Воспламеняющая

Он начал проталкиваться сквозь толпу, лихорадочно выискивая взглядом свободное такси.

– Эй, мужик…

– Ради Бога, парень!

– Мистер, вы чуть не наступили на мою собаку…

– Извините… извините… извините, – как заведенный повторял Энди. Искал взглядом такси. Не находил. В любое другое время их было бы полно. Мужчины из зеленого автомобиля приближались с твердым намерением схватить его и Чарли, увезти одному только Богу известно куда, в Контору, к черту на рога, а может, сделать кое-что похуже…

Чарли положила голову ему на плечо и зевнула.

Энди увидел пустое такси.

– Такси! Такси! – закричал он, размахивая свободной рукой.

За его спиной мужчины бросили притворяться и побежали.

Такси свернуло к тротуару.

– Стойте! – крикнул один из мужчин. – Полиция! Полиция!

В толпе закричала какая-то женщина, люди кинулись врассыпную.

Энди открыл заднюю дверцу, посадил Чарли на сиденье, сам нырнул следом.

– В Ла-Гуардию, быстро, – сказал он.

– Не двигаться, полиция!

Таксист повернул голову на голос, и Энди послал импульс – совсем крошечный. Кинжал боли вонзился ему в лоб, но тут же исчез, оставив только легкую тень, как бывает по утрам, если ночью спишь, неловко вывернув шею.

– Думаю, они хотят задержать того негра в клетчатой кепке, – поделился он своими наблюдениями с таксистом.

– Точно, – согласился тот, и автомобиль плавно отъехал от тротуара. Они покатили по Восточной Семидесятой улице.

Энди оглянулся. Двое мужчин стояли на бордюре. Остальные пешеходы не хотели иметь с ними ничего общего. Один из преследователей снял с ремня рацию и начал что-то говорить. Потом они исчезли из виду.

– Что сделал этот черный? – спросил таксист. – Ограбил винный магазин или еще что натворил?

– Не знаю, – ответил Энди, думая о том, как продолжить, как выжать из таксиста максимум за минимальный импульс. Они записали номерные знаки? Он полагал, что да. Но они не станут обращаться в полицию города или штата, и он застал их врасплох, ушел из-под наблюдения хотя бы на какое-то время.

– Черные в этом городе – банда наркоманов, – добавил таксист. – Можете мне не говорить – это я говорю вам.

Чарли клонило в сон. Энди снял вельветовый пиджак, сложил и подсунул ей под голову. Затеплилась искорка надежды. Все еще могло получиться, если он правильно использует сложившуюся ситуацию. Госпожа Удача послала ему – и он думал об этом без всякой предубежденности – человека, легко поддающегося воздействию. Таксист относился именно к этой группе: белый (азиаты по какой-то причине сопротивлялись лучше всех), достаточно молодой (воздействовать на стариков практически не представлялось возможным) и со средним интеллектом (умные поддавались легче всего; с глупыми приходилось напрягаться; с умственно отсталыми все усилия шли прахом).

– Я передумал, – обратился Энди к таксисту. – Отвезите нас в Олбани.

– Куда? – Таксист уставился на его отражение в зеркале заднего вида. – Приятель, я не езжу в Олбани. Ты рехнулся?

Энди достал бумажник, в котором лежала одна долларовая купюра. Возблагодарил Бога, что это такси без пуленепробиваемой перегородки, исключавшей любой контакт с водителем, если не считать щели для передачи денег. Непосредственное общение облегчало работу. Он так и не уяснил для себя, психологическое это воздействие или какое-то другое, но сейчас это значения не имело.

– Я дам вам пятьсот долларов, если вы отвезете меня с дочерью в Олбани. По рукам?

– Го-о-осподи, мистер…

Энди сунул долларовую купюру в руку таксиста, и когда тот бросил на нее взгляд, послал импульс… сильный. На мгновение испугался, что не сработает, что ничего не осталось, он выскреб последние крохи со дна бочки, когда заставил таксиста увидеть несуществующего черного в клетчатой кепке.

Потом пришло ощущение – как и всегда, сопровождаемое кинжальным ударом боли. Желудок наполнился свинцом, а кишки свело и скрутило. Он поднес трясущуюся руку к лицу, гадая, вырвет ли его сейчас… или он умрет. На одно мгновение ему захотелось умереть, как случалось всегда, если он прилагал чрезмерное усилие («Потребляй, но не злоупотребляй», – всплыл из подсознания лозунг канувшего в Лету диск-жокея, хотя он понятия не имел, о чем шла речь). Если бы в этот момент кто-нибудь сунул пистолет ему в руку…

Потом он глянул на Чарли, спящую Чарли, Чарли, верящую, что он вытащит их из этой передряги, как вытаскивал из других, Чарли, убежденную, что он будет рядом, когда она проснется. Да, из всех передряг, только на самом деле это была одна передряга, одна гребаная передряга, и всегда они делали одно и то же: убегали. Черное отчаяние давило изнутри на глаза.

