Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места
Покрывало под Эрнестом смялось ещё сильнее. Пальцы от злобы превращались в подобие соколиных когтей, сжимая куски ткани в ладонях.
– Варварство. Это дикарство даже не во всех регионах есть.
– Я согласна, но у нас это возможно по региональному закону. Но ты же просил рассказать про другие регионы.
В словах, в тембре голоса девушки мужчина заметил игривый эфирный упрёк и некую радость в очах.
– Так, это ты мне начала рассказывать про этот юридический бред. – На губах Эрнеста повисла еле заметная улыбка, а голос совершенно не имел ничего от мотивов обвинения.
– Расскажу. Рядом с нами ещё есть Парижская Самоуправляющаяся Коммуна.
– Это что за административный монстр?
– На её территории всем управляет как раз Суверенная Администрация Коммуны. Она заправляет всем, чем могут. От домов, не занятых Корпорацией и до жителей. Управление коммуной исходит от «всего свободного народа».
– Это как?
– С помощью «либерализованых подкоммун». Город и его окрестности делятся на эти самые подкоммуны», где всё управляется самим народом. Из «подкоммун» выбираются «административные управители». Все вместе они и создают Суверенную Администрацию Коммуны.
– А как же тут «разделение властей»? – В словах вопроса чувствовалась язвительность. – Где оно?
– А кто сказал, что деление власти именно заключено в трёх ветвях? Я не помню закона и статей конституции, говорящих о региональном федерально-конфедеральном устройстве, но всё сводится к тому, что регион сам определяет, сколько ветвей власти ему нужно. Хочет, будет три, захочет, сделает шесть или две. Федеральное правительство не имеет права вмешиваться в дела региона.
– Ох, давай следующий регион.
– С нами рядом расположилась ещё «Германская Марка».
– Кто там всем заправляет?
– Как в старые добрые времена. Рейхстаг и Марк-Кайзер с Бундестагом. Её назвали «германской» в дань памяти старым традициям. А «маркой», в те, стародавние времена, называли всё, что находится на границе.
– Кстати, а есть ли особо примечательные регионы? – Некая слабость и бессильная озлобленность мельком пробежали в речах парня. – А то слушать про нечто похожее – нет сил.
– Есть. Как тебе «Швейцарская Федеральная Конфедерация»?
– Слышал о такой, но не разбираюсь в ней. Что там?
– Конфедерацией её назвали, потому что «субъекты» этого региона слишком независимы друг от друга. Слишком разные судебные системы, разрозненные центры управления субъектом. Но всё сводится к тому, что над «Федеральной Конфедерацией» получает власть «Конфедеральный Совет», состоящий из сорока делегатов.
– Интересно.
– Рядом с ней раскинулось ещё более причудливое «субъектное существо». Я говорю о «Нэхт’Ар-Варо – Ларманская Империя».
– Что это?
– Империя с абсолютной властью императора из рода Фильсов Ларманов. Император там номинально управляет всем. Только в своей не очень уж безграничной власти он свято обязан следовать принципам и сути концепции «Развитого Либерализма» и «способствовать действию Вестников Свободы». Хотя, стоит сказать, что весь аппарат управления региональной властью и административными органами находится в его руках и никто, естественно из госслужащих и чиновников, не смеет ему противоречить.
– Хм, как это же императору живётся с осознанием того, что его власть ограничена.
– Легко. Он имеет свой… публичный дом, где работают юноши. Император председательствует в местной организации «Радужный Мир» и «Любовь без возрастов и границ». Император часто принимает участие в… показах скульптур.
– Вот это самое безобидное.
– Оу, нет… эти скульптуры… в общем, они склеены из кусков животных и порой даже части людей там учувствуют. А картины, что там выставляются напоказ, написаны красками из крови, фекалий и прочего составляющего живого организма. И всё это заявляет император, как «Развитие свободного искусства».
– Переходи к следующему региону, а то меня сейчас стошнит.
– Что ж, если ты моряк, то тебе понравится Атлантическая Океаническая Директория. Вот там самый настоящий простор для истинного морского волка. – С толикой восхищения прозвучали последние слова.
