Всё предельно (сборник)

Джонни сел за руль, Джек – рядом, я втиснулся на заднее сиденье между Фрэнсисами и пытался рассмешить их маленького поросенка.

– Едем до ближайшего городка, – не оборачиваясь, объявил Джонни Фрэнсисам. – Там вы сходите на автобусной остановке, и езжайте себе, куда собирались, денег на дорогу вам оставлю. А мы заберем машину. Обещаю, что будем обращаться с ней аккуратно, никаких там дырок от пуль, ничего подобного, вернем новенькой, с иголочки. Один из нас позвонит и скажет, где ее можно забрать.

– Но у нас еще не установили телефон, – робко возразила Дили. И голосок у нее был такой противный, жалобный и писклявый, прямо руки чесались врезать как следует. Потому как она явно принадлежала к тому разряду женщин, которым минимум раз в две недели следует устраивать хорошую выволочку, чтоб не поднимала хвост. – Вообще-то мы в списке очередников, но эти люди с телефонной станции прямо как вареные, никогда не спешат.

– Что ж, тогда, – ничуть не растерявшись, заметил Джонни, – мы позвоним в полицию, и уж они свяжутся с вами. Но если станете вякать, машины вам не видать как своих ушей.

Мистер Фрэнсис закивал – с таким видом, точно верил каждому его слову. А может, и правда верил. Ведь то, как-никак, была банда самого Диллинджера.

Джонни остановился у бензоколонки, заправился и купил всем содовой. Джек присосался к своей бутылочке, точно там была не содовая, а волшебный нектар, точно он помирал от жажды где-нибудь в пустыне. Но женщина не очень-то позволяла своему поросенку пить. Дала только отхлебнуть, один глоточек. Малыш тянулся к бутылочке и орал, точно его режут.

– Не хочу испортить аппетит перед ленчем, – сказала она Джонни. – Что это с вами, а?..

Джек сидел, закрыв глаза и привалившись головой к боковому стеклу автомобиля. Я было подумал, что он снова вырубился, но тут он открывает глаза и говорит дамочке:

– Заткните пасть своему выродку, мэм, иначе это сделаю я.

– Кажется, вы забыли, в чьей едете машине, – эдак с подковыркой замечает она.

– Дай ему бутылку, сучка! – говорит Джонни. Он по-прежнему улыбается, но только это совсем другая улыбка. Она смотрит на него и бледнеет, прямо вся краска отливает от щек. Мистер Поросенок получает свою бутылочку, а будет или не будет он есть ленч, это уже никого не колышет. Еще через двадцать миль мы высаживаем семейство в маленьком городке и направляемся в Чикаго уже без них.

– Мужчина, женившийся на такой женщине, имеет то, что заслуживает, – замечает Джонни. – И уж он-то получит сполна, будьте уверены!

– Она позвонит копам, – говорит Джек, по-прежнему не открывая глаз.

– Ни хрена не позвонит, – небрежно и уверенно отвечает Джонни. – Да такая скорее удавится, прежде чем никель потратит. – Он оказался прав. На всем пути в Чи мы видели лишь двух синих «жучков», но каждый ехал себе своей дорогой, а сидевшие в них парни даже не притормозили, чтобы взглянуть на нас хорошенько. Так что Джонни, как всегда, везло. А вот Джеку – нет, достаточно было хотя бы мельком взглянуть на него, как тут же становилось ясно, что вся везуха для него кончилась. Мы еще и к «Луп»[23 - «Луп» («Петля») – деловой, культурный и торговый центр Чикаго.] не успели подъехать, как он начал бредить и звать мать.

– Гомер? – окликнул меня Джонни и игриво покосился в мою сторону. Знал, чертяка, как это меня всегда раздражает. В такие моменты он походил на девицу, собравшуюся пофлиртовать.

– Чего? – грубо огрызнулся я.

– Нам некуда ехать. Здесь еще хуже, чем в Сент-Поле.

– Езжай в «Мерфи», – сказал вдруг Джек, по-прежнему не открывая глаз. – До смерти охота холодненького пивка. Умираю от жажды.

– «Мерфи», – задумчиво повторил Джонни. – А что, недурная идейка.

Так назывался ирландский салун на Саут-Сайд. На полу опилки, мокрые и грязные столы, два официанта, трое вышибал, дружелюбно настроенные девушки за стойкой бара и комната наверху, где с ними вполне можно найти приют. Еще несколько комнат находились в задней части помещения, там иногда устраивались деловые встречи, но чаще они пустовали. Таких заведений в Сент-Поле насчитывалось целых четыре, а вот в Чи их было всего два. Я запарковал «форд» Фрэнсисов в боковом проулке. Джонни находился на заднем сиденье, рядом с нашим бредящим другом – мы все еще не решались называть Джека нашим умирающим другом. Сидел и прижимал голову Джека к лацкану пиджака.

– Ступай и приведи из этого крысятника Брайана Муни, – сказал он мне.

– А что, если его там нет?

– Ну, тогда даже не знаю, – задумчиво протянул Джонни.

– Гарри! – вдруг заорал Джек. Наверное, звал Гарри Пирпонта. – Эта шлюха, которую ты мне подкинул, наградила меня чертовой гонореей!

– Ступай, – повторил Джонни и погладил Джека по голове, да так ласково, прямо как мать родная.

Однако Брайан Муни оказался на месте – Джонни опять повезло, и мы договорились остаться в комнате на ночь, хоть это и обошлось нам в две сотни баксов. Жутко дорого, особенно если учесть вид из окна (в грязный проулок) и туалет, находившийся в дальнем конце коридора.

– А вы, как погляжу, серьезные ребятишки, – заметил Брайан. – Будь на моем месте Мики Макклюр, тут же вылетели обратно на улицу. Такого шухеру понаделали в этой «Маленькой Богеме» – до сих пор все газеты трезвонят. И по радио тоже.

Джек присел на койку в углу и попросил сигарету и холодного пива. Последнее возымело на него просто чудодейственный эффект – он снова стал почти самим собой.

– А что, Лестер смылся? – вдруг спросил он Муни. Я посмотрел на него и вдруг заметил нечто ужасное. Стоило ему затянуться «Лаки» и выдохнуть, как из дырки на спине пиджака выходила тоненькая струйка дыма.

– Ты имеешь в виду Мордашку? – спросил Муни.

– Зря ты его так называешь, не ровен час еще услышит, – усмехнулся Джонни. Он явно воспрял духом, увидев, что Джеку стало лучше. Правда, он пока что не видел, как из дырки в спине у него выходил дым. Да и я лучше б не видел.

– Затеял перестрелку с целой оравой копов и смылся, – сказал Муни. – Одного уложил, это точно, а может, даже двух. Короче, ничего хорошего. На ночь можете остаться здесь, но чтоб завтра к полудню и духу вашего не было!

Он ушел. Джонни выждал несколько секунд, а потом показал ему вслед язык – ну точно малое дитя. Я заржал – Джоннни всегда умел рассмешить меня. Джек тоже засмеялся, но тихонько. Видно, больно было.

– Так, приятель, – сказал Джонни. – Теперь самое время взглянуть, что там с тобой стряслось. Снимай пиджак.

Процедура раздевания заняла минут пять. Ко времени, когда на Джеке осталась одна майка, все мы трое прямо взмокли от пота. А мне раза четыре пришлось зажимать Джеку рот ладонью, чтоб, не дай Бог, не заорал. И все манжеты у меня были в крови.

На подкладке пиджака красовалось лишь небольшое алое пятнышко, но половина белой рубашки была в крови, а майка так сплошь пропиталась кровью. И слева, прямо под лопаткой, красовалась шишка с небольшой дырочкой посередине – прямо миниатюрный вулкан.

– Не надо! – прорыдал Джек. – Пожалуйста, перестаньте!

– Ничего, все о’кей, – сказал Джонни и снова погладил его по голове, как маленького. – Мы все устали. Теперь можешь прилечь. Давай поспи. Тебе надо отдохнуть.

– Да не могу я! – говорит он. – Прямо жуть до чего больно! О Господи, если б вы знали, до чего больно!.. И еще я хочу пива. Умираю от жажды. Только не солите его, как тогда. Где Гарри, где Чарли?

Насколько я понял, речь шла о Гарри Пирпонте и Чарли Мэкли. И Чарли оказался тем самым Фейгином, который приобщил к ремеслу Гарри и Джека, когда те были еще сопляками.

– Ну вот, опять завел свою шарманку, – сказал Джонни. – Ему нужен врач. И ты, Гомер, мальчик мой, должен найти этого самого врача.

– О Господи, Джонни, да я ж в этом городе ни одной собаки не знаю!

– Не важно, – отмахнулся Джонни. – Стоит мне только высунуться на улицу, сам знаешь, что будет. Сейчас дам тебе несколько имен и адресов.

Закончилось тем, что он дал только одно имя и адрес, и мой поход по нему успехом не увенчался. Врачишка, подторговывающий разными пилюлями, подрабатывающий подпольными абортами, а также вытравлением папиллярных узоров с помощью разных кислот, оказывается, искал утешения от трудов праведных в настойке опия и отдал Богу душу два месяца назад.

Мы проторчали в этой вонючей комнатушке у «Мерфи» пять дней. Время от времени заявлялся Мики Макклюр и пытался вышвырнуть нас вон, но Джонни всякий раз говорил с ним по душам. Как умел говорить только он, Джонни, сплошной шарм и очарование, и было просто невозможно отказать ему. Да и, кроме того, мы платили за эту комнату. К концу с нас стали драть уже четыреста баксов за ночь, к тому же мы не смели высовывать носа дальше сортира, чтоб нас никто не узнал. Но никто не узнал, и мне кажется, копы до сих пор понятия не имеют, где мы скрывались все эти пять дней в конце апреля. Интересно, сколько сумел заработать на нас Мики Макклюр – по моим скромным подсчетам, никак не меньше куска. Недурненько.

В поисках врача я сначала обошел с полдюжины косметологов, которые переделывали носы и подбородки актерам, а также наращивали им волосы. Но среди них не нашлось ни одного, кто согласился бы прийти и посмотреть Джека. Слишком опасно, твердили они. Короче, дела тогда у нас шли хуже некуда, просто противно об этом вспоминать. Фигурально выражаясь, мы с Джонни только тогда поняли, какие примерно чувства испытывал Иисус, когда Петр трижды отрекся от Него в Гефсиманском саду.

Джек то впадал в забытье, то выходил из него, но последнее случалось с ним все реже. Говорил о своей матери, о Гарри Пирпонте, вспоминал Бобби Кларка, знаменитого педика из Мичиган-Сити, которого мы все знали.

– Бобби хотел меня поцеловать, – сказал однажды ночью Джек; он повторял это снова и снова, и мне уже начало казаться, что я схожу с ума. А Джонни не обращал внимания. Сидел на койке рядом с Джеком и гладил его по голове. Он вырезал из майки Джека квадратик ткани, в том месте, где находилась дырка от пули, и смазывал рану ртутной мазью, но кожа вокруг раны приобрела зеленовато-серый оттенок, и запах от дырки исходил просто чудовищный. Достаточно было нюхнуть всего раз – и глаза начинали слезиться.

– У него гангрена, – как-то сказал Мики Макклюр, зайдя за очередной порцией ренты. – Он, почитай, уже покойник.

– Он не покойник, – сказал Джонни.