Ощущение ушло… но не головная боль. Ей предстояло становиться все сильнее и сильнее, пока она не превратится в кувалду, забивающую раскаленные гвозди в голову и шею при каждом ударе сердца. От яркого света глаза начинали слезиться, а плоть за ними пронзали стрелы агонии. Перекрывались носовые ходы, дышать он мог только ртом. Кровь пульсировала в висках. Легкие шумы усиливались, обычные гремели, как отбойный молоток, громкие становились невыносимыми. Боль все росла, и наконец создавалось впечатление, что голову сжимают в инквизиторском черепном прессе, «шапке любви». На таком уровне она держалась порядка шести часов, или восьми, или десяти. Что будет с ним на этот раз, Энди не знал. Ему еще не приходилось посылать столь сильный импульс в таком истощенном состоянии. Но пока в голове властвовала боль, он становился совершенно беспомощным. Так что Чарли предстояло заботиться о нем. Бог свидетель, ей уже доводилось это делать… и тогда им везло. Однако сколько раз человеку может везти?

– Послушайте, мистер, я не знаю…

Это означало, что таксист подумал о проблемах с законом.

– Наша договоренность сохраняется, если вы ничего не говорите моей девочке, – прервал его Энди. – Последние две недели она провела со мной. Должна вернуться к матери завтра утром.

– Права на посещение ребенка, – кивнул таксист. – Я в курсе.

– Видите ли, мне следовало доставить ее туда самолетом.

– В Олбани? Рейсом «Озарк», правильно я понимаю?

– Правильно. Но дело в том, что я до смерти боюсь летать. Знаю, звучит глупо, но это правда. Обычно я отвожу ее сам, однако на этот раз моя бывшая взъелась на меня и… я не знаю. – И Энди действительно не знал, как продолжить. Байку он выдумал на ходу и чувствовал, что зашел в тупик. Возможно, сказывалась крайняя усталость.

– И я высажу вас у старого аэропорта Олбани, чтобы мамуля думала, что вы прилетели, так?

– Именно. – Его голова раскалывалась.

– А мамуля будет думать, что вы не квох-квох-квох, верно?

– Верно. – Квох-квох-квох? И что это могло означать? Боль нарастала.

– Пять сотен долларов, чтобы не лететь на самолете. – Таксист покачал головой.

– Для меня оно того стоит, – ответил Энди и направил последний крошечный импульс. А потом добавил, очень тихо и спокойно, почти в ухо таксисту: – И должно стоить для тебя.

– Послушайте, – в голосе таксиста послышались мечтательные нотки, – я никогда не откажусь от пятисот долларов. Можете мне не говорить – это я говорю вам.

– Хорошо. – Энди откинулся на спинку заднего сиденья. Таксиста все устроило. Шитая белыми нитками история вопросов не вызвала. Он не стал удивляться, что семилетняя девочка проводит две недели у отца в октябре, когда занятия в школе давно начались. Не удивился и тому, что у них не было даже маленькой дорожной сумки. Его ничего не смущало. Он получил импульс.

И теперь Энди предстояло за это заплатить.

Он положил руку на ногу Чарли. Дочь крепко спала. Всю вторую половину дня они провели в пути, с того самого момента, как Энди зашел за девочкой в школу, где она училась во втором классе, и забрал с урока под уже наполовину забывшимся предлогом… бабушка тяжело заболела… позвонила домой… извините, что приходится забирать ее посреди учебного дня. При этом он испытывал огромное, нарастающее облегчение: как он боялся, что, заглянув в класс миссис Мишкин, увидит пустой стул Чарли и стол, в который аккуратно убраны книги. Нет, мистер Макги… она ушла с вашими друзьями примерно два часа тому назад… они принесли от вас записку… что, не следовало ее отпускать? Воспоминания о Вики вернулись, внезапный ужас пустого дома, испытанный в тот день. Безумная гонка за Чарли. Потому что однажды они уже забирали ее, да, забирали.

Но Чарли была в классе. На сколько он их опередил? На полчаса? Пятнадцать минут? Меньше? Ему не хотелось об этом думать. Они поели в «Натанс» – и после этого не останавливались (Энди признавал, что его охватила паника: они ехали на подземке и автобусах, но по большей части шли пешком). А теперь Чарли совершенно вымоталась.