Одиссей

Именно поэтому «Одиссея» все еще трогает нас. Она рассказывает историю возвращения к самому себе и к жизни. Мы узнаем этот мотив во многих современных шедеврах искусства и кинематографа, включая фильмы «Начало» и «Матрица». Если герой не проснется и не вернется к себе, его тело и сознание канут в небытие. Перенесите эту тему из сказок и научной фантастики в реальную жизнь – и ничего не изменится. Проблемы будут те же самые. Датский философ Сёрен Кьеркегор только об этом и писал. Он боялся, что человек проживет свою жизнь как пассажир, лишь наблюдающий из окна за происходящим. Как если бы он смотрел на себя со стороны. И жил свою жизнь, на самом деле не проживая ее. Иногда и мне интересно, когда же жизнь начнется по-настоящему. Я прожил уже довольно долго и чувствую, что прошел базовые уровни и преодолел последние препятствия. Я забрался довольно высоко – уровня этак до 77-го, так что я уже совсем готов. Жизнь может начаться. Я все еще чувствую себя молодым, просто более мудрым и опытным, чем 10–20 лет назад, другими словами, я готов начать жить по-настоящему. Вместе с тем меня не оставляет подозрение, что где-то за углом прячется главный злодей, который вот-вот выскочит на меня со словами: «Game over! Игра окончена». И что же я делал все это время? Хммм. Не только Одессей заблудился и этим подверг свой дом опасности.

Кьеркегор подходит к этой проблеме очень оптимистично, но, к сожалению, ее не решает. Просто потому, что он не предлагает готового курса, который приведет нас домой. Его ответ неоднозначен. Главная задача человека – осмелиться быть субъективным, утверждает Кьеркегор, тем самым отправляя в топку все книги по саморазвитию.

Потому что готового рецепта не существует. Что значит жить, что значит быть субъективным – это каждый должен решить сам. «Со всемирно-исторической точки зрения индивидуальный субъект, конечно же, – всего лишь пустяк, однако… с этической точки зрения индивидульный субъект бесконечно более значим»[10 - Kierkegaard, S. (2002). Afsluttende uvidenskabelig Efterskrift til de philosphiske smuler. I N.J. Cappel?rn, J. Garff, J. Knudsen, J. Kondrup & A. McKinnon (red.), S?ren Kierkegaards Skrifter, Bind 7. K?benhavn: Gadsforlag, 139. – Кьеркегор С. Заключительное ненаучное послесловие к «Философским крохам». СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2005.]. В этом вопросе не существует объективных истин, только субъективные. Поэтому Сократ может с искренней убежденностью заявлять, что ничего не знает. Он знает то, что недоступно объективному знанию: он знает, кто он есть.

Когда Кьеркегор пишет, он жонглирует словами, почти как авторы детских считалок. Шалтай-Болтай и Шишел-Мышел. Но Кьеркегор иногда совсем перегибает палку. Его необходимо читать с максимальным усердием, и желательно иметь под рукой пару специалистов по датскому языку образца двухсотлетней давности. Он и сам признает, что его изыскания ненаучны – и в слух насмехается над любыми объективными системами. Его истина субъективна, а не объективна. Истина искренна, а объективное безразлично к искренности. То, что истинно для меня, и является истиной, и только это имеет значение. Истина отвечает не на вопрос «что?», а на вопрос «как?». Как я отношусь к самому себе, своей жизни и тому, что считаю реальным и истинным. Что хорошего в том, чтобы отыскать истину, которая не вызывает у нас никаких эмоций? «Не является ли отсутствие внутреннего тоже своего рода сумасшествием?»[11 - Там же, 178.]. Потому-то Кьеркегор считает, что Дон Кихот куда нормальнее профессора, который в одном абзаце с тридцатью библиографическими ссылками и тремя оговорками сможет объяснить, что такое человек. Потому что в процессе он и сам забудет, что является человеком. А Дон Кихот? В своем буйном помешательстве, с тазиком для бритья на голове и ветряными мельницами во взгляде, он изменит человечество, потому что он так искренне и полно отдается тому, что делает. «Решающим фактором становится страсть бесконечного, а вовсе не содержание, ибо содержанием здесь как раз и будет такая страсть. Таким образом, субъективное “как” и сама субъективность оказываются истиной»[12 - Там же, 186.].

