Всё предельно (сборник)

На его лице изумление.

– Ты можешь это сделать?

Она улыбается.

– Ф шекшионном жале номер шетыре у наш мнохо шекретоф, mein Herr[12 - Mein Herr – мой господин (нем.).].

– Охотно верю. – Он улыбается в ответ и уходит из моего поля зрения. Когда его рука возвращается – пальцы охватывают микрофон, свисающий с потолка на черном шнуре. Микрофон формой напоминает стальную слезинку. От одного его вида охвативший меня ужас усиливается стократ. Конечно же, они не разрежут меня, не так ли?

Пит еще не ветеран, но какой-то опыт у него, безусловно, есть; он обязательно увидит следы от укуса, уж не знаю, кто там укусил меня, пока я искал в кустах мяч, и тогда они заподозрят, что что-то не так. Они должны заподозрить.

Но пока я по-прежнему вижу ножницы с их бессердечным атласным блеском, ножницы, похожие на те, какими режут кур… и поневоле задаюсь вопросом: буду ли я еще жив, когда он вытащит сердце, сочащееся кровью, из моей груди и подержит секунду-другую над моими застывшими глазами, прежде чем бросить на чашку весов? Мне представляется, что я могу это увидеть. Действительно могу. Говорят же, что после остановки сердца мозг может нормально функционировать чуть ли не три минуты.

– Готов, доктор, – официальным тоном говорит Пит. Где-то перематывается магнитофонная лента: пошла запись.

Процедура вскрытия началась.

– Давай опишем этого господина, – весело восклицает она, и меня ловко переворачивают. Правая рука описывает широкую дугу, ударяется о край стола, падает вниз, металлическая кромка впивается в бицепс. Мне больно, но я приветствую боль, радуюсь ей. Молюсь, чтобы кромка порвала кожу, молюсь, чтобы пошла кровь, чтобы произошло что-то такое, чего не случается обычно с трупами.

– Гопля! – продолжает доктор Арлен, поднимает мою руку и укладывает рядом с телом.

Теперь меня больше всего заботит нос. Он прижат к столу и легкие впервые посылают сигнал бедствия: жалобно трепыхаются. Рот закрыт, нос, прижатый к столу, закрыт частично (на сколько, сказать не могу; я же не ощущаю собственного дыхания, практически не ощущаю). Что, если я задохнусь?

Потом что-то происходит, заставляющее забыть о носе. Огромный предмет, по ощущениям – стеклянную бейсбольную биту, загоняют мне в задний проход. Вновь пытаюсь кричать, и мне-таки удается выжать из себя слабое бубнение.

– Измеряю температуру, – говорит Питер. – Таймер включен.

– Дельная мысль. – Она подвигается. Освобождает ему место. Дозволяет потренироваться на этом трупе. Дозволяет потренироваться на мне. Музыка становится тише.

– Субъект – белый, возраст сорок четыре года, – говорит Пит в микрофон, говорит для вечности. – Его зовут Говард Рандольф Коттрелл, проживал по адресу: 1566 Лорел-крест-лайн, здесь, в Дерри.

Доктор Арлен, издалека: «Мэри-Мид».

Пауза, Пит продолжает с легким раздражением в голосе: «Доктор Арлен сообщает мне, что субъект в действительности живет в Мэри-Мид, который отделился от Дерри в…»

– Довольно истории, Пит.

Святой Боже, что они воткнули мне в задницу? Термометр для скота? Будь он чуть длиннее, думаю, головка достала бы до горла. И на смазке они сэкономили… но с другой стороны, почему бы и нет? В конце концов я для них труп.

Труп.

– Извините, доктор. – Пит держит паузу, вероятно, вспоминает, на чем остановился. Вспомнил. – Это информация из сопроводительного листа, полученного от санитаров машины «скорой помощи». Первоначально она взята из водительского удостоверения, выданного штатом Мэн. Подписал сопроводительный лист доктор… э… Френк Дженнингс. Субъект найден мертвым на территории гольф-клуба «Дерри».

Теперь я надеюсь на свой нос. Надеюсь, что он начнет кровить. «Пожалуйста, – прошу я его, – начни кровить. Не просто крови, пусть кровь льется рекой».

– Причиной смерти может быть инфаркт, – продолжает Питер. Чья-то легкая рука скользит по моей спине к расщелине между ягодиц. Я рассчитываю, что она вынет термометр. Напрасно. – Позвоночник, похоже, не поврежден. Видимых признаков травмы нет.

Видимых признаков. Видимых признаков! Что они несут?

