Под Куполом. Том 2. Шестое чувство

– Да, сэр, мистер Ренни. – Не нравилось это Френку, что вполне устраивало Большого Джима.

Он встал. Только вместо того, чтобы выпроводить их за дверь, протянул им руки. Увидел недоумение на их лицах, кивнул, по-прежнему улыбаясь.

– Подойдите сюда. Завтра у нас знаменательный день, и нам не следует встречать его без молитвы. Так что возьмемся за руки. – Они взялись. Большой Джим закрыл глаза. – Господь наш…

Какое-то время говорил, тогда как остальные внимали.

3

Барби поднялся по наружной лестнице, ведущей к его квартире, за несколько минут до полуночи с поникшими от усталости плечами, думая о том, что сейчас хочет только одного – шести часов забвения, чтобы встать по будильнику и идти в «Эглантерию» готовить завтрак.

Но усталость как рукой сняло, едва он включил свет: генератор Энди Сандерса обеспечивал электричеством и квартиру над его аптечным магазином.

Кто-то здесь побывал.

Признаки чужого присутствия были настолько неявными, что поначалу Барби не смог их установить. Закрыл глаза, открыл, прошелся взглядом по гостиной, объединенной с кухонькой, ни на чем не заостряя внимания, но стараясь ничего не упустить. Книги, которые он намеревался оставить здесь, не передвигали по полкам, стулья стояли на привычных местах, один – у торшера, второй – у единственного в комнате окна с чудесным видом на проулок между домами, кофейная чашка и тарелка оставались там, куда он их и поставил: на сушилке у крошечной раковины.

А потом все сложилось, как обычно и бывает, если не стремиться максимально быстро выйти на правильный ответ. Ковер. Для себя Барби называл его Не-Линдсей.

Примерно пять футов в длину и два в ширину Не-Линдсея выткали повторяющимися синими, красными, белыми и коричневыми ромбами. Барби купил ковер в Багдаде, а иракский полицейский, которому он доверял, заверил его, что сработан ковер на курдской фабрике.

«Очень старый, очень прекрасный, – говорил полицейский. Звали его Латиф Абд аль-Халик Хассан. Хороший солдат. – Выглядит турецким, но нет-нет-нет. – Широкая улыбка. Белые зубы. Через неделю после того дня на рынке пуля снайпера вышибла мозги Латифа Абд аль-Халика Хассана через дыру в затылке. – Не турецкий, иракский!»

Продавец ковров в желтой футболке с надписью «НЕ СТРЕЛЯЙТЕ В МЕНЯ, Я ВСЕГО ЛИШЬ ПИАНИСТ» начал что-то говорить. Латиф слушал, кивая. Потом оба рассмеялись. После чего продавец сделал на удивление американский жест: ладонью правой руки обхватил левую повыше локтя и согнул ее, сжав пальцы в кулак. Они засмеялись еще громче.

«Что такое?» – спросил Барби.

«Он говорит, что американский сенатор Линдсей Грэм купил пять ковров, похожих на этот, за пятьсот долларов. Пятьсот долларов из рук в руки перед прессой. Больше – под прилавком. Но ковры сенатора – подделка. Да-да-да. Этот не подделка, настоящий. Я – Латиф Хассан, говорю тебе это, Барби. Не Линдсей Грэм ковер».

Латиф поднял руку, и Барби ударил по ней своей пятерней. Хороший тогда выдался день. Жаркий, но хороший. Он купил ковер за двести американских долларов и ди-ви-ди-плейер «Коби», твердую валюту в любой стране. Не-Линдсей стал его иракским сувениром. Барби намеревался оставить ковер, уходя из Милла, глубоко в душе полагая, что тем самым окончательно оставляет в прошлом Ирак, но куда там. Где бы ты ни побывал, там ты и оставался. Великая буддийская истина нашего века.

Он никогда не наступал на ковер, испытывал к нему суеверный страх, всегда обходил, будто прикосновение его ноги к ковру могло активировать какой-то компьютер в Вашингтоне, и он вновь оказался бы в Багдаде или Фаллудже. Но кто-то на ковер наступил, потому что кое-где шерстинки Не-Линдсея спутались, примялись, согнулись. А они были прямыми, когда он уходил этим утром, тысячу лет назад.

Барби прошел в спальню. Покрывало, как обычно, аккуратно обтягивало кровать, но ощущение, что здесь побывал чужак, никуда не делось. Остался запах пота? Следы чьей-то ауры? Барби не знал, да и не хотел знать. Он шагнул к комоду, выдвинул верхний ящик и увидел, что линялые джинсы, которые лежали сверху, теперь переместились в самый низ. И шорты цвета хаки, которые он клал молнией вниз, теперь лежали молнией вверх.

