Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места
– А как же Корпорации? Как вы отвоевали свою власть?
Человек усмехнулся и покачав головой с иронией выдал:
– Вы ничего не знаете.
– Что ж, в этой стране я на пороге открытий.
– Мы развивались параллельно. Когда Культ Конституции объявил своё торжество, мы захватили и распределили между собой все сферы влияния. Культу оставалось только написать Конституцию под наши нужды в экономике и разойтись миром. Никому не нужна была война. Титаническими усилиями Корпорации и Культ Конституции стянули между собой регионы, которые невозможно собрать в одну страну, дабы держава не распалась и все понимали – война между нами приведёт к падению, а значит и разграблению со стороны Рейха и Директории Коммун. Никто этого не хотел.
– Позволь мне цитату, – с толикой язвы и упрёка заявил Командор и поэтично отвёл руку в сторону. – «И что бы всех отыскать, воедино созвать, и единою чёрною волей сковать…»
– «В Мордоре, где вековечная тьма». – Закончил мужчина.
– Тут вместо «Мордора», нужно говорить «Либеральной Капиталистической Республике».
– Я смотрю, вы немного читали одного прозаика-фантаста давних времён? Не думал, что о нём осталась хоть какая-то память.
– Его слова подходят лучше всего под ваш мир.
– Не буду спорить, он таков. И вся роль моей Компании сводится к тому, чтобы урвать свой кусок из этого безумия. Угашенные «Свободой», опьянённые ею больше походят на сумасшедших, но суть такова, что больных стало так много, что это стала нормой. Наше с вами мнение – преступное. Я не буду говорить почему, у меня от этого уже мозоль на языке.
Эстебан поник и впал в глубокие раздумья.
– Что ж, как бы это ни было грустно, но я вынужден вас покинуть, ибо у меня ещё множество дел. Если я буду вам нужен, то мой номер у вас в телефоне.
– Прощай. – Сквозь раздумья, туманно и на автомате ответил Командор.
Мужчина развернулся и поспешил покинуть квартиру. Мягкими шагами, не слышимо, он добрался до двери, распахнул её и незаметно покинул помещения.
Эстебан так и остался в раздумьях. Весь разум и мысль Командора пленила одна единственная вещь – куда идти дальше.
«Тут нельзя оставаться вечно» – думал про себя мужчина, ибо знал, что души подростков не выдержат тлетворного влияния этого мира. Орды верующих в аморальность, дикари повсюду вокруг города, полиция безнравственности и ещё десятки тех, кто может привнести кару за «несоблюдение вектора развития Свободы». Даже поведение влюблённых Верна и Элен подобно красной тряпке для быка. Скорее всего, если увидят нормальную девушку, идущую за руку с нормальным парнем, то им выпишут штраф. Однозначно. Ведь они «своим традиционным поведением оскорбляли, и наносили глубокую душевную травму, гражданам, предпочитающим однополые, многополые, бесполые, вещевые, андройдные, зоофильные, неосексофильные и отношения иного рода». Если их заметят второй раз в таком образе, то уже уведут под недолгое административное заключение, как «злобных тридиционалистов-гетерастов».
Эстебан не доходил до тяжких мыслительных процессов, чтобы понять простейшую вещь – тут нельзя надолго задерживаться, ибо пребывание в месте «повышенного либерализма», как в эпицентре радиационной катастрофы – очень быстро становишься отравленным всякой мерзостью.
Но с другой стороны – «куда идти?». Память мужчины ещё сохранила образы карты страны, в которую его глаза глядели неделю назад. Вся совокупность знаний и увиденного позволяла понять, что de-facto идти некуда. Куда не сделай шаг – всё одно: декадентство и разврат на каждом шагу. Все регионы погрязли в этом.
Мысли Командора настолько пленили разум, что его сознание практически отключилось, и он не заметил, как из кухни вышел другой мужчина. Его бежевое несменное пальто, грубые брюки, широкое суровое лицо, словно высеченное из камня и холод в глазах, выдавали знаменитого персонажа…
– О чём задумался?
Грубые слова, произнесённые тяжёлым голосом, для Эстебана прозвучали как гром среди ясного небосвода. Отягощающие мысли тут же отпрянули в сторону, осветлив сознание мужчины, заставив его размышлять более ясно.
– Как? – Словно выйдя из ступора, коротко прозвучало слово. – Что?