– «Море – наш первый дом, море – наша жизнь. Не страшен нам сам Посейдон, ибо море – жизни песнь». – Прервал девушку Эрнест, с улыбкой выдавая неумелый стих.
– Так ты о них что-то знаешь?
– Я всё же помню географию. Живут они к западу от континента. Вся их территория это корабли и море. Границы имеются только на буях и то большинство неисправно. Поэтому его ещё называют «Плавающим Регионом». В принципе, это со всех сторон правильно.
– А ты знаешь, кто там сейчас правит?
– Собрание Капитанов. Каждый большой корабль у них что-то вроде плавающего города, а малые судна подчиняются ему, как управленческому центру. – Эрнест притих и тут же мгновенно развёл руками. – Почему все регионы так похожи?
– Разве? – В голосе дамы явно ощущалось удивление. – Разве Эльзас и Лотарингия так похож на Восточную Бюрократию? Едва ли можно хоть на малую толику сравнить «Нэхт’Ар-Варо – Ларманская Империя» с Исландской Анархистской Унитарной Коммуной? Едва ли ты сможешь найти даже грань равенства у Бретонского Двора и Английской Республики. Я не вижу тут ничего похожего.
– Эбигейл, ты знаешь, что все они, несмотря на абсолютную разношёрстность, являются едиными и нерушимыми. Вся суть регионально-конфедеральной политики сводится к тому, чтобы лишь показать, «независимость и самоопределённость всех субъектов страны, их уникальность». Ты не глупа и сама понимаешь, что их «яркое неравенство» лишь ширма, за которой монолитная истина.
– О какой истине ты говоришь?
– Ох, почему я слышу в твоём голосе осторожность? – Возмутился Эрнест. – Ты знаешь, что власть в регионах ничтожна перед Корпорациями. Именно они сплели между собой Либеральную Капиталистическую Республику. Подобно нитям, финансовые и товарные потоки стянули между собой эти лоскуты. Да и сообщества, организации «Вестников Свободы» тоже как нити. Все их федерации, конфедерации, движения, объедения – они как щупальца, стягивают страну в единый монолит. Связи Корпораций и «Вестников Свободы» настолько сильны и… липки, что никто не подумает выходить из страны. И связи Корпораций в итоге переплелись с нитями тысячи сообществ и Культа Конституции особенно, превратив связывающие нити в «металлические тросы». Эбигейл, эти путы крепче любого страха. Запомни: гей, лесбиянка, легальный педофил, неосексофил, наркоман, декадент или иной извращенец не позволит уплыть субъекту страны, если там кучи других извращюг. Они вцепятся зубами. Такова суть федерально-конфедеральной политики. Уникальность – лишь эфемерная показушная иллюзия, ибо все равны в своих извращениях и похоти.
– Я поняла, Эрнест. Ты прав, но прошу, пускай, всё, о чём мы говорили, останется между нами. Ты сам знаешь, что мы сейчас наговорили на пожизненное.
– Эх, Эбигейл, ты должна знать, что я никогда не позволю тебе попасть в беду. Пускай даже если передо мной встанут те иерофанты из Культа Конституции, я натяну их капюшоны им на причинные места и вытащу тебя. С меня хватит потерь.
Девушка улыбнулась, а её чуть смугловатая кожа приобрела красноватый оттенок. Скорее всего, дама впервые слышала, как готов настоящий мужчина защищать то, чем он дорожит. Впервые, за всю жизнь…
– Это очень мило, Эрнест, но я вынуждена тебя буде огорчить. – Тон Эбигейл стал невыносимо тяжёлым и мрачным и, тряхнув чёрной папкой, гостья донесла суть рока. – Мне удалось найти Маргарет.
Глаза мужчины моментально вспыхнули и угасли. Душа как порох – возгорелась ярким огнём, и в ней словно кончился кислород, она потухла.