Кьеркегор знает, в чем заключается противоположность субъективной истины: в мещанской обыденности. Общественное пространство, которое мы заполняем сугубо прекрасным и политически корректным содержанием, представляет собой полюс, противоположный субъективности. Многие из нас кивнут с пониманием. Мещанство – это зло. Мы все согласимся с этим, и в тот же момент превратимся в то, что Кьеркегор презирает всеми силами души. Ведь он критикует не мещанство – но объективность, обыденность. Тех, кто без раздумья соглашается с любым утверждением – «полностью согласен!» и «да, не правда ли?», тех, кто всегда наступает на пятки самым модным и популярным членам общества, тех, кто знает, что сейчас принято критиковать, а чем восхищаться, кто поет в унисон с церковным хором сегодня и присоединяется к толпе, кричащей «Распни его!», завтра. Так что поостерегитесь осуждать людей за то, что они не понимают Кьеркегора. Вполне возможно, что самый эксцентричный маргинал в своей сумасбродности гораздо ближе к кьеркегоровской субъективности, чем вы.

Если субъективность есть истина, значит, главная задача человека – стать субъективным. Мы теряемся в толпе. Мы путаемся в том, как правильно думать и как правильно жить. В нашем коматозном существовании жадные прихлебатели пожирают нас изнутри, а вездесущие всезнайки по кусочку откусывают от нас снаружи. Одиссей должен найти путь домой, пока не стало слишком поздно.

В поисках

Посмотри сквозь Ахиллеса,
Агамемнона послушай
речи мертвые, и, если
не затопчут тебя души,
ты спроси кого попало —
безызвестности не бойся —
там ли Элиот и Паунд,
нет ли там такого – Джойса?

Свою версию «Одиссеи» – роман «Улисс» Джеймс Джойс тоже начинает с прихлебателей[13 - Joyce, J. (1993). Ulysses. Oslo: Cappelen Damm. – Джойс Д. Улисс. СПб.: Симпозиум, 2000.]. Его юный Телемах, перенесенный на две тысячи лет вперед, обитает в небольшой квартирке в Дублине. За жилье платит он, но у него постоянно живет его друг по имени Бык Маллиган. Он занимает место, постоянно навязывается и даже приглашает в квартиру своего приятеля. Всего-то и нужно, что сказать нет. Но Бык весь светится и окатывает своим шармом, своим стилем и красноречием. Он одновременно весел и снисходителен. Он все время одалживается у Стивена Дедала, он требует собственный ключ от квартиры. Он вечный рубаха-парень и даже дразнит ирландского Телемаха за его немногословность и угрюмый нрав. Первая глава «Улисса» заканчивается одним-единственным словом, практически стоном, вырывающимся изо рта Стивена Дедала: «Захватчик!»

Таковы были женихи в прежние времена, таковы они и теперь. Они существуют не только в сказках и метафорах. Они похожи на друзей или родственников, которые, получив подарок, говорят: «Спасибо, а можно еще один?» И со временем подарки превращаются в вашу обязанность. Дружеский обмен любезностями превращается в грубую эксплуатацию. Такие люди встречаются даже в самом тесном кругу друзей. Они обижаются, когда их пытаются выгнать, заявляют, что их неправильно поняли и несправедливо обидели: «Что ты сказал, Телемах, необузданный, гордоречивый? Нас оскорбив, ты на нас и вину возложить замышляешь?» Так выступили женихи, прикрываясь идеалами братства, хотя их настоящие идеалы скорее напоминают мораль Скруджа Макдака, которой он делится со своим племянником Дональдом: «Все твое – мое, все мое – тоже мое». Им свойственна приятельская манера Быка Маллигана: они могут взять тебя за руку, дружески подмигнуть и пригласить тебя пировать за твой же счет. Они лгут, искажают и умалчивают. Они воруют и паразитируют на других. Что характерно, Бык Маллиган зарабатывает на жизнь продажей произведений искусства, а сам ничего не создает. Он не отступает, пока не получает ключ от квартиры. В какой-то момент Телемах и у Гомера, и у Джойса понимает, что его жизни угрожает опасность. Когда враги или друзья откусывают от тебя по кусочку, нужно поскорее уносить ноги. И Телемах отправляется в путь.

