Глиняные буквы, плывущие яблоки

Каждая из дверей вела в разные залы: Солнца, Луны и Земли.

Зал горячей, холодной и теплой воды.

Над дверью в Зал Луны блеснули изразцы. Дева-Луна сидела сутулой птицей на ветвях и смеялась неслышным тысячелетним смехом.

– А это уже… катахтам. Где же буквы, которые между ними?

Ведя с собой такую беседу, Учитель вошел в дверь, ведущую в Зал Луны.

Чьи-то руки схватили его сзади за горло и прижали к стене.

В ухо ударил хриплый голос:

– Стой… Не шевелись! Так. Теперь отвечай – тебя прислал Председатель?

Учитель тяжело дышал. Он как будто не испугался – лампа в его руках даже не дрогнула. Но и высвободиться из выросших из темноты рук не пытался. Сдавленным голосом, с трудом выталкивая каждое слово, ответил:

– Отпусти горло, Ойниса… Или тебе мало одного удавленного?

Пальцы ослабли. Учитель смог немного повернуть голову.

Из темноты на него глядела маска.

– Ты здесь одна? – спросил Учитель.

Маска кивнула и убрала руки от учительского горла.

– Вот как ты меня встречаешь, Ойниса… А я ведь тебе принес твое украшение.

Достал что-то. Маска молчала; только глаза влажно светились в прорезях картона.

– Держи.

На ладони – свернутая золотая цепочка. С каким-то, кажется, камнем.

– Ты ведь ради нее в первую ночь приходила? Да? Испугала моего соседа, потом полночи уснуть не мог, бедный. Тебя ведь могли увидеть.

Маска взяла украшение, отделилась от стены и прошла вглубь коридора… Высокая, стройная женщина. Длинный волос скручен змеей, собран на затылке.

– Зачем ты пришел? – Остановилась. – Только за этим? Или тебе нужна женщина?

Голос был низкий, шершавый, чуть шепелявый. Как будто из глины слова лепила.

– Нет, – ответил Учитель. – Это мне не нужно.

Ойниса рассмеялась:

– Тогда ты третий мужчина в моей жизни, кто отказывается от моего тела!

– А кто первые двое?

– Мой покойный отец. И Старый Учитель… который тоже скоро… Ты знаешь, что я была его любимой ученицей? О-о… какие надежды он на меня возлагал, бедный!

– Ты жила последнее время у него? – спросил Учитель.

Ойниса задумалась.

– Это село состоит из ушей и глаз. Разве в нем спрячешься… Тебя точно не подослал Председатель?

– Нет.

– Интересно, кто меня выдал? Азизка. Паршивый Азизка, из-за которого я снова в этой тюрьме… Это же тюрьма – какая это баня? Я уже один раз в такой сидела. Но в той хотя бы сигареты были.

Учитель порылся в мешке:

– Я принес для тебя сигареты.

Ойниса выхватила пачку:

– О-о! На пол не валит, сигаретками кормит! Подожди, давай – в зал, там дырка в крыше; а здесь куревом пахнуть будет, люди догадаются, маму бедную закусают…

Схватив за руку, потянула его за собой.

Они сидели в Зале Луны.

«Крыша с дыркой» оказалась огромным куполом; кое-где уцелели львы с телом рыбы. На вершине купола была башенка с окнами; лунный свет спускался по стене и натекал лужицей на дне пустого бассейна.

Вокруг бассейна древний мастер устроил каменные скамьи. На одной из них курила Ойниса. Дырочка для рта в ее маске как раз была в толщину сигареты.

Учитель сидел на соседней скамье и разглядывал купол.

– Ты бы слышал, как он ругался, когда меня выгонял этот раз! – говорила Ойниса, затягиваясь второй. – Да, Старый Учитель… А всё этот противный Азизка… Он мне, кстати, про тебя тоже рассказывал. Нет, даже не думай, я не спала с этим ребенком! Ему еще двенадцати нет… Не знаю, зачем старик с ним так обращается. Ну не может Азизка стихи как диктор выговаривать. И кому он тут эти стихи потом читать будет? Курам-баранам? Председателю?

Ойниса закашлялась. Волосы, теснившиеся в клубке на затылке, вдруг прорвали невидимые шлюзы и хлынули на плечи. Ойниса смахнула пару прядей с маски.

– «Неть, я ни Байрон, я дыргой…» – просюсюкала, изображая Азизку. – Он «Байрон» как «баран» произносит; старик – за палку: «Ты и есть баран»: бах-бах… Потом ко мне в комнату приползет, Азизка этот, на спинке синяки: «Тетя Ойниса, пожалейте!» Я жалела. Ка-аждый синячок ему целовала…

– Доброе дело совершали, – сказал Учитель.

– О-о, да… Если еще добавить, что, пока я его целовала, он иногда запускал свои лапки к себе в штаны, там, спереди… На этом добром деле нас старик и застукал…

– Зачем ты это рассказываешь? Грязь это.

Ойниса выпустила в лунный луч несколько дымных змеек:

– Везде грязь. Ты вот мелом пальцы пачкаешь. Отец мой в машинном масле…

– Это всё смыть можно.