– Как? Где? – Обрывисто проговорил мужчина и тут же заелозил на кровати, не понять от чего…
– Постарайся успокоиться и принять, как должное всё, что там есть.
Эбигейл протянула чёрную папку и Эрнест тут же её выхватил. Пальцы мужчины скользнули по чёрному покрытию и вцепились в него, оттаскивая аккуратно систематизированный блок документов и информации.
Эрнест распахнул обложку и первое, что ему попалось на глаза это фото бывшей жены. Фотография девушки, образ на ней, вступил в резкое противоречие с очертаниями, живущими в памяти мужчины. Фиолетовые коротко подстриженные волосы пришли на смену золотистым локонам. Острая и хищная ухмылка отражала всю глубину изменений, скинув с лица добродушные очертания. Сами очертания лица стали какими-то острыми, словно их изменили хирургическим путём. На лице стояло клеймо ультрарадикального феминизма – два феминистских скрещённых знака, где вместо кулаков – клинки. На лице появился лиловый боевой марафет, а в носу, ушах, губах, щеках и веках заблестели странные металлические предметы. Привычные джинсы, куртки и платья карминовой расцветки сменились на противные облегающие кожаные штаны, высокие берцы под коленку, и жилетку из спрессованного латекса. Кожа изобилировала проколами и татуировками. Фото девушки было сделано на улице, и она несла с собой плётку и эротическую игрушку.
– Это не моя жена! – Вспылил Эрнест и продолжил читать досье. – Этого не может быть!
– Да, это она. Частная тюрьма «Скверный Чародей» меняет многих. За то, что она стала «Вестником Свободы» и вступила в феминистские сообщества, её освободили. Там ты найдёшь решение начальника колонии и её прошение об освобождении в связи с «осознанием всех ценностей Свободного мира и торжественной клятвой, в которой я клянусь чтить и практиковать принципы Свободы». Она сама это писала.
– Но почему?!
– Частным тюрьмам неплохо платят за то, чтобы они ломали заключённых, заставляя их «присягать» идеалам Либеральной Капиталистической Республики. Пытки, подлоги, голодание, недосып и пропаганда: всё это идёт в ход. И никто это запрещать не собирается, ибо всё, как говорил один из Культа Конституции: «направлено на утверждение, распространение и укрепление прав и свобод, а значит, не может быть осуждено. Если ради Свободы, придётся попрать достоинство человека, мы это сделаем».
Слова Эбигейл отражали сухость и машинальность. Она не знала, что есть, второй раз потерять любимого человека и не понимала, что делать. Девушка протянула руку к плечу мужчины, но тот в эмоциях отряхнулся и приложил ладони к глазам.
– Я думал, что её ещё встречу. Что она жива, и мы вновь обретём сына. Но теперь я знаю, что она умерла точно. Она мертва.
Голос, тон и слова мужчины отражали всю глубину отчаяния. Он снова рухнул на самое дно и готов был сгнить в депрессии. И Эбигейл сделала то, что посчитала сейчас самым нужным. Она просто встала и покинула комнату, оставив парня одного с горем.
Девушка покинула порог комнаты и тут же обратилась к своему охраннику:
– Следи за ним. Смотри, чтобы он не натворил глупостей.
В ответ амбал лишь кивнул. Эбигейл направилась к своему номеру. Теперь она точно поняла суть конфедерально-федеральной политики. Она читала, почему Эрнеста отправили в Восточную Бюрократию, она знала. Маргарет должны были за её преступление оставить в Восточной Бюрократии, но пришло распоряжение от Культа. Что ж, девушка поняла, что её суть – разделяй и властвуй, ибо, только разделив всех несогласных с либеральной политикой, можно обрести полную тоталитарную власть. Только мнимая иллюзорная свобода проложит путь к полной власти.
Глава двенадцатая. На пороге открытий
На следующий день. Микардо.
Над городом не было практически солнца. Всё небесное полотно заволокло плотное полотно, готовящееся засеять град серым и противным снегом, который вскоре растает. И с запада дул странно холодный ветер. Одно его дуновение обращало кожу в дрожащий и быстро мёрзнущий живой покров.