Сына навешают двое отцовских друзей. Первый, Ментес, уговаривает его не терпеть творящуюся несправедливость. Встать на защиту себя и своей семьи. Созвать совет. У семьи еще остались друзья. А если Телемах не получит поддержки, Ментес советует ему отправиться на поиски отца. Другой друг предлагает себя в попутчики. Его имя – Ментор, и оно превратилось в нарицательное обозначение опытного мужа, который помогает выпестовать юный талант. (См. ил. 3. Жак-Луи Давид, «Прощание Телемаха и Эвхариды».)

Оба имени – Ментор и Ментес – означают «тот, кто установил контакт с твоим умом»[14 - Nagy, G. (2013). The ancient Greek hero in 24 hours. Cambridge, Mass.: The Belknapp Press.]. Ментор сопровождает Телемаха в путешествии, куда он отправляется с целью найти отца. Они решают навестить старых друзей и соратников Одиссея, которые сумели вернуться из Трои. Кто-то должен знать, куда подевался Одиссей.

По дороге Ментор дает юноше советы и делится мудростью. Есть мнение, что Телемах отправляется в первое в истории образовательное путешествие, и некоторых исследователей оно интересует даже больше, чем странствия Одиссея. Франсуа Фенелон решил развить эту историю в «Приключениях Телемаха» (Les Aventuresde Tеlеmaque), а Джойс вкладывает некоторые собственные черты в собственного Телемаха, Стивена Дедала. В поездке Телемаха можно выделить несколько слоев смысла. Ей посвящены первые песни «Одиссеи». Телемах не найдет своего отца, но, как это нередко случается в путешествиях, он познает самого себя. Эта поездка нужна ему, а не Одиссею. Отправляясь в путь, он оставляет позади детство и дом, где он вырос. Он даже просит старую служанку обождать несколько дней и не рассказывать матери, что он уехал. Служанка здесь играет роль типичных обеспокоенных родителей и спрашивает, как это ему в голову взбрело уехать. Он не должен выходить в полный опасностей внешний мир, ему лучше остаться дома в безопасности. А Телемах отвечает ей то, что все дети всегда отвечают родителям: он должен ехать.

Путешествие подарит ему новые знакомства и новые знания. К тому же у него есть спутник. Образ Ментора очень убедителен и полон поразительного достоинства. Грегори Дэвид Робертс, который сам убежал из дома и отправился в путешествие в довольно юном возрасте, пишет в романе «Шантарам»: «Судьба дарует нам в нашей жизни трёх учителей, трёх друзей, трёх врагов и три большие любви. Но все двенадцать предстают в других обличьях, и мы никогда их не распознаем, пока не влюбимся, не бросим и не сразимся с ними»[15 - Roberts, G.D. (2003). Shantaram. New York: St. Martin’s Griffin, 632. – Робертс Г.Д. Шантарам. СПб.: Азбука, 2015.]. Он произносит эти загадочные слова в путешествии, о смысле которого мы можем только гадать. И они в полной мере касаются Ментора. (См. ил. 4. Густав Климт, «Афина Паллада».)

В его взгляде отсвечивает голубая сталь. Крылья со свистом рассекают воздух. Нечто подобное мы чувствуем и в присутствии Ментеса. Когда он говорит, Телемах чувствует, как его ум проясняется и появляется решимость. Он знает, что ему надлежит делать. Как будто эта встреча принесла ему благословение и ясность, но принесла с собой и опасность.