– Я говорю, о чём ты думаешь?
– Ох, Ротмайр.
В это время другой мужчина переместился от двери в кухню на кресло, заняв его полностью подобно воде, которая забирает всё место, предоставленное ей, едва ли не утонув в нём.
– Так ты ответишь мне на вопрос или продолжишь мычать?
– Как мне не хватало, твоей наглости. – С подколом и мрачной улыбкой начал свой ответ Командор. – Я думаю о том, куда нам идти дальше.
– А зачем нам идти куда-то? Разве тут не хорошо? Пока Корпорация за всё платит, можно и поваляться. А возможно даже и развернуться за её счёт. – Слова Ротмайра зазвучали с въедливым высокомерием и самодовольствием. – Эх, есть во мне предпринимательская жилка.
– Конечно, есть. Только «честный ремесленник и бизнесмен» мог скинуть с трона Императора и год выкачивать ресурсы из страны, а потом улизнуть незаметно от всех. Это талант.
– Так, почему я слышу в твоих словах сарказм и неодобрение. Мы в тот момент просто хотели больше власти и денег. Наше старое положение в Капитуле нас не устраивало, вот мы, единогласно прошу заметить, и решили увеличить своё благополучие. Так сказать, улучшить свой социальный статус.
– И свести с ума Рафаэля. Вот это я понимаю, – в словах зазвучали ядовитые нотки сарказма, – целеустремлённость. Наверное, мало кто в истории, так улучшал свой социальный статус.
– Это политика, парень. Мы захотели, мы сделали. Я не виноват в том, что мои «напарники» потеряли бдительность и Рафаэль порезал их, как свиней на бойне. – И на секунду примолкнув, Ротмайр воскликнул. – Но хватит о делах прошедших. Что было, того нет. Лучше скажи мне на милость, почему ты решил перемещаться отсюда? Мы ведь только обосновались. Какой такой ужас напугал тебя, что ты уже бежишь отсюда, поджав хвост?
Глаза Эстебана наполнились бессильным гневом. Слова теперь подобны стреле – попали в самую суть, самое сердце. Командор чувствовал правильность выводов своего «друга», знал, что он прав. Бежать оттуда, куда ты только что пришёл – по меньшей мере, странно, ну а в абсолюте – похоже на испуг. Но ведь Эстебан знал, что не боится всей либеральной чумы, в её тысячи безумных ликах. Он не для того прошёл десятки битв, Великую Пустошь, Африку, трущобы и побег, чтобы страшиться тех, кого ненавидит всеми фибрами души.
Ярость, подобная очистительному огню воспылала в разуме, но тут же столкнулась с холодным осознанием тяжести и важности собственного долга. За него отдали собственную жизнь Марк и Сцилла, дабы он мог сохранить жизнь Габриеля и оградить его от ересей и безумия. И чувство долга говорило одно – бежать из этих проклятых мест, но куда?
Ротмайр словно чувствовал мысль Командора. Он тщательно смотрел в его нефритовые глаза и читал сознание, как открытую книгу. Годы в политике научили бывшего Верховного Лорда за минуты изучать людей досконально.
– А-а-а-а, это всё из-за того парнишки? Габриеля, вроде.
Командор бросил неодобрительный взгляд, полный смущения и негодования от услышанного.
– Не смотри на меня так. Мне рассказал обо всём Антоний более подробно, чем ты тогда в камере, и правильно сделал. Ты должен знать, что твоя жизнь, чёрт побери, не ограничивается одним лишь долгом. Ты спас его несколько раз и разве этого недостаточно для выплаты долга? Слышал выражение – «За равное воздаётся равным». – Ротмайр, говоря, смотрел на выражение лица товарища, но видел лишь там бурю противоречивых эмоций и чувств, отчего продолжил говорить, вцепившись ладонями в кресло. – Эстебан, ты знаешь, что мы позаботимся о пацанах и девчонке, чтобы то ни было. Но и они уже взрослые, и имеют свою голову на плечах и сами могут отвечать за себя.
– Позаботитесь, говоришь, – голос Эстебана наполнился дрожью, – как за тем парнем? Как там его звали… вроде Артий.
– Мы тогда сражались против ассасинов. Не сравнивай. Я говорил про иное. Если к ним на улице полезет какой-нибудь педик или раскрашенный изуродованный псих, то клянусь, – голос сидящего в кресле сделался грубее и злее, – я ему собственноручно отрежу пальцы. Ты меня знаешь, я это сделаю.
