Раб колдуньи

Да и пенис, честно говоря, жалко до ужаса. Как-то я к нему привык, мы ведь вместе столько разных приключений пережили…

Пока я упивался этим ужасом, госпожа закончила с братом и приступила ко мне. Впервые в жизни я ощутил эти легкие, волшебные прикосновения её рук, пока она наводила глянец на мою, прямо скажем, не самую смазливую мордашку в этом лесу. Лишь спустя полчаса она завела меня в дом и поставила перед зеркалом.

Сказать, что я ахуел от неожиданности – промолчать как сфинкс. Я аж вздрогнул от столь культурного шока. Передо мной стояла среднего роста, скромного телосложения весьма импозантная девица. Не молодая, но весьма симпатичная и совершенно внутренне раскованная. Словно она уже давно здесь, ко всему привыкла и лишь теперь её наконец-то познакомили с собственным отражением. И это отражение ей… явно понравилось!

Вот что было самым жутким! Я себе нравился в таком обличье! Мне нравилось представлять себя девушкой!

Еще один штришок – Акулина достала из верхнего ящика одного из своих бесчисленных комодов густой каштановый парик, и этим окончательно добила во мне всю мою маскулинность и брутальность. Теперь я видел в зеркале немного шалавистую, взбалмошную, непокорную служанку. Этакую дикарку, которую надо еще долго воспитывать и прививать ей хорошие манеры. Я был уверен, что госпожа Акулина сумеет справиться с этой дикаркой. Хотя и будет это очень долго и очень больно. Жопа будет гореть, как в аду, а коленки собьются в мясо от ночных стояний на камнях и горохе.

Но это того стоит! В глубине души я почувствовал восторг. Но внутренний голос тут же охладил мой жар: чему ты радуешься? Это будет не светская карьера новоявленной институтки, а бесконечные мытарства чернявки, золушки без права не то что на бал, но и на корпоративный банкет по случаю смены пола. У Акулины ты всегда будешь просто рабыней, лизалкой и сосалкой для личных утех. Но и настоящие женщины никогда не примут тебя в свой круг, предпочитая видеть в тебе недоженщину-недомужчину. И продолжат вытирать об тебя ноги. Ты для них останешься изгоем. Куклой-трансформером. Еще хуже будет фальшивое участие и снисходительные ухмылки за глаза. И явственный шёпот в спину – недоделанная.

И ты будешь радоваться, что хотя бы в женском роде о тебе говорят. Постараешься отделить себя от мужского племени, будешь гордиться (втайне, разумеется, явно кто ж тебе позволит-то?), что ты все-таки женщина, а значит на ступеньку выше их всех стоишь. И самым страшным ночным кошмаром будет для тебя перспектива и правда попасть в бордель, когда заставят сосать у этих грязных шовинистических свиней, которых ты теперь активно презираешь. Вот тогда ты и повесишься в темном сортире, над самым очком, на окраине этого волшебного городка из русских народных сказок.

Акулина тем временем молча наблюдала за моими ужимками и переживаниями перед зеркалом, с удивлением читая всю гамму моих внезапно нахлынувших чувств и эмоций.

"Э-э, не гони лошадей, – явственно говорил её скептический взгляд. – Ты еще никакая не Галатея, я всё еще могу из тебя сделать грязного пидора и отправить в местную колонию строгого режима, где ты будешь вычёрпывать говно ржавым ведром из глубоких общественных туалетов и дрочить всем подряд за полкружки чифира. Такие перспективы тебе в голову не приходили? Я всё еще твоя хозяйка и твоя судьба целиком пока ещё в моих руках. Так что смотреть скромно, говорить тихо, и дышать мне в писю"!

А я смотрю на Колю, и вижу в его глазах слезы. Настоящие слезы умиления и даже как будто восхищения мной. Представляю нас со стороны – две недотёпы-служанки, стоящие в ожидании хорошей трёпки, перед своей барыней. За вчерашнее приключение мы ведь еще обещанного наказания так и не получили. И этот пробел в нашем воспитании видимо прямо сейчас будет восполнен.

Угадал, вернее накаркал. Как всегда. В то утро Акулина спешила в город, потому экзекуцию решила провести парную – сразу над обеими своими рабынями. Мне велела оголить задницу (труселя-семейники пришлось выкинуть окончательно, под платье их теперь носить невозможно), так что пока сверкаю голой жопой. И сейчас Хозяйка эту самую жопу мне сделает малиновой, сиреневой или темно-синей – это под настроение, как получится. Морально я готов. Всё еще под впечатлением того, что я увидел нынче в зеркале. Это надо осмыслить и принять, а душевные терзания и муки, как известно, лучше переживаются под чисто физическую боль. К тому Акулина явно затягивать как обычно наказание не будет, так что может еще брату и не достанется ни плетей, ни розог, ограничится мной Хозяйка.

Увы, и тут я ошибся. Для Коли придумана была более изощренная пытка. Велела ему Акулина принести деревянную широкую линейку, из нашего же, кстати, арсенала, которой мы в первый день приезда всё ходили-мерили дверные проёмы и оконные рамы, когда Хозяйке пытались голову заморочить с обслуживанием фурнитуры. Наша это была линеечка, родная. Вот теперь она мне службу особую сослужит. Буду я этой штуковиной, судя по всему, сегодня выпорот. А еще Акулина велела брату принести её туфли. Те, что в прихожей стояли. На каблучке.

Принес. Акулина сидит, ногу ему протягивает, а Коленька мой ей туфельки эти обувает и от каблучков этих взгляд оторвать не может. Кажется, и он понял, что сейчас его ожидает. Неспроста ведь Хозяйка именно эту обувь себе заказала. Каблучки хоть и не высокие, сантиметров пять-семь всего, но сделаны шпилькой – острые и на концах металлическая набойка.

Мне Акулина молча указывает развернуться к ней голым задом, а Коле пальчиком вниз – чтобы ложился перед ней на травку. У неё в имении газончики во дворе практически как английские сделаны – травка всегда пострижена, походить по ней и поваляться сплошное удовольствие. Но Коле сейчас предстоит на этой травке жёстко пострадать. Хорошо хоть я это не увижу.

Не увидел (стоял, повернувшись к экзекуторше задом), зато еще как услышал! Едва встала Акулина всем своим весом брательнику на спину, он и завыл собакой побитой. Я представил, как такой каблук вонзается куда-нибудь между лопаток, и у меня тоже мороз по коже, хотя утро вроде бы выдалось жарким. Больно это, невыносимо больно и почти невозможно терпеть – когда на тебе стоит здоровая бабища и шпильками тебе шкуру пропороть пытается. Хотя она не специально, конечно же! Она всего лишь размахнулась линейкой той и впечатала мне в задницу первый удар. Несильный, так, для разогреву. Но покачнулась слегка при этом, и Коля от этого лёгкого переноса давления с одной ноги на другую заверещал снова. И так каждый удар – Акулина лупит всё сильнее, распаляясь и входя в раж, я еле сдерживаюсь, чтобы не орать, а Коля при каждом её движении верещит по-заячьи.

Недооценил я ударную силу этой линейки. Первый десяток ударов вроде бы даже легко перенёс. А вот потом жопа как будто на углях оказалась. Будто бы её в печь засунули, предварительно кожу с ягодиц содрав. Теперь каждый удар у меня отчетливо в мозгу отдавался. А Хозяюшка бьет и бьет, и даже не думает останавливаться, хотя бы на перекур. У меня всегда такая порка панику вызывает, когда даже секундочку передохнуть не дают. Просто перевести дыхание. Но нет: боль-боль-боль – сплошная боль, тотальная.

Уж не помню, как заорал я, завыл на весь лес вокруг, взмолился Акулине чтобы перестала хоть на мину пороть! Да всё без толку – озверела она окончательно, хуярила не останавливаясь, пока сознание я не потерял и на траву не завалился.

Кажется, впервые в жизни со мной такой обморок от боли случился. Правда тут же очнулся, просто голова дико кружилась и слабость во всём теле, как будто вчерашний наш марафон я снова пережил. Обернулся, смотрю на Акулину в ужасе, а она на спине у Коли по-прежнему стоит, хищно так оскалилась и линейкой по ладошке себе хлопает, упивается своим зверством. Хотя какой зверь, какой нафиг хищник до такого садизма додумается? Это ж чисто демоническое – лишить человека его воли и мучить бесконечно и бессмысленно.

Перевожу взгляд на лежащего под ней Николашу и вижу, что у того спина от пота мокрая, и следы на ней от Акулининых каблуков уже кровавыми точками выделяются. Кое-где она до мяса ему натоптала. Вот что такое настоящий трамплинг. И от каждого её движения он тихо воет, уже не останавливаясь, уткнув лицо в траву, и старается на меня не глядеть.

Мой обморок ему передышку дал. Сошла с него Акулина, даже не взглянув, будто не на человеке живом только что стояла, а на коврике обычном. Бросила линейку и говорит мне:

– Живо собирайся, поедешь со мной в город. Я сдуру за лицо своё схватился, забыл, что перед поркой Хозяйка мне идеальный макияж навела, а теперь я его размазал вместе со слезами.

Она смеется и оплеуху мне отвешивает тоже со всей дури. А рука у неё тяжелая – приложит ладонью – может и нос разбить до крови.

– Давай, – говорит, – снова наводи порядок на своей физиономии, привыкай, что теперь ты не мужик лапотный, а девка и, прежде всего, должна думать о своём внешнем виде. Будешь у меня теперь заново десять раз перекрашиваться за день, пока не научишься за собой следить. И не дай бог ненакрашенная выйдешь утром – запорю.

А как мне этот марафет наводить, я ж ни хрена в этом не смыслю? Тупо смотрюсь в зеркало, вроде кое-как вытер потёкшую тушь, помаду как у клоуна по всем щекам размазанную убрал, но что теперь делать? С чего начинать? Туплю в зеркало, а самого нервная дрожь бьёт.

– Время тянешь, сучка?! – смотрю, а Акулина снова в руки линейку взяла, и платье моё задирает, оголяя жопу, которую, честно говоря, я практически и не чувствую.

А она и не стала меня по жопе бить. Вмазала по ляжкам, да безо всякого разогрева, со всего размаха. Всё, тут же сразу четкий алгоритм действий у меня в мозгу и сложился. Начинаю по возможности аккуратно брови прорисовывать, затем ресницы кое-как намазал, получилось слегка вульгарно, но я же шлюха, а не леди, мне сойдёт и так. Дальше хотел румяна на щёки нанести, но Акулина рядом стоит и весь кайф мне ломает:

– Куда-куда, дура! Клоуна из себя лепишь? Может еще сливу тебе на носу сделать?

Так что наспех ограничился тональным кремом, и то намазал его как масло на бутерброд, но ведь в первый же раз крашусь! Не судите меня строго.

Труднее всего помаду для губ было выбирать. У Акулины этого добра полно, но какая мне лучше подойдёт – я не знаю. Вспомнил, как мама в детстве всегда губы темной помадой красила. Выбрал похожую. Акулина внимательно за мной наблюдала, но в мои действия не вмешивалась, и на выбор мной никак не влияла. Лишь многозначительно линейкой себя по ноге похлопывала.

Ну, вроде всё. Поправил парик, одернул платье, осмотрел свои руки. Да уж, не горничной это ладони, скорее лесоруба. Но маникюр – это отдельное искусство, тут, я думаю, специальные уроки мне у Хозяйки брать предстоит. А пока руки можно и за спину спрятать. Или каким-нибудь шарфиком прикрыть.

Покорно склоняюсь перед госпожой. Готова, мол, сопровождать вас, любимая барыня хоть в город, хоть на край света (последнее было бы предпочтительнее).

Оглядела меня еще раз скептически Акулина Прокофьевна, но ничего не сказала. Видимо минимум я кое-как сдал. Первый, так скажем, зачёт. Может и до экзаменов в будущем она меня допустит.

Слышу, такси за воротами сигналит, брат мой Коля на четвереньках отползает к бадье с холодной водой, спину свою истоптанную ополаскивать, а я вслед за Акулиной смело шагаю на улицу. Впервые в жизни в женском образе. По реакции таксиста будет понятно, удалось ли мне проканать за бабу. Там ведь еще надо походку отрабатывать. Хорошо хоть сейчас, в первый этот выход, мне не надо на каблуках рассекать. Хозяйка разрешила в своих кроссовках погулять. Но сказала, что это напоследок. Так что походку «от бедра» мне все равно отрабатывать придется. И в самое ближайшее время.

Таксист, кстати, нормально всё воспринял. Или это из-за Акулины – она на переднее сиденье села и своей невероятной колдовской харизмой водилу и обворожила. Он аж слюной потёк, пока нас до главной площади города вёз. А чего там ехать-то – минут пятнадцать всего. Но я за это время успокоился. В тени Акулины на меня вообще мало кто внимание обращать станет. Главное не отсвечивать.

Не учел я лишь одного – сама по себе Акулина личность в городе известная, хотя и живет затворницей. И потому всякое её появление в публичных местах там вызывает некоторый нездоровый интерес к её персоне. Многие оглядываются, кто-то здоровается, встречаясь с ней взглядом, кое-кто, смотрю, даже слегка кланяется. Одна бабка полусумасшедшего вида даже подскочила и руки Акулине давай целовать. Та милостиво ей улыбнулась, но руку отдернула вроде как бы даже брезгливо.

Очередная осчастливленная или зомбированная, как мы? – подумал я. И тут же с беспокойством оглянулся на Хозяйку. – Услышала или нет? И тут же сам над собой посмеялся: вот же холопская я морда, даже в мыслях теперь её боюсь…

– И правильно делаешь! – неожиданно обернувшись ко мне сказала Акулина.

И беззлобно так мне подмигнула. Добрая такая барыня: всё о себе слышит, всё позволяет своим подданным говорить, и даже поощряет некоторое вольнодумство. Как будто всего час назад я не орал благим матом от боли под её ударами по моему заду.

В Торжке Акулина посетила несколько мест. Сначала прошлась по рынку возле Ильинской площади, накупила всяких безделушек вроде мышеловок, цветастых дешёвых платков, мотков шпагата, наборов швейных игл, и прочей чепухи, непонятно зачем ей понадобившейся. Расплачивалась всегда бумажными мятыми купюрами, а сдачу брала монетами, которые складывала в один платок с завязанными концами, вроде мешочка. Потом пошла в церковь, располагавшуюся тут же, на самой Ильинке. Здесь она коротко помолилась и приобрела в церковной лавке тринадцать свечей, а сдачу велела взять мне. В церкви Акулину видимо хорошо знали – церковная служка ходила за ней буквально по пятам и внимательно смотрела ей в руки – не колдует ли наша госпожа и повелительница. Формально запретить ей ходить в храм божий они не могут, но следят за каждым шагом.

Еще сходила на кладбище, но что она там делала, я не знаю, меня она с собой на саму территорию не взяла, велела ждать у центральных ворот. Там я просидел больше часа. Зашла в пункт выдачи посылок, заказанных по Интернету, и забрала там свою посылку. Оказывается, современные ведьмы вовсю пользуются доставками и не отстают от жизни. Еще посетила несколько частных домов, но и туда меня не пускали, приходилось ждать ее на улице.

Пообедали мы с ней в прекрасной маленькой столовой, с видом на реку Тверцу и пешеходный мост. Там же покормили уток, их огромное количество пасется возле этого моста в ожидании прохожих, желающих пофотографировать крякающую живность и покормить участников фотосессии свежим хлебом.

И ближе к вечеру мы взяли такси до дома. Тут Акулина стала мрачной и поглядывала на меня как-то подозрительно. Я стал припоминать возможные прегрешения, но никакой крамолы за мной точно не было. Причина её мрачности оказалась простой: пока мы были в городе, сбежал Николай.

***

– Ну что ж, – сказала Акулина, пока я снимал с неё модные туфельки, в которых она ездила в город. – Надеюсь, ты понимаешь, почему она это сделала?

Николашу она теперь именовала исключительно в женском роде.

Я съёжился, втянул голову в плечи, в любой момент ожидая удара по голове или плеткой по морде. Я понимал, как её разгневал второй подряд побег за одни сутки, и что скорее всего именно на мне она постарается выместить свой гнев. Покачал головой. Нет, мол, не понимаю.

– Эта дура решила тебе помочь сбежать, неужели и ты такая же тупая? Я вот о тебе была лучшего мнения. Неужели не понимаешь этой простой схемы?

Я пригнулся еще ниже к её ногам, выражая всем своим видом тупую рабскую покорность. И снова помотал гривой (теперь это была полноценная грива – лохматый каштанового цвета парик!).

– Она сбежала в лес, но не в город, как вчера вы рванули, а именно в лес, скорее всего, пойдёт вдоль реки, чтобы я за ней бежала и её бы там ловила на ночь глядя, в темноте. А ты бы, в это время, смогла бы сбежать в город и добраться до вокзала. Ментов в этот раз я вызвать не могу, не в лес же их отправлять, так что тебе дорога открыта. Ну как, побежишь?

Я, конечно, давно оценил простую, но изящную хитрость Колькиного плана, но раз уж включил дурака, решил стратегию не менять.