«Одиссея» начинается с того, как сын отправляется на поиски пропавшего отца. Удивительное начало. Если я когда-нибудь собьюсь с жизненного пути, я надеюсь, что мои сыновья отправятся меня искать. Хотя бы они. Потому что ребенок – это отец мужчины, а Телемах – альтер-эго самого Одиссея. Эти двое путешественников следуют друг за другом по дороге домой. Сын отправляется на поиски. И хотя он не находит Одиссея, он приводит мир в движение. Что-то случается в тот момент, когда Телемах направляет свой корабль прочь от Итаки – если не на земле, то на небесах.

Превращения

Осквернительница ложа.
Царского добра воровка.
Корень брани. Отчего же
Менелай ее столь робко
пощадил? – Краса нетленна:
заповедан этот рай
и для гнева, и для плена,
оттого свою Елену
не ревнует Менелай.

Телемах отправляется в Пилос и Спарту. Он навещает старых друзей отца и попутно заводит собственных. Когда вы совсем юным отправляетесь в путь и встречаете ровесников, часто завязывается крепкая дружба. И даже если впоследствии вы не общаетесь так уж часто, такая дружба обычно длится всю жизнь. Как вы понимаете, это произошло и с Телемахом. В Пилосе он познакомился с Нестором, чье имя тоже прославлено в веках, – самым мудрым из греческих военачальников в Троянской войне. Сын старого воителя становится другом Телемаха и сопровождает его в дальнейших странствиях. Но Нестор немногое может рассказать. Ему удалось вернуться домой, боги ему не помешали. Но он не знает, куда подевался Одиссей. Так что Телемах едет дальше, в Спарту. Там по-прежнему правит Менелай, а с ним Елена, чей побег в Трою положил начало войне. Ни одна женщина в истории не могла сравниться красотой с Еленой Прекрасной. Именно о ней Кристофер Марло впоследствии скажет: «Так вот краса, что в путь суда подвигла». Ее отцом был Зевс, а матерью Леда, во время ее зачатия лебеди, по легенде, склонили головы. Она сразу понимает, кто стоит перед ней. Сын Одиссея. Елена с Менелаем осыпают Телемаха дарами и рассказывают ему множество историй о его отце. Но и они не знают, где он. Хотя…

Менелай говорит, что и сам с трудом вернулся домой. У него был свой nostos. Его корабль вынесло на мель у острова Фарос недалеко от египетских берегов. Боги не давали ему пройти дальше. Но он нашел способ. В окрестных водах обитало морское божество по имени Протей. Он долго жил, и ему было ведомо прошлое, будущее и то, что творится в отдаленных краях. Он был морским старцем. Протей наверняка знал, как уплыть с Фароса. Но сначала его нужно было поймать, а это было ох как непросто. Протей умел менять обличье и принимать все мыслимые формы, поэтому на него нельзя было поставить западню и его было трудно удержать в руках. Менелай и его люди устроили засаду, спрятавшись в стаде тюленей и накрывшись их шкурами – так, чтобы даже бог не заподозрил подвоха. Наконец морской старец вышел из волн и прилег отдохнуть среди своих друзей-тюленей. Менелай с товарищами молниеносно сбросили тюленьи шкуры и схватили Протея. Он тут же обратился во льва, и некоторые из ловцов отпрянули. Менелай крикнул, чтобы они не отпускали добычу, но тут лев оборотился шипящей змеей. Охваченные ужасом, они, тем не менее, крепко держали его, наблюдая, как он принимает формы различных объектов флоры и фауны: пантера, кабан, родник и дерево с пышной кроной. Все закончилось лишь тогда, когда старик утомился и идеи у него иссякли. После этого он рассказал Менелаю, как добраться до дома, и настоятельно советовал принести богам жертву по дороге. Менелай пообещал так и сделать, но не отпустил Протея. Ведь тот знал так много. Расскажи мне, просит Менелай, все ли греки добрались домой или их «постигнула злая судьбина»? Протей неохотно рассказывает ему, что знает сам. Многие погибли по дороге домой. Из предводителей двое умерли, а один оказался в плену на острове в бескрайнем море. Первым из погибших был Аякс, дерзкий юнец, осквернивший храм Афины в Трое. Вторым был брат Менелая. Так Менелай услышал страшную повесть о том, как его любимый брат был убит собственной неверной женой Клитемнестрой и ее любовником. Их дочери Электре удалось спасти маленького сына Агамемнона – Ореста, но сама она осталась в рабстве у злодейки-матери и отчима. Менелай оплакал своего брата горькими слезами. Но третий, кто же он? Кто еще жив? «Это Лаэртов божественный сын, обладатель Итаки».