Губы Командора растянулись натужной улыбке. Он впервые видит и слышит, как Ротмайр угрожает расправиться с уличными «Вестниками Свободы» и что тот вообще о них знает. Парень понял, что слишком многого не знает о своём недавнем сокамернике и друге, вечно имеющего матёрый видок.
– Эстебан, тебе нечего бояться, ибо ты знаешь, что твой парень сможет отмахнуться от той мерзости. Ты же читал, документы Корпорации и знаешь, что теперь ребятки находятся под её защитой. Или твоя вера дала трещину?
Командор отпрянул духом. В его душе пламенем пробежалось негодование, выталкивающее из него всякую апатию и уныние.
– Гневом праведным ковался моей веры нерушимый щит. – В речах мужчины явно ощущалось огниво фанатичной веры. – Ты прав, пока шевелиться не надо.
– Ну, ты прям литанию зачитал. – Кинул Ротмайр и в одно мгновение перешёл на вопрос. – А куда ты отправил ребяток и вместе с ними Маликом с Антонием?
– Прогулочная экскурсия. Они просились посмотреть на мир, где царит свобода. Говорили, что «стоят на пороге открытий нового сознания». Я их и отпустил под надзором Антония и Малика. Скоро должны вернуться.
И словно вторя словам Эстебана замок двери щёлкнул, ручка шевельнулась и дверь распахнулась, впуская владельцев квартиры.
Первыми вошли ребята, одетые в свою привычную одежду, которую унесли ещё с «убежища» на границе… Но вот лица стали иные. Элен, Верн и Габриель: их лица отражали глубокую безнадёжность и массу отвращения, словно они воочию ощутили мозгом и глазами адскую бездну, коснувшуюся их душ и сердец холодными склизкими пальцами.
Ротмайр ощущая суть мрачных ликов в поучительную издёвку произнёс:
– Ну, ребятки, как вам по вкусу «свобода»? Увидели, к чему могли вас привести ваши подпольные действия в Рейхе?
Эстебан переместил взгляд, став скрупулёзно рассматривать другого юношу. Лик Алехандро отражал те же мрачность и отвращение, но более слабо. А так же в его глазах тёмным, неуловимым призраком проскочил фантом тайного безумия, словно ад посадил свою искру в душе парня…. Командор оставил этот образ в своём сознании и почувствовал, что в будущем это всплывёт. Созреет и даст мрачный восход…
– Я никогда не видел столько разврата на квадратный метр. – Раздражённо и потрясённо заявил вошедший Малик. – Как люди могут жить в грязи собственного разврата?
– Живут и радуются.
– Ротмайр, – ввязался Антоний, – люди впервой раз увидели, что за стеной. Они не знали, от чего их берёг Рейх и пусть свыкнутся с новым открытием.
– Мерзостно, – исказив гримасу в отвращении, бросил Габриель, чьи зеленоватые глаза, их ясный взгляд, преисполнились негодованием. – Тут жить невозможно. Все вокруг – психи. А Элен с Верном чуть не получили штраф, за то, что шли под руку. Это… это… это… безумие.
От слова парня на душе Эстебана слегка просветлилось. Теперь он стал на йоту уверен, что Габриель не попадёт в лапы безумия и не упадёт в либеральную бездну. Командор смотрел на лица ребят и видел в них то, что хотел – реакцию нормального человека. Все, кроме Алехандро…
Эстебан провернул у себя в голове десятки разных мыслей в секунды, но остановил весь бешеный поток на одной единственной – им ещё многое предстоит узнать о том, куда они попали. Но самое важное – страна, где им жить, она для тех, кто не ступал сюда, есть индикатор, который высветит в каждом его истинное лицо. И Эстебан словно чувствовал, что скоро они о друг друге многое знают. Слишком многое.
– Так, – грозно и по-управленчески начал молвить Эстебан, – раздевайтесь и отдыхайте. Вам пока нечего бояться. Позже я вам расскажу, как тут жить и что говорить, чтобы в «свободной стране не попасть в клетку за свои мысли. – И смолкнув, Эстебан еле развёл губами и лёгким, как бриз, шёпотом выдал. – Что ж, мы с вами на пороге открытий, от которых содрогнётся душа. Может вы, ребятки поймёте, что в этом краю земного шара ангелам делать нечего. Да поможет нам Бог.
