси и дальше, достигнув чувствительной впадины между ухом и нижней челюстью. Джесси из последних сил заставляла себя смотреть на дорогу. Напряжение росло, и изданный ею вздох было трудно интерпретировать двояко. Это был негромкий любовный стон; Люк взял ее за подбородок и повернул лицом к себе. – Что это? – спросил он.

– Я не знаю.

– Ты хочешь заняться со мной любовью?

– Да. – Джесси прикоснулась к его бедрам, ощутила напряжение стальных мышц и внезапно поняла, что ее всю трясет. Люк свернул на боковую улицу, припарковал машину и заглушил мотор. Тем же медленным, изнуряющим движением он провел пальцем по ее щеке и коснулся губ, словно желая заворожить ее. Джесси издала еще один грудной стон. Через мгновение он раздвинул ее губы, и она, не в состоянии сдержаться, впустила в себя его палец, словно проглотила карамельку.

– Здесь? – спросил он. – В машине? Джесси кивнула, готовая на все. Она никогда не испытывала такого желания, такого сексуального голода, такой истомы. Что с ней происходит? В машине пахло его одеколоном и роскошными, экзотическими ароматами ее талисмана – дымом, розами и опиумом. Дыхание Джесси участилось и стало глубже, она снова спросила себя, не наркотик ли действует на нее таким неожиданным образом.

– Джесси… ты уверена?

– Да, – настойчиво повторила она. Люк продолжал гладить ее, желание билось в его глазах, как пламя за решеткой. Но что-то, казалось, удерживало его. Джесси думала, что он схватит ее в свои объятия и будет целовать с неиссякаемой страстью. Она ждала, когда он разорвет на ней одежду.

– Может быть, мы поговорим об этом?

– Что случилось? – спросила она. – Ты не хочешь?

– Нет, не в этом дело. – Люк пожал плечами, все еще играя с ее ртом, как будто хотел дать ей понять, что в состоянии контролировать ее одними движениями пальцев. – Мне просто кажется, что сначала мы должны все обсудить, Джесси. Я хочу тебе кое-что сказать.

– Обсудить? – Джесси чувствовала, как к коже приливает жар.

Лицо ее было словно охвачено огнем. Казалось, она сейчас взорвется. Его колебания лишали ее сил, что было неудивительно. Она пришла к нему нагая, предлагая себя, признавая, что она нуждается в нем вопреки всему, что между ними происходило. Она так рисковала…

Разочарованная, она отпрянула от него.

– Обсудить что?

Люк притих, словно понимая, что он наделал.

– Прости меня, – сказал он. – Это была глупая идея.

– Что обсудить. Люк?

– Позже… Это может подождать.

– Нет, не может. Я хочу знать, что для тебя так важно.

– Это ерунда. – Он нажал на кнопку и открыл верхнее окно, чтобы немного проветрить машину. – На завтра у меня есть кое-какие планы, и я хотел бы, чтобы ты поехала со мной. Я пытался понять, как тебя об этом попросить. Сегодня вечером я подумал…

Джесси поняла, что допустила ошибку: не нужно было так реагировать на его действия после первого же его прикосновения. Смущение охватило ее. Люк довел ее до сексуальной лихорадки одной только лаской. Даже если он и не хотел доказать, что может заставить ее хотеть его – и признаться в этом, – он все равно своего добился. Джесси испытала прилив стыда. А затем – отвращения, не к нему, а к себе. Как она могла быть такой глупой, такой доверчивой? Неужели ей так отчаянно хотелось заняться любовью с Люком Уорнеком? Неужели она унизилась перед ним после всего, что он с ней сделал?

Она взглянула на него, пораженная темной чувственностью, горевшей в его глазах. Да, это была жестокость – полумрак не мог обмануть ее. Он был жестоким. Это было бесчеловечно – натягивать струны, играть с ней, управлять ею. Сколько раз и какими болезненными способами она должна в этом убеждаться? Люк явно мстил ей за ее брак с Саймоном. Для этого он даже фактически силой заставил ее выйти за него замуж. И он сам предупреждал ее, что ей захочется убить его.

Люк повернул ключ и завел машину.

– Поедем домой, – сказал он. Когда они вернулись на хайвей, Джесси охватило жгучее любопытство совсем другого рода. Она не собиралась откладывать удовольствие, даже если оно было мазохистским.

– О чем ты хотел со мной поговорить? – спросила она.

Люк некоторое время думал, что сказать. Он выбрал дальнюю дорогу к дому, через Нортпойнт, и теперь они проезжали через пристань с ее знаменитыми ресторанчиками и музеями.

– Помнишь наш разговор в тот вечер, когда мы поженились?

Джесси, естественно, не забыла их спор. Отчасти из-за него она и поехала с ним в Сан-Франциско.

– Ты очень уверенно говорил о том, что кто-то должен вытащить «Уорнек Комьюникейшенс» из первобытного состояния. Ты этот разговор имеешь в виду?

Люк посмотрел на нее с неожиданной холодностью.

– Никто ничего не должен. Компания может умереть из-за своей собственной неспособности к обновлению – просто упасть на спину и поднять лапки кверху. Как мой отец. Это, будет поэтично, не правда ли? Компания Саймона унаследовала его смертельные пороки – ограниченность взглядов, негибкость.

Джесси молчала, не желая защищать Саймона. Может быть, когда-нибудь Люк поймет, какой поэтичной была смерть его отца, какими смертельными были его пороки.

– Ты этого хочешь?

– Компания не погибнет, – уверенно произнесла Джесси, довольная тем, что перед свадьбой усиленно потрудилась. – Рыночные колдуны называли газеты анахронизмом с самого появления телевидения. Большинство этих колдунов уже в могиле, а газеты живут. Это живая часть культуры, ежедневный ритуал. В нашем сумасшедшем мире они обеспечивают некоторое постоянство и ощущение связи явлений. Если газета хорошая, она становится другом, если не членом семьи.

– Очень красноречиво, – откликнулся Люк. – К сожалению, я могу прострелить твои аргументы в нескольких местах с закрытыми глазами. Нужно ли объяснять тебе, как сильно электронные средства массовой информации урезали доход от печатной журналистики? По-моему, арифметика достаточно проста.