Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места

– Ну, здравствуй, Габриель. Ты сегодня задержался.

Протянув руку и заключив её в рукопожатии, парень ответил:

– Едва не заблудился в здешних дебрях, Лютер. Тоже рад тебя видеть.

Два парня похожи друг на друга практически во всех чертах, различия хоть и обширны, но не значимы. Основные аспекты характера слишком схожи, включая неприязнь всего «Свободного» и отчуждение идейного диктата. Когда неделю назад Габриель объявился в их группе, то тут же Жебер в шутку назвал его и Лютера «побратимами». Но все восприняли это не как шутку, а указание на очевидный факт. Что ж, всего за пару дней Габриель смог познакомиться со всеми ребятами и стал хорошо общаться с ними. Только Джон его сторонился, говоря, что с теми, кто близко жил к Рейху «так и веет вонючим ветром тирании и диктата». Однако его подруга, Хельга, приняла Габриеля более чем положительно, неожиданно для всех став прекрасно водить знакомство с Габриелем. Этому удивился даже сам Джон, став часто упрекать свою либерально-боевую подругу в том, что она предаёт свои идеалы. Но чем дальше продолжалось общение и знакомство с новым парнем, тем больше ей становилось плевать на советы Джона, который без перерыва якшался по судам и отстаивал свои права с особым остервенением.

– Ну, что сегодня у нас?

Лютер обратил взор на своего друга, с которым последние дни прекрасно общался. Несмотря на разницу в обучении, на удивление всем новоприбывший отлично впитывал экономические науки, обгоняя по умениям даже тех, кто обучался этому целый год. Но вот различные лекции про уважение ко всему, что движется и ползает, про толерантность и уважение к вещам, от которых тошнило и Лютера, Габриель воспринимал, мягко говоря, плохо. Он их просто не слушал, пропуская мимо ушей, всю ту ересь, которую гнал лектор, которого допустили прочесть один-два часа свои лекции.

– Ничего хорошего, Габр. Всё как обычно. – Удручённо ответил парень. – Как вчера добрался до дома? Не заблудился?

Светловолосый юноша учуял нотку дружеского подкола.

– Нет, всё нормально.

– Честно, я думал, ты сломаешь ему руку, когда он тебя взял за плечо.

– Не люблю, когда вторгаются в моё личное пространство.

– Вот только этими словами ты и спасся от полиции.

На лице Габриеля проступила лёгкая улыбка. Он внутри себя усмехнулся и порадовался тому, как всё сложилось вчера после учёбы. Он и ребята как всегда возвращались из института внезапно, подобно грянувшему грому, на них налетел один из сторонников звероформирования и импульсивной уринофилии. Одетый в джинсовые балахоны, запачканные и исторгающие стойкий запах мочи, он едва ли не запрыгнул на ребят, став им с пеной у рта доказывать, что обращение в животное и любовь к биологическим отходам есть одно из проявлений Свободы. Он положил руку на плечо Габриеля, пытаясь заставить его выпить бутылку с жёлтой жидкостью, но юноше стало это настолько противно, что он буквально вывернул руку непонятному человеку, да так, что тот взвыл, и на его вопли прибежала полиция.

Неожиданно скрипнула дверь, и все ребята поспешили встать. Габриель отринул свои мысли, с воспоминаниями и поспешил пошевелить конечностями, поднявшись со стула. В аудиторию пожаловал странный человек.

Его руки сильно гипертрофировались после локтей, и, переходя в ладони, сжатые в кулаки, больше похожие на два больших молота. Остальные части рук казались несколько мизерными перед тем, что опускалось после локтей, отчего человек навеивал аудитории образ мультипликационного героя. Лицо, да сам человек представился довольно морщинистым, покрытым искусственными блестящими разноцветными бородавками. Аккуратно подстриженная, но не короткая борода, покрылась россыпью страз и предстала в самых разных цветовых тонах. Глаза так и пылают адским огнём, ибо залиты ярко-оранжевой краской.

По-видимому, мужчина потянулся, чтобы почесать шею и его пальцы, с маникюром и накладными ногтями коснулись жабо, вшитого прямо под кожу и представившегося наростами, словно незнакомец болеет бубонной чумой.

Габриелю сначала показалось, что у гостя из носа вылезла огромная сопля, но это всего лишь безумный пирсинг, в виде резиновой вставки, прошившей весь нос вместе с хрящом и костью.

Одежда приводит ребят, во многом защищённых Корпорацией от тлетворного влияния Культа Конституции и его прихвостней, в удивление и даже мало ощутимый ужас, разносившийся лёгкой волной по душе.

Кожаный, блестящий в свете фонарей купальник, с глубоким вырезом на груди, лежит на уже потрёпанном теле человека. Бока, покрытые розовыми татуировками и десятками блестящих металлических украшений, так и норовят выползти из купальника.

На волосатой груди, выступавшей из-под одежды, кожу стягивали нити, вшитые прямо в неё по подобию корсета. А ноги укрыли высокие латексные сапоги.

– Здравствуйте, студенты, – голос испоганенного человека звучал как крик умирающей чайки или подобно звучанию неумелой игры на скрипке, – я Марьяна-Андройд, член комитета по обучению высшего образования концепции «Развитого Либерализма» и сегодня меня позвали к вам, чтобы я рассказало вам о ней.

Лютер, повернулся к своему малоразговорчивому товарищу со словами, произнесённые шёпотом:

– Раньше таких… монстров на кострах сжигали, а сейчас они в почёте и чести. Куда же мир катится.

– Он давно скатился. – Мрачно и угрюмо прошептал немногословный Габриель, смотря на всё это либеральное «великолепие»

– Так! – Внезапно заскрипело на высоких тонах Марьяна с надутым обгородившемся лицом. – Мне нужно изложить вам концепцию, поэтому не перебиваем меня!

– Господи, оно чуть не лопнула. – Отпустив своему товарищу, шутку скоротечно произнёс Лютер.

– Итак, в чём же заключается наша великая концепция «Развитого Либерализма»? – Риторическим вопросом обозначилось начало рассказа. – Это, прежде всего не просто идея построения развитого либерального общества, а не иначе чем наш образ жизни. Посмотрите на меня. – После этих слов ребята неохотно, но обратили взгляды на безумного рассказчика. – Я и есть полное, абсолютное воплощение этой концепции и если вы уверуете моим слова, то вступите на путь противоправедный.

– Чёртов либеральный иерофант. – Шёпотом озлобился Габриель.

– Я говорю сегодня вам, – символично разведя уродливыми руками, продолжало бренчать Марья, – что в концепции есть правда и истины, ибо вы слепцы, а я поводырь в мир Свободы и Прав. Но довольно, переходим к сути.

Оно на секунду оторвалось от рассказа, обратившись к записям, которое принесло в огромных накаченных ладонях и через пару секунд вновь стало говорить, словно напевая рвущую слух коробящую мелодию:

– Начнём с образа построения нашего государства. Несмотря на то, что мы строим аппараты управления свободными, они по своей природе есть суть тоталитаризма. Запомните! – Вновь, срываясь скрипучим голосом, в неправедном порыве воскликнуло оно. – Государство всегда подавляло, и будет подавлять ваши естественные Права и Свободы, ибо оно рождено для этого. И все государственные слуги ваши первородные враги. Государственная бюрократия нуждается в том, чтобы её топтали и вмазывали в грязь.

– Безумие. – Воздух, подгоняемый негодованием Габриеля, настолько сильно резонировал о связки, что вышел практически в голос, но Марья это не заметило, опустившись в глубины «проповеди».

– И не смотрите, не верьте слугам тоталитаризма и его институтам, ибо их существо – подавить ваши Права и Свободы. Но что же делать!? – Риторический вопрос прозвучал так мерзко, что Лютер взялся за ухо, а рассказчик не унималось и твердило с двойным рвением. – Для этого и существует бюрократия гражданская, исходящая от народа Свободного и лишённого традиционалистских предрассудков и отвергаемая идей дремучие тоталитарные. – Оно приложилось к горлу, словно сорвало голосовые связки и, судя по голосу, его тембру и звучанию, они должны были просто перегореть.

Но пара секунд и безумный голос снова зазвучал, резонируя со всем, что есть и, звеня в головах студентов:

– Да, я говорю о «Вестниках Свободы». – Лицо, покрытое морщинами и бородавками, Марьяны исказилось в гримасе торжества и расплылось в безумной улыбке. – Именно эти граждане встали на защиту наших Свобод и Прав, каждый день, ломая идейные хребты тоталитарному государству. И именно они стали нашей гражданской бюрократией, которая с помощью законов и архизаконов, смогла унизить всех слуг государства и втоптать их в грязь. Всё наше общество есть общество равных граждан. Но они суть равенства среди равных членов общества. Поэтому концепция «Развитого Либерализма», развитая Культом Конституции предполагает для «гражданско-либеральной бюрократии» улучшенное социальное обеспечение, пенсии первого класса, десятки льгот, бесплатное страхование и ещё сотни различных гарантий. – Лик рассказчика стал несколько спокойным, но вот губы отошли широко и на свету блеснули разукрашенные зубы, и вновь полилась гнилостная речь. – Вы подумаете, что это несправедливо?

– А почему бы и нет? – Не отходя от принципов шёпота, вымолвил Лютер, сложив руки на груди, с презрением смотря на Марьяну, продолжавшей «проповедовать».

– Да, кто-то скажет, что они этого не достойны, но вы ошибаетесь, ибо те, кто борется за наши Права и Свободы, каждый час, справедливо отнимая их у государства, выдёргивая из его загребущих лап, просто должен быть на всяком обеспечении. Если они борются за наше фривольное благополучие, то почему они не должны получать соответствующе? Именно поэтому концепция «Развитого Либерализма» предполагает для «гражданско-либеральной или народно-либеральной бюрократии» улучшенное обеспечение.

Приверженец идей свободы внезапно замолчал, явно обдумывая следующий пункт разговора.

– Так, теперь мы поговорим с вами о единстве нашего свободного народа. Как сказано в одном из посланий Форуму Свободы – «все мы едины в своём потреблизме, гедонизме и отвержении всех старых ценностей и идей». Очень давно нас убеждали в том, что нельзя вставать на путь безграничного потребления и утех, но почему? Именно в потреблении всего и вся состоит один из крохотных элементов госпожи Свободы. Мы потребляем то, что хотим. – Выделив взбалмошной интонацией последнее слово, человек воскликнуло с двойным рвением. – И это наша суть! Мы все потребленцы и это истина, ведущая нас к свободе, ибо отринув древние догматы сдержанности, мы можем, надеется на истинное освобождение. Да, у нас нет наций, ибо их такое множество, которое не способен подсчитать ни один реестр. В нашей стране нет угнетаемых, ибо все равны в своём стремлении к освобождению от морали древних эпох.

– Так зачем говорить про равенство, если оно есть? – Не выдержав, задал вопрос Габриель.

Лютер удивился такой вольности своего друга. В Либеральной Капиталистической Республике, если кто-то начинает задавать сомнительные вопросы к Вестнику Свободы, могло последовать наказание за «Сомнения в либерально-просветительском курсе страны и её граждан». Но Габриель словно жил в ином мире, и не знал всех этих правил, как будто не в этой стране был рождён…

– О чём вы говорите, гражданин?

– Я всего лишь спрашиваю, зачем бороться за равенство и Свободы если они… достигнуты у вас. Зачем нещадно… репрес… гнать тех, кто по-вашему «угрожает» свободе своими мыслями, если свобода о которой вы говорите предполагает свободомыслие? Это как вести борьбу за воду, находясь в резервуаре с ней.

– А почему я услышало отвращение при словах «Свободы»? – Решило докопаться Марьяна. – И вы хотели сказать «репрессии»? Бросьте, в нашем обществе не существует «репрессий».

– Вам показалось.

– Но ладно. – Блестящие зубы вновь поползли вперёд, знаменуя расцвет зловещей улыбке. – Вот мы и подобрались к главной сути концепции «Развитого Либерализма». Главный элемент «концепции» не прославление «гражданско-либеральной бюрократии», не наше единство в потреблении и удовольствиях. Это всего лишь производная от ядра «концепции». Её суть заключается в долгом переходе к высшему уровню свободы, апофеозу либерализма. Культ Конституции, когда построил наше свободное общество, определил, что переход к полной Свободе пока невозможен, но есть его предпосылки. А поэтому нужно отложить на неопределённые лета восход в стадию «абсолютного просвещённого либертинизма» или просто «абсолютного либертинизма». А период длительного перехода должен ознаменоваться концепцией и обществом «Развитого Либерализма».

– Слишком сложно. – Мрачно изрёк Габриель, подперев подбородок ладонью. – И зачем нужно гнать всех несогласных с этой концепцией.

– Потому что переход к Свободе невозможен без подавления антисоциальных элементов её отвергающих! – Исказив лицо в ярости, вскрикнуло Марьяна. – Наше своенравное и вольное во всём общество, прежде чем стать абсолютно Свободным должно отчиститься от шелухи, его окаймляющей, подобно рабским кандалам и чугунным цепям. – И потерев грудь, Марьяна договорило. – Сейчас построен базис, осталось только идти через окружение развитости институтов Прав и жить в мире «развитого либерализма».

– И когда же будет свершён переход?

– В тот момент, когда слуги и прихвостни государства повергнуться бюрократией народной, когда все граждане станут безотносительно едины в своём стремлении получить удовольствия, за секунду после того, как наши граждане отринут все мысли и идеи, противоречащие Свободе. И тогда все сплетутся в едином вихре освобождения, лишившись нужды в семье, традиции, государстве и прочей анти вольной ереси.

– И сколько ещё ждать осталось?

– О, я понимаю ваше нетерпение перейти к полной Свободе, – с улыбкой полной безумия, начло твердить существо. – Но подождите, ибо концепция «Развитого Либерализма» предполагает, что вы должны насладиться всеми преимуществами свободно-общественного социального строя. Именно «концепция» должна показать, как государство, смываемое порывом Свободы, должно отойти на второй план, него пока его существование необходимо, как площадки реализации наших целей. Погодите и насладитесь вдоволь, тем, что оно вам предполагает. Пока возводятся институты общественные, оно должно поработать на нас, а значит, и сохранятся на оставшиеся мизерные участочки мировой истории этот тоталитарный угнетатель.

Внезапно в купальнике у рассказчика зазвенел телефон. Пара минут разговоров и Марьяна, попрощавшись со всеми, поспешило покинуть аудиторию. Габриель, памятуя о сути кавардака, в котором оказался, сделал вид, что всё нормально и не удивлён «проповедью». Но всё же Лютер видел некую угрюмость. Как на его лице повисла маска удивления, глаза расширились, и в них засияло ошарашено изумление, накрывшая душу.

– Габр, чему ты так удивлён?

– У нас в… на границе с Рейхом не было такой систематизации безумия, Лют.

– Привыкай. Оно не сказало, но суть концепции – взять всю либеральную чушь и дерьмо, да и предать этому красивый вид. Привыкай, таков наш «свободный» мир.