Он открыл второй ящик, с носками. Ему потребовалось меньше пяти секунд, чтобы убедиться, что его армейские идентификационные жетоны исчезли, и Барби это не удивило. Совершенно не удивило.

Он схватил свой мобильник, который тоже намеревался оставить в Милле, и вернулся в гостиную. Объединенный телефонный справочник Таркерса и Честерса лежал на столике у двери, тоненький, как брошюра. Он поискал нужный номер, не надеясь, что найдет: телефон начальника полиции в таких справочниках обычно не значился.

Да только в маленьких городках этого правила не придерживались. По крайней мере в этом маленьком городке, хотя про должность Герцога справочник умалчивал, ограничившись скромным: «Г. и Б. Перкинс, 28 Морин-стрит». И пусть уже перевалило за полночь, Барби без колебания набрал номер. Ждать он позволить себе не мог. Чувствовал, что время стремительно уходит.

4

Зазвонил телефон. Гови, без сомнения, звонил, чтобы предупредить, что задерживается, и ей лучше запереть дверь и лечь… Но тут же реальность вновь обрушилась на нее, как неприятные подарки, посыпавшиеся из отравленной пиньяты[1 - Пиньята – полая игрушка, которую начиняют угощениями или подарками. – Здесь и далее примеч. пер.]: пришло осознание, что Гови мертв. Бренда не знала, кто может ей звонить – она посмотрела на часы – в двадцать минут первого, но уже поняла, что это не Гови.

Садясь, Бренда поморщилась от боли, потерла плечо, отругала себя за то, что заснула на диване, отругала того, кто разбудил ее в столь поздний час и вновь заставил вспомнить, что она теперь вдова.

Потом в голову пришла мысль, что глубокой ночью ей могли позвонить только по одной причине: Купол исчез или в нем пробита дыра. Бренда ударилась ногой о кофейный столик так сильно, что разлетелись лежавшие на нем листы бумаги, захромала к телефонному аппарату у кресла Гови (у нее защемило сердце при взгляде на пустое кресло) и схватила трубку.

– Что? Кто?

– Это Дейл Барбара.

– Барби! Его взломали? Купол взломали?

– Хотелось бы позвонить по этому поводу, но увы.

– Тогда почему? Уже почти половина первого.

– Вы говорили, что ваш муж расследовал делишки Джима Ренни.

Бренда ответила не сразу, догадываясь, что за этим последует. Поднесла ладонь к шее, к тому месту, которое в последний раз погладил Гови.

– Он, как я вам и говорила, не располагал стопроцентными доказательствами…

– Я помню, что вы мне говорили, – прервал ее Барби. – А сейчас выслушайте меня, Бренда. Можете это сделать? Проснулись?

– Теперь да.

– Ваш муж оставил записи?

– Да. В своем ноутбуке. Я их распечатала.

Она посмотрела на листы распечатки файлов из папки «ВЕЙДЕР», рассыпанные по кофейному столику и полу.

– Хорошо. Надо, чтобы завтра утром вы положили распечатку в конверт и отнесли Джулии Шамуэй. Попросите ее спрятать распечатку в безопасное место. В сейф, если он у нее есть. В денежный ящик или запирающийся металлический шкаф, если нет. Скажите ей, что вскрыть конверт она должна только в том случае, если с вами или со мной что-то случится, или с нами обоими.

– Вы меня пугаете.

– В противном случае она не должна вскрывать конверт. Если вы ей это скажете, она вас послушает? Интуиция подсказывает мне, что да.

– Разумеется, но почему не дать ей взглянуть на содержимое конверта?

– Потому что, если издатель местной газеты узнает, какой компромат собрал ваш муж на Большого Джима, а Большому Джиму станет известно, что она этот компромат видела, мы практически лишимся того преимущества, которым сейчас располагаем. Вы это понимаете?

– Д-да… – Как бы ей хотелось, чтобы в этом полуночном разговоре участвовал Гови.

– Я говорил, что меня могут арестовать, если с ракетным ударом ничего не получится. Помните?

– Разумеется.

– Что ж, меня не арестовали. Этот сукин сын умеет выжидать. Но долго он теперь выжидать не будет. Я почти на сто процентов уверен, что произойдет это завтра… то есть уже сегодня. Если, конечно, вы не сможете остановить его, пригрозив сделать достоянием общественности компромат, добытый вашим мужем.

– И за что вас арестуют?

– Понятия не имею, но точно не за карманную кражу. А в тюрьме, думаю, со мной произойдет несчастный случай. В Ираке я видел такого предостаточно.

– Это безумие, – сказала она, но его слова обладали той жуткой убедительностью, с какой ей иногда приходилось сталкиваться в кошмарных снах.