Он поднимает мою голову, ощупывает подушечками пальцев скулы, а я отчаянно бубню: «Н-н-н-н-н», – зная, что он не сможет услышать меня, слишком уж громко бренчит гитара Кейта Ричардса, но надеясь, что почувствует вибрацию воздуха в моих носовых каналах.

Не чувствует. Вместо этого поворачивает голову из стороны в сторону.

– Никаких видимых травм шеи, никакого трупного окоченения, – говорит он, и мне так хочется, чтобы он просто отпустил мою голову, позволил ей шмякнуться об стол, вот тогда нос обязательно закровит, если только я не мертв. Но он осторожно укладывает ее, нос сплющивается, мне опять грозит удушье.

– Видимых повреждений нет ни на спине, ни на ягодицах, хотя на верхней задней части правого бедра старый шрам, выглядит, как давняя рана, возможно, от попадания шрапнели. Уродливый шрам.

Шрам уродливый, и действительно от шрапнели. На нем война для меня закончилась. Мина угодила в зону расположения служб снабжения, двоих убило, одному – мне – повезло. Он еще уродливее спереди, в более чувствительном месте, но детородный орган функционирует… вернее, функционировал до этого дня. Четверть дюйма левее – и им пришлось снабжать меня ручным насосом и баллончиком углекислого газа для удовлетворения сексуальных потребностей.

Наконец он вынимает термометр (Боже, какое облегчение), и на стене я вижу длинную тень, когда Пит поднимает термометр на уровень глаз.

– Девяносто четыре и две десятые[13 - 94,2 градуса по Фаренгейту соответствуют 34,9 по Цельсию.], – объявляет он. – Многовато. Словно этот парень живой, Кэти… доктор Арлен.

– Вспомни, где они его нашли, – откликается она от дальней стены секционного зала. Одну песню «Роллинги» допели, следующую еще не начали, поэтому я четко слышу в голосе лекторские интонации. – Поле для гольфа. Вторая половина летнего дня. Я бы не удивилась, если термометр показал девяносто восемь и шесть десятых[14 - 98,6 градуса по Фаренгейту соответствуют 36,6 по Цельсию, то есть нормальной температуре человеческого тела.].

– Конечно, конечно. – Голос обиженный, как у наказанного ребенка. – На пленке это будет звучать странно, не так ли? – Перевод: «Послушать пленку, так я круглый дурак?»

– Ничего странного, обычное практическое занятие. Собственно, так оно и есть.

– Ладно, отлично. Поехали дальше.

Его обтянутые резиной пальцы раздвигают мне ягодицы, движутся вниз, к бедрам. Я бы напряг мышцы, если мог.

«Левая нога. – Я посылаю ему телепатический сигнал. – Левая нога, Пити-бой, левая голень, видишь?»

Он должен видеть, должен, потому что я чувствую, чувствую, это место пульсирует болью, как после укуса пчелы или укола, сделанного неумехой медсестрой, вместо вены впрыскивающей содержимое шприца в мышцу.

– Известно, что играть в гольф в шортах – идея не из лучших, и субъект – наглядное тому подтверждение, – говорит он, и я желаю ему родиться слепым. Черт, может, он и родился слепым, ведет себя так, будто глаз у него нет. – Я вижу множество укусов насекомых, царапины…

– Майк говорит, что его нашли в кустах, – подает голос Арлен. От нее столько шума. Такое ощущение, что она моет посуду в кафетерии, а не раскладывает предметные стекла и карты. – Предполагаю, у него случился инфаркт, когда он искал мяч.

– Ага…

– Продолжай, Питер, все у тебя идет хорошо.

Я нахожу, что с этим утверждением можно поспорить.

– Ладно.

Вновь прикосновения и нажатия. Нежные. Возможно, слишком нежные.

– Укусы москитов на левой голени выглядят воспаленными. – Его прикосновения остаются нежными, но пульсирующая боль усиливается настолько, что я бы закричал, если мог кричать, а не едва слышно бубнить. И тут мне приходит в голову мысль, что моя жизнь зависит от времени записи «Роллинг стоунз», которую они слушают… я полагаю, это кассета, а не си-ди – на последнем одна песня сразу следует за другой. Если запись закончится до того, как они начнут резать… если я смогу пробубнить что-нибудь достаточно громко и один из них услышит меня прежде, чем они перевернут кассету…

– Я, возможно, захочу взглянуть на эти укусы после общего вскрытия, – говорит она, – хотя если наше предположение насчет его сердца верно, нужды в этом не будет. Или… ты хочешь, чтобы я взглянула на них прямо сейчас? Они тебя тревожат?

– Нет, обычные укусы москитов, – лопочет этот болван. – Здесь крупные москиты. У него пять… семь… восемь… почти дюжина укусов только на левой ноге.

– Забыл, куда пошел.