Гальт

С этими словами она отодвинулась от девушки.

– Не могу пообещать, что поиск пути будет легким. Но мы обязательно его найдем.

#2

Больше всего ей понравилось работать в павильоне.

Так здесь называли клочок земли, огороженный каскадом арок. Единственный, который покрывала трава вместо каменной крошки, каменной гальки, каменных булыжников. Или какого другого калибра каменного покрывала.

Павильон был излюбленным местом невест. Так именовали себя послушницы приюта. И словно в оправдание этого прозвища, они посвящали себя благородной праздности. Чинно разгуливая под сводами павильона или нежась на коротко подстриженном газоне. Который и был работой девушки.

И она исполняла ее со всей тщательностью всякий раз, когда выпадала столь легкая доля.

Уж всяко лучше работ по территории.

Натаскавшись камней под хмурым приглядом Хозяина и его парней, она падала пластом на полу кухни.

Там ее каждый вечер дожидался измотанный собственным долголетием тюфяк. Лучшая постель для очистки голов от непрошенных мыслей. И лучший уравнитель.

Правда над кухней имелись комнаты. Их она обнаружила много позже, потому что в первые недели и не заметила, что у здания есть еще один этаж. Девушка как-то убиралась там и увидела комнаты с двухэтажными нарами. Тесные, но теплые и закрытые.

Она не припомнила, чтобы кого-то из вновь прибывших получил такое ложе. И при новом расселении они превратились в одноместные номера.

Измотанные дорогой, стоя перед откормленными бабами, провонявшими потом, поганой жратвой и мышиным дерьмом, прибывшие не стали роптать. Справедливо решив, что ближе к кухне приятнее жить.

А теперь и жрать расхотелось. Когда перепадали крохи, девушка заставляла себя жевать и сглатывать. Приберегая силы для…, она не имела понятия – чего.

Так что работа в павильоне сходила за выходной. В конце концов, появившаяся вдруг ненависть ко всему зеленому совсем не выглядела проблемой. Скорее, мелкой неприятностью.

К счастью, обслугу не допускали в павильон больше, чем по одной за раз. Чтобы не наскучили своим видом изнеженным невестам. Те, кстати, и не обращали внимания на бродившую неподалеку челядь, что было девушке только на руку.

– Эй, ты!

Раздавшийся голос разнесся по периметру павильона, отвлекая девушку от мыслей. Это был первый порожденный человеком звук за утро. А ей уже начало казаться, что так – глядишь – может и вечер опустится в тишине.

Девушка повернулась на голос и увидела одну из невест – избранницу Кобуры. Та сидела с вышиванием в противоположном конце двора в сопровождении еще одной девушки – совсем молоденькой – и потому казавшейся девочкой в компании зрелой подруги.

– Да, ты, – утвердила она, встретив ответный взгляд. – Не припомню твоего имени.

– Я его не называла.

Девушка постаралась вложить в ответ всю мягкость, на которую был способен голос. И предпочла вернуться к работе, чтобы не спровоцировать ссоры.

На короткие минуты ей показалось, что фокус удался. Но голос послушницы раздался снова:

– Гордая, да?

Девушка повернулась к ней даже быстрее положенного. Словно желая уверить в отсутствии дурного помысла. Гордыня, в которой ее упрекнули, никуда не денется, если не лезть лишний раз на рожон.

Невеста была чудо как хороша. Рядом с мышкой, которой показалась теперь ее младшая подруга, выглядела молодой женщиной. Роскошной, насколько позволяла жалкая лужайка, затерянная среди каменных глыб.

Закрытое серое платье нисколько не скрадывало высокой груди. Золотился на ней подарок Молокососа, великодушно преподнесенный Кобурой. Ровно, без единого отблеска; она держала себя так, что ни на миллиметр не изменила положения тела. Единственное движение – кончик языка, облизнувший губы. Короткое движение, дарившее хоть какую-то надежду.

Встряхнувшись, как от гипноза, девушка отметила, что не одна под него попала. Младшая послушница смотрела с обожанием на свою подругу. И жаждала продолжения.

– Так как тебя зовут? – вновь вступила та.

Девушка замешкалась, прежде чем назвать свое имя. Но послушница и слушать не захотела.

– Нет-нет-нет. Не утруждай себя и нас, – она нажимала на слова, играя на публику. – Ты сейчас не на многое потянешь.

Смерила с ног до головы.

– Пока что будешь Замухрышкой.

Провозгласив это имя, она снова облизнула губы.

Злость, поднявшаяся было в девушке, тут же отхлынула. Как будто расстояние между ними, которое послушница пыталась установить, на деле-то и было не длиннее стиснутых губ.

– Как тебе – годится?

Названная Замухрышкой кивнула собственной мысли, принимая и прозвище.

Младшая еще больше посерела рядом с напористой подругой. Ее красивое лицо казалось неуместным и глупым. Вполне пригодным для шепотка за спиной, но не подходившим для дела.

– Подойди, – не унималась старшая.

Девушка взглянула на треугольный совок, так и оставшийся в руках. Отточенный резать землю и рубить сорняки. Похожие на избалованных девиц. Запачканный грязью, он казался продолжением рук. Но набившаяся ей под ногти земля, так и кричала о том, кто здесь на самом деле