Часть вторая. Эпоха тоталитарной свободы.
Глава тринадцатая. Концепция «Развитого Либерализма»
Спустя неделю. Город Микардо.
Солнце поднимается медленно вверх, озаряя невысокие городские постройки, заливая всё вокруг солнечным светом. Морозное светило начало воцаряться на небосводе, но вот только для зенита всё ещё рано. Извечный спутник земного шара – таинственная Луна превратилась в лёгкий, еле различимый мираж на фоне лазурного небосвода.
Каждая улочка сонного города стремится наполниться изобилием солнечного океана, захлёбываясь в его лучах. Только вот никто не мог насладиться прекрасным явлением, ибо жители Микардо старались прятаться подальше от тех сумасшедших, что выходят на ночь.
Алкоголики, наркоманы, зоофилы, токсикоманы и легионы прочей либеральной нежити выливались целыми ордами ночью, сливаясь в единой и бесконечной оргии, реализуя своё «Право на получение удовольствия всеми возможными способами». И те люди, желавшие провести вечер спокойно, оставались дома, ибо каждый, кто удовлетворял свои дикие потребности, мог попросить присоединиться любого к их утехам. Отказ в грубой форме, без обоснований, мог расцениваться как «отречение от ценностей либерального мира». А за это следовали штрафы, клаузы на работу, задержания на двадцать суток, принудительная терапия и ещё масса не самых приятных средств, направленных на «ускоренный процесс привития ценностей Свободы и её бессменных принципов», как говорилось в одном из десятков тысяч законов.
Но самым ведущим локомотивом в привитии идеалов нового понимания одного из самых главных качеств, стала концепция «Развитого Либерализма». Ни полицейские дубинки, ни тюрьмы, ни препараты и ничего более не играло такой роли как концепция, ибо в её вкладывали всё. Вектор развития страны, основные принципы построения государства, суть его функционирования и ещё тысячи самых различных аспектов либерального бытия складывались в единую концепцию, которую должен уяснить для себя каждый.
Её насаждали везде и повсюду, ибо «концепция» стала воплощением общегосударственной идеи, закреплённой лишь в документах Культа Конституции, так как сам главный документ страны провозглашал свободу всех идей и идеологий, ставя ограничение только на те, которые ограничивают «Свободу». В детские сады приходили проповедники из Культа Конституции на пару с детскими психологами и учили азам «концепции». В школах же это делали сами учителя и разного рода кураторы из органов «управления гражданского общества».
Никто и ничто не мог укрыться от всеобъемлющего действия концепции «Развитого Либерализма», ибо «то, что несёт Свободу и просвещение либерализмом должно быть насильно навязано ради самих принципов Свободы».
Ребёнок в детском саду должен проявить самость и при родителях отречься от собственного «визуально определяемого» пола, в пользу сотен иных, красить волосы в противные тона, интересоваться и практиковать то, что показалось омерзительным людям несколько сотен лет тому назад, и так он докажет свою раннюю приверженность идеалам Свободы, что отражались от «концепции». И к самым ярым детям из среды «обращаемых в Свободу» секты педофилов и сластотерпцев присматривались как к будущим адептам их идей.
Школьник просто обязан упиваться потреблением и растлением самого себя, начиная покупать то, от чего становится «хорошо», а именно начиная от алкоголя, заканчивая токсинами и тяжёлыми наркотиками, ибо этим ученик «становился на путь исповедания Свободы». А в классах постарше начиналась твориться самая настоящая вакханалия, от которой содрогнулись бы жители Содома и Гоморры. Некоторые школьники с этого момента начинали «трансформировать» свои тела, превращаясь в пиринговых дикарей.
В институтах и колледжах студенты прибегали к самым диким и будоражащим развращениям. В государственных и «от гражданского общества» учебных заведениях к этому моменту многие «люди» теряли свой облик. Безумная одежда, похожая скорее на красочное и блестящее шмотьё первобытных жителей, с высокими каблуками и юбками для мужчин, ужасными головными уборами, вперемешку с латексом, цепями. Всё это выливалось в безумную фантасмагорию стилистического безумия, где одежда превратилась лишь в инструмент подачи собственного сумасшествия.