Погода определённо готовилась к снежной буре.
Каменные строения и высокоэтажные здания города образовывали разросшегося в широте гиганта этих мест. По краям город окружало целое кольцо из заводов. Даже несмотря на то, что солнца совсем не было, металлическая обшивка исполинских заводов блестела и переливалась десятками серебряных цветов. Огромные высокие трубы исторгали в небо клубы дыма, ещё сильнее сцепляя смог над Микардо.
Никто и ничто не могло предотвратить экологический коллапс, ибо «команды озеленителей» не по карману городу. Торжествующий марш ядов и химикатов уже ничего не сможет остановить и Микардо вынужден умереть посреди отравленного и гниющего пустыря.
По улицам мрачного города ходили люди, считающие, что самим своим присутствием они делаю его воистину священным местом с точки зрения Свободы. Тысячи разных и пёстрых флагов готовы будут развиваться над Микардо, если поступит приказ от единственного хозяина всей системы – Культа Конституции.
Практически в каждом доме жили люди, но не в каждой комнате была надежда на действительно светлое будущее. И особенно это ощутили на душах только вошедшие в город.
Эстебан стоял у небольшого оконца и всматривался в то, что есть Микардо. За несколько минут он выучил его историю и осознал суть, предназначение поселения. Построенный на деньги Корпорации он теперь вынужден встать её обслуживающим персоналом. Первые родились из стали и камня монументальные заводы. За ними стали расти жилые дома и остальной город. За тридцать лет Микардо обернулся в нечто похожее на большое городище. Даже единственный престижный ВУЗ принадлежит Корпорации и служит для её нужд.
Мало что в городе решалось без ведома Корпорации и Командор знал это. Именно его связи и помогли ему найти свободную квартиру.
Как, только переночевав в придорожной ночлежке, ребята пришли в себя от случившегося на полузаброшенной трассе, Командор принял решение идти дальше. Но очень трудно пройти пропуск в Микардо в связи с красным уровнем опасности. Тут-то Эстебан и воспользовался связями в городских эшелонах Компании, удерживающих контроль над населенным пунктом.
Несколько лет тому назад Полк-орден помог торговым агентам достать из северной Африки несколько причудливых вещей на продажу. В миссии учувствовал и Командор. После получения товара клерк заверил, что если полк-ордену понадобится помощь на земле Либеральной Капиталистической Республики, то Корпорация окажет соразмерную помощь.
Вот помощь и пригодилась. Эстебан набрал нужный номер и за несколько минут обо всём договорился. У кордона его встретили представители Компании и провели через мощные оцепления.
Внезапно в руках Командора блеснуло лезвие, прикреплённое к прекрасной резной ручке, исполненной из дуба, имеющей кривые очертания. Эстебан подвёл блестящее лезвие к своему лицу, перекрыв вид из окна.
Командор вспомнил и усмехнулся. Этот красивый нож подарил ему один из «вольнонаёмных дружинников». Местный житель радовался тому, что вышел живым из передряги и восхитился боевому мастерству Эстебана. «Дружинник» пообещал, что вскоре они встанут плечом к плечу и выбьют из лесов нечисть – либеральную дикарскую мерзость.
На губах Эстебана расцвела улыбка. Но это выражение угрюмого отчаяния, внутреннего механизма сдерживания унынии. Истинной радости тут не имелось, ибо мужчина знал, что местная власть не позволит и рукой тронуть дикарей, ибо они «несут крайние формы Свободы». Нападения на людей продолжатся, приступы каннибализма, ритуальные жертвоприношения, сотни притонов и жестокие кровавые секты. Всё это останется в своей неприкосновенности, ибо то «что несёт Свободу, не может быть аннигилировано», как говорил один из «Диархов» Микардо.
Теперь добрым жителям города и его окрестностей придётся хорошо вооружаться, чтобы противостоять жестоким нападениям на самих себя, так как никто больше не сможет их защитить.
Голова мужчины мотнулась в сторону, и Командор вновь оглядел комнату. В трёхