– Не я насыпал… Он был… – возражал Иванка.
– Отколе ж он был? – с насмешкой спросил Тюльнев. – Ты зелье московским хотел продать!.. Снимай с него саблю, – приказал он Соснину.
Иванку свели поблизости на Немецкий двор и засадили под стражу в глухой каземат.
Ошарашенный происшедшим, он размышлял в темноте, кто насыпал из бочки порох в мешок, почему появились там ночью дворяне, зачем Хотынцев вошел в сарай, чего он там шарил. И Иванку вдруг осенило: он понял, что сами дворяне пришли за тем же, за чем и он; пока они у двери говорили с караульным стрельцом, Хотынцев должен был вынести порох в мешке. Куда? Для кого? Они хотят город оставить без зелья! Может быть, просто в реку кидают в мешках! Может, там и еще мешки?!
«Поставят меня к расспросу – и все с дощана расскажу. Они моего-то пустого мешка не нашли; он и правду мою докажет!» – думал Иванка.
На двери каземата брякнул замок.
– Выходи, вор! – позвал Тимофей Соснин.
Иванку вывели. Он надеялся, что оправдается в Земской избе, но его указали вести в стрелецкий приказ. Руки его были связаны за спиной. Двое стрельцов шагали по сторонам.
– Повесят тебя! – с сочувствием произнес один из его провожатых. – Эх, молодой!..
У Иванки по спине прошел холодок – так просто были сказаны эти слова.
– Как… повесят? – с запинкой вымолвил он.
– А как же, брат!.. В ратную пору зелейну казну расхищать – за то петля на шею… Там, в каземате стрелецком, железный столб с релей. На ней-то и вешают…
– Земские старосты не дадут! – возразил Иванка.
– Тут старосты ни к чему. Ты ратный человек, тебе хозяин – стрелецкий голова! – пояснил второй провожатый.
– Тимофей Соснин указал все сготовить, чтоб разом веревку на шею – и баста!
– Братцы мои! – взмолился Иванка.
– Да, то-то, что братцы! – сказал стрелец. – Сам знаешь указы…
Уже подымались сумерки, словно вырастая из мрачных красноватых отблесков в тяжелом течении реки. Иванка со стрельцами шагал через плавучий мост.
«Скакнуть, что ли, в воду? Тут и конец!» – мелькнуло в уме Иванки. Он подумал, что утонуть все же легче, чем быть удавленным, и взглянул на то место, где утонула мать.
– Не балуй, – угадав его мысль, сказал провожатый и крепко взялся за ворот его кафтана.
Они перешли мост.
Во Власьевских воротах караульные стрельцы и толпа посадских преградили им путь. Слышался хохот. Звон бубна и выкрики: «Миша! Миша!» – сказали, что толпа потешается скоморошьей забавой. После падения воеводской власти никто не гнал скоморохов, и старый знакомец Иванки Гурка Кострома свободно бродил в Завеличье и в городе со своим медведем.
Иванкины провожатые, расталкивая толпу, пробирались в середину круга.
– Куды? Погодишь! – с досадой остановил их караульный стрелецкий десятник, и поневоле они остались зрителями потехи…
– Куды ж тебя взять гусей сторожити? Коли возьму, то им головы будет сложити! – убеждал скоморох медведя.
Мишка поклонился и заревел, качая головой.
– Не жрешь ни гусятины, ни поросятины? – спросил Гурка.
Медведь яростно затряс головой и махнул лапой, всем существом выражая, что он никогда не касался такой пищи.
Толпа хохотала.
– Любишь гусей? – лукаво спросил скоморох.
Мишка нежно погладил себя лапой по лапе и ласково заворчал.
– Холить, беречь их станешь? – продолжал скоморох.
Мишка еще усерднее закивал.
– Впрямь псковской дворянин Сумороцкий! Тот эдак же любит посадских! – сказал скоморох.
В толпе засмеялись.
– Ин стану и я земским старостой. Держи, дворянин, посадского гуся: береги, не поела бы московска лиса! – воскликнул Гурка, вынув из мешка живого гуся.
Медведь протянул обе лапы, принял гуся и, разинув пасть, клацнул зубами… Птица вскрикнула и забила крыльями. Полетел пух, брызнула кровь. Медведь заревел, пожирая добычу… Пух кружился по ветру, как снег, над толпой.
Гурка ударил в бубен и неожиданно с приплясом запел:
Плесковские мужики
Набитые гусаки…
Тега-тега-тега-тега!
Во дворянские мешки!
– Вязать скомороха! Пошто смуту сеешь! – крикнул стрелец, провожавший Иванку.
– Вязать скомороха! – подхватил еще чей-то голос.
– Вязать! – заголосил рядом третий…
– Самих вас вязать! – закричал рядом Кузя.
Со всех сторон загалдели люди, яростно двинулись навстречу друг другу. Связанного Иванку сдавили со всех сторон в крикливой, готовой подраться толпе. В тот же миг на руках у него ослабла веревка и, перерезанная кем-то, спала сама собой. Кто-то легонько толкнул его в спину.
Взревел медведь, испуганный за свою добычу.
Толпа шарахнулась от медведя и сжалась еще сильней. Иванка рванулся вперед, расталкивая стоящих локтями.
– Тащи скомороха во Всегороднюю! – требовал за спиной стрелец. – Пошто на стрелецкого голову клеплешь!
– Да ты что за дворянин? Ты какой дворянин? – кричали в ответ. – Чего тебе жалко дворян?
Иванка мчался по сумеречным улицам Пскова. Мимо Земской избы и Рыбницкой башни он пробежал стремглав, чтобы никто не заметил, в какую сторону он уходит.