И всё это проходило с бесконечной подачи рынка, стремившегося с самым ярым безумием усластить мир, без конца совершенствуя наркотики, выпивку и иные «объекты удовольствия», и удовлетворить весь спектр странных потребностей населения Хотите уйти в цветущий и лёгкий мир? Рынок вам предложит тысячи способов, от банальной дури, до элитных и дорогостоящих пошаговых процедур, в специальных капсулах, в которых можно оставаться на недели и дёргаться в судорогах от экстаза. Если гражданин пожелает стать животным, то частные хирургические кабинеты из него его сделают зверя, во истину обратив внешний облик показателем внутреннего мира. Если потребитель возжелает изыска в одежде, ему тут же предложат купить безумие на тело. Так и повелось, что «мужчины» стали носить платьица, каблуки, краситься, вшивать перья на макушку, надевать купальники, колготки на шею и всячески издеваться над модой былых эпох. Но и «девушки» ничем не отличались, ибо, как заявил Культ Конституции: «нет никаких полов в этом мире, это всё ложь, навязываемая нам традиционалистами и гетерастами. Есть только самоидентификация, то есть священный процесс Свободы определения кем является сам гражданин. Определиться самому и есть величайший замысел Свободы».
Однако концепция «Развитого Либерализма» не просто сбор безумных изречений и фантасмагории всего «Свободного». Точная определённость доктрины, система обучения ею населения, ясные принципы и механизм реализации делали её чем-то вроде неофициальной идеологией, которой должен придерживаться каждый, кто пересечёт границу Либеральной Капиталистической Республике. Так же «концепция» стала верным оружием в руках Культа Конституции, ставшего вершителем всего на пару с Корпорациями, которые нехотя, но иногда допускали распространителей «концепции в свои двери».
Так же получилось и сегодня. В учебной аудитории воцарилась лёгкая прохлада, навеивая из кондиционеров, она заполняла каждый уголок кабинета, исторгая из него духоту и жару, идущую от батарей и термо-панелей, вносящих свою лепту в дело обогревания ВУЗа.
Три небольших окна, через которые проникал утренний свет слабой зари, не могли стать полноценным источником света. Разве только холодный бетон возле них мог похвастаться нормальным количеством света. И только поэтому на потолки мастера-строители установили иллюминационные пластины, ставшие источник холодного света, навеявшим воспоминания о прохладном, но притягательном и одновременно пугающем лунном свете.
Когда холодный лунный свет проникал во все углы аудитории, становились понятны её детали и истинные размеры. Несмотря на исполинские и колоссальные, естественно по меркам города Микардо, величины ВУЗа, этот кабинет довольно мал, и его можно назвать «кабинетиком».
Пятнадцать аккуратно расставленных парт на каждого ученика, или групп. Кто, как и с кем пожелает сесть. Вырезанные крышки из дуба, стальные ножки и специальные места под стопы. Удобные стулья с ручками, обшитыми мягкой тканью. Учебные места так и полыхали удобством и роскошью.
Небольшой кабинет располагал всего пару шкафчиками с несколькими книгами и учебными гибкими планшетами, интерактивной доской для работы и местом для преподавателя, представленным в виде широкого стола и мягкого роскошного кресла, обшитого бархатом.
Практически двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю кабинет пустовал. Однако не сейчас. Девять человек заполнили его, усевшись по своим местам в ожидании прихода лектора, пребывая в утренней тишине.
Среди всех сидит и Лютер. Парень сегодня решил надеть на себя одежду, купленную буквально на днях. Ноги покрывали отличные чёрные плотные джинсы, отдалённо похожие на брюки, а так же остроконечные кожаные туфли. Кожу торса накрыла серая хлопковая рубашка, покоившаяся обычно под коротковатым чёрным пальто.
Юноша, сидя на самой первой парте, третьего от двери ряда, осматривал кабинет, рассматривая своих одногрупников, ибо заняться для Лютера было больше нечем, так как книгу он оставил дома.
Поворот головы назад и парню на глаза попались его знакомые. Сзади него уселись Силена, перекрасившая свои волосы в фиолетовый, Марта, обесцветившая локоны на голове и худощавый смуглый паренёк Ману. Те трое снова вели свою беседу, неслышимым шёпотом переговариваясь между собой.
Лютер развернулся в сторону входа и на пути его взора попался несколько подавленный Даниэль. Парень уныло пялился в собственный гибкий планшет. В памяти Лютера всплыли воспоминания о недавнем суде. В постановлении судья написал свой вердикт: Даниэль обязан был выплатить Джону троекратную стоимость кроссовок, за то что повредил имущество Вестника Свободы, плюс моральный ущерб. Почему был? Судьи Корпорации быстро подсуетились и забрали это дело себе. После неоспариваемого решения суда Компании, Даниэль теперь обязан отдать только три тысячных стоимости обуви. Но эти суды… недоверие отыграли свою роковую роль в душе Даниэля, сделав из него угрюмого юношу, разочаровавшегося в дружбе и доверию людям.
Взор Лютера устремился дальше и углядел Хельгу, вечную подругу Джона. Она сидит одна, погрузившись в чтение какой-то бумажной книги. Сотканный из бумажных страниц, переплёта и обложки, обтянутой кожей, этот кладезь знаний стал уходящим символом былых эпох. Осветлённые до белоснежного состояния волосы девушки опускались прямо на книгу, переплетаясь в страницах. Умудрённый лик девушки вызывал только уважение к ней, а её светло-голубые глаза, небесной расцветки, так и излучали внутренний свет. Лютер всегда находил Хельгу умной и не лишённой женского обаяния девушкой. Но вот только приверженность идеям ультрарадикального феминизма делали её бойца против всего, что лежит поперёк её мыслей. Нацепив привычные для себя джинсовые одеяния, и сапоги на высоком каблуке, она с фанатичным безумием гоняла всякого, кто ей покажется угнетателем. Однако все приметили, что в последнее время она стала меняться, становясь несколько спокойнее и даже улыбчивей.
Взгляд юноши пошёл дальше и встретил на своём пути Артуа. Юноша как всегда уткнулся носом в руку и повалился на парту, досыпая потерянные часы прямо в кабинете, приводя себя в тонус. Рядом с ним таким же образом поступил и Жебер, решивший погрузиться в омут собственного дрёма.
Однако ни эти парни, а та, что сидела за ними привлекла глаз и чувства Лютера. Дрожащий взгляд упал на миловидную субтильную девушку с подстриженными под каре темноватыми волосами. Её миловидный лик, в котором присутствовали лёгкие нотки недосыпа, отчего образ становился ещё умилительней, внушал в сердце юноши трепет и чувство тревоги. А взгляд посеребрённых драгоценных глаз, схожих с двумя бриллиантами, направленный порой прямо в очи парня, приводил его в исступление и тотальное ощущение скованности. Сегодня девушка выбрала для одежды неброские одеяния, делавшие её только привлекательней. Высокие кожаные сапоги поверх белых джинсов и простая тёмная кофта в этот день служили её одеждой.
Что ж, только при одном виде Амалии тревога, страх, любовь, трепет, жар и бред накрывали душу Лютера, заливая её инфернальным огнём собственного чувства, как бы поэтично это не звучало, но такова есть истина, терзавшая сердце парня. Да, скромность и сомнения, накрывшие с его головой, стали воплощённым роком для юноши.
Внезапно в кабинет прошёл ещё один парень. Высокий юноша, под метр восемьдесят, широкими шагами пересёк порог кабинета. Лютер сразу уставился на него, распознав в нём черты хорошего знакомого. Слегка небрежные светло-русые волосы содрогались при каждом шаге парня. Словно оточенные из северных скал и суровые черты лица так и исторгали северный холод в аудиторию. Зеленовато-болотистые глаза устремились только в одну точку, явно давая знать намерения и цель. На высоком и прилично крепком парне развивался длинный осенний плащ, обшитый изнутри дополнительной тканью, адаптируя его под зимние условия. Кожаная сумка перекинулась через плечо и подпрыгивала при каждом шаге, а полусапоги на ногах подмяли под себя плотные чёрные джинсы, отчего весь образ парня, чем то навеяно напоминал солдатского офицера.
Лютер тут же отринул взгляд от парня и мельком, еле заметно направил его на Хельгу. Глаза девушки, оторвавшиеся от книги, без отрыва смотрели на вошедшего парня, пожирая его собственным взглядом. Лютер раскинулся мыслями, представил, что к чему и усмехнулся в душе.
Тем временем вошедший парень мгновенно достиг нужной парты и занял своё место рядом с Лютером.