Первое и единственное свидетельство того, что Одиссей жив, исходит от бога, который беспрестанно меняет свой облик. От его имени образовано английское прилагательное protean – изменчивый. Если вы назовете так человека, это будет означать, что он умеет приспосабливаться, а еще – что он непостоянен. В каком-то смысле неуловимый – наполовину хамелеон, наполовину флюгер. Эти качества полезны, чтобы выйти сухим из воды. Они отлично послужат тем, кому нужно выжить в суровом и обманчивом мире. Но это не то, что нужно, если вы решились быть субъективным. За Кьеркегором последовали теоретики социальной драматургии вроде Ирвина Гофмана, который вообще сомневался, что у человека есть какая-то субъективная сущность[16 - Goffman, E. (1959). The presentation of self in everyday life. London: Penguin Books. – Гофман И. Представление себя другим в повседневной жизни. М.: Канон-Пресс-Ц, Кучково Поле, 2000. Глава 2]. Скорее мы идем по жизни, играя различные роли. Сегодня ты авторитетный эксперт, смотрящий на все со здоровым скепсисом, на выходных – заботливый отец семейства, отлично проводящий время с дорогими людьми, в пятницу вечером – душа компании с бутылкой пива в одной руке и тройкой карт в другой, весело хохочущий над удачной шуткой. Вообще-то мы можем переключаться между этими ролями в течение одних суток, а если повезет, можем добавить к ним еще секс-атлета в спальне, когда гаснет свет. Гофман считает, что разные ситуации предъявляют к нам различные требования, и жизнь заключается в разыгрывании тех ролей, которые нам достались. Но где есть сцена, там есть и бэкстейдж. Подумайте об этом в следующий раз, когда будете на работе или кутить в кругу друзей. Мы все играем роль на сцене, разве нет? Когда мы в «дцатый» раз рассказываем одну и ту же историю с прежним воодушевлением. Или когда вежливо смеемся над чьей-то посредственной шуткой. В действительности большую часть дня мы проводим в гримерке, прежде чем выйти на сцену и разыграть свою роль. Зачем вы, по-вашему, так тщательно приводите себя в порядок каждое утро? Находиться на сцене очень долго утомительно – спросите любого актера или политика. Если, конечно, вы не думаете, что вы и есть ваша роль. С некоторыми артистами так и случается, и, если верить слухам, ужиться с ними невозможно. Нам всем нужно закулисье. На работе мы в крайнем случае можем уединиться в туалетной кабинке. Дома у нас есть укромное место, наше гнездо, где можно отбросить все притворство. Но это длится лишь краткий миг, а потом мы сбрызгиваем лицо водой, щиплем себя за щеки, чтобы освежить румянец, и выходим на сцену играть следующий акт.

Многим подобные рассуждения покажутся унизительными или по крайней мере угнетающими. Как будто их обвиняют в фальши. Но большинство все же ощутит нечто вроде дежавю. Ведь мы переживали нечто подобное, разве нет? И дело тут не в обвинениях, скорее в признании очевидного. Наша жизнь по большей части проходит в том, что Гофман называет самопрезентацией (impression management), то есть в попытке повлиять на то, как нас воспринимают окружающие. Представьте только, как сильно зависят от самопрезентации флирт, собеседования, светские беседы, президентские выборы и ток-шоу. Весь мир – театр, а люди в нем актеры. И зачастую играть роль гораздо проще, чем быть самим собой. И в этом нет ничего зазорного. Но страстный и отчаянный призыв Кьеркегора к субъективности проникает в наше сознание, и лишь немногие согласны ограничиться кривой нормального распределения и остаться скромными обывателями. Образ Протея очень современен – и очень человечен. Он мог приспособиться к любым требованиям окружающей среды. Пригласите Протея на вечеринку – и он станет гвоздем праздника. Он всех развеселит. И если он еще не находится в центре внимания, будьте уверены – он просто выжидает подходящего момента. Он будет всегда менять обличья и мнения, он всегда будет общителен и популярен. Потому что Протей подчиняется внешней доминанте. Если вы слишком увлечетесь игрой, можете закончить как примадонна или примо-уомо в роскошном особняке, чья единственная забота – красивый фасад. Субъективность давным-давно сбежала через заднюю дверь. Поэтому Протей извивается как одержимый, когда люди пытаются удержать его в попытке добиться от него субъективной истины. Вы не можете требовать такого от оборотня.

Если nostos, возвращение домой, заключается не только в том, чтобы проложить верный курс, но и в том, чтобы завоевать право на то, чтобы быть собой и вернуться, качества Протея скорее станут помехой. Встреча Менелая с Протеем не случайна. Морской бог во многом служит предвестником трудностей самого Одиссея. Особенно учитывая, что как раз в это самое время Одиссей назвался Никем. Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который, странствуя долго со дня, как святой Илион им разрушен, многих людей города посетил и обычаи видел. Тому, что странствия Одиссея длились целых десять лет, есть и внешние, и внутренние причины.

Телемах получил то подтверждение, которого искал. Он обнимает сына Нестора, который отправляется назад в Пилос. Ментос внезапно исчезает. Телемах понимаем, что он должен вернуться домой и подготовить все к возвращению отца. Потому что тот еще жив. Просто никто не знает, где он.

Глава 2

Остров Калипсо

Далеко на западе, посреди моря

Одинокий на утесе
одиноком сел.
Глядя, как волну уносит,
думал Одиссей:
у богинь бесследны лица —
вечность невзначай
всё стирает… Ты ж, царица,
постарела, чай.

Так где же Одиссей? Телемах ищет, Пенелопа ждет, женихи грозят ему смертью. Никто из его боевых товарищей не знает его местонахождения. Он словно сквозь землю провалился или, точнее, сквозь море. Самое правдоподобное объяснение состоит в том, что его погубили разгневанные боги. Афина была в ярости после мародерства, которое греки устроили в Трое, – она не простила им осквернения своего храма. Посейдон долго бушевал, и даже Зевс метал свои молнии в корабли, на которых греки возвращались из Трои. Так что Одиссей, скорее всего, погиб, проглоченный морской пучиной Посейдона или стертый в порошок ударами Зевсовых молний. Его не спасет былое покровительство Афины. Вслед за Агамемноном, Аяксом и многими другими он впал в немилость, и лишь богам известно, где он теперь.

Эту тайну боги хранили много лет. Одиссей настроил их всех против себя, в особенности Посейдона, но Афина не забыла своего любимца. Однако боги забросили его далеко от родной Итаки, на остров, лежащий посреди моря, на западе, среди бескрайних водных просторов. Там Одиссея удерживает в плену дочь Атлантаса, грозного титана, который несет небесный свод на своих плечах. Этот великан стоит, сгорбившись, возвышаясь из морских глубин, и тяжелая ноша омрачает его чело все больше с каждым проходящим тысячелетием. Неудивительно, что со временем он сделался немного сварливым. А вот у его дочери совсем другой нрав. Атлант мрачен, а Калипсо исполнена сострадания и симпатии. Атлант скрипит зубами и рычит от натуги, а Калипсо поет своим медовым голосом, и ее песня летит над волнами в наполненном ароматами цветов воздухе. Великан груб, мускулист и угловат, а Калипсо наделена кошачьей гибкостью и грацией, ее кожа нежна, как шелк. Разумеется, она нереальна. Гомер выдумал ее ради своей истории. О ней не упоминается ни в одном сказании и легенде. Она так прекрасна, что впору усомниться: действительно ли Одиссея удерживали на острове силой?

Одиссей провел на острове Калипсо семь лет. После десятилетней Троянской войны и двухлетнего, полного опасностей путешествия он был вынесен на берег и оказался в плену. Условия его содержания соответствовали самым современным стандартам гуманного обращения с пленными. Остров Калипсо отнюдь не похож на голую скалу посреди моря, лишенную всякой растительности. Он покрыт буйным, роскошным лесом. Рощи кипарисов и тополей перемежаются с виноградниками, увешанными сладкими душистыми гроздьями. Четыре источника бьют по четырем сторонам света, давая начало чистейшим ручьям, журчащим в зеленых лугах, украшенных россыпью фиалок и васильков. В кронах деревьев вечно щебечут птицы, чисто и звонко, как голос самой первозданной природы. Даже боги теряют дар речи, оказываясь на этом острове. Он символизирует их собственный рай, сад Гесперид, где Зевс и Гера заключили брак. Или Элизий – благословенный край, куда попадают после смерти достойные люди. Таков остров Калипсо, где Одиссея удерживают в плену.

В центре острова располагается грот Калипсо, а у входа в него горит вечный огонь, распространяющий вокруг аромат кедра и цитрусов. Там стоит Калипсо, прелестная и восхитительная. Гомер несколько раз называет ее прекраснокудрой нимфой. Ее прическу вы можете додумать сами, текст оставляет простор для фантазии. Калипсо – необычная богиня. У нее нет могущества Геры и коварства Цирцеи. Она не ведьма, но и не принцесса. Ей присуща божественная природа, но она проявляется в ней довольно странным и опасным образом. Калипсо очаровывает, и многие произведения искусства заимствовали ее образ. (См. ил. 5. Хендрик ван Бален, «Одиссей и Калипсо».)

В фильме «Пираты Карибского моря» Калипсо превращается в загадочную прорицательницу по имени Тиа Дальма, живущую в дебрях болот. Когда герои Киры Найтли и Орландо Блума обращаются к ней за помощью, она отвечает им, коверкая слова на свой необычный манер: «Согласны ли вы отправиться на край света и дальше, чтобы спасти красавчика Джека Воробья и его драгоценную “Жемчужину”?» Но и эта Калипсо оказывается двуликой. Поначалу она кажется по-детски милой, а под конец – всеохватно эгоцентричной. Сюзанна Вега в песне «Kalypso» описывает ее более текучей и хрупкой: «My name is Kalypso, my garden overflows. Thick and wild and hidden is the sweetness there that grows. My hair it blows long as I sing into the wind»[17 - Мое имя Калипсо, мой сад разросся. В нем тайно спеет буйная сладость. Мои волосы развеваются, и моя песня летит по ветру. – Пер. с англ.]. Ее невозможно однозначно отнести к светлой или темной стороне. Калипсо – это Калипсо, она несравненно соблазнительна, привлекательна и необъяснимо опасна. Она живет на западном краю мира, открытом всем ветрам.

И здесь Гомер впервые показывает нам Одиссея. Он ждал четыре с половиной главы, до середины пятой песни, прежде чем представить его нам. И вот он – более или менее пленник на райском острове. По ночам он усердно и страстно любит Калипсо, по утрам просыпается под осторожное щебетание птиц среди росистых лугов, а днем сидит на скалах у моря, вглядывается в горизонт, и по щекам его текут слезы.

Моменты счастья

У богинь бесследны лица милые —
то бессмертье тела и души:
вечным знаньем помыслы их хилые,
как колена, кто-то сокрушил.
Всё у них, как и у смертных бестий —
истерия, страсть ли, тело, лоно ли —
только слезы абсолютно несоленые —
пресные, как будто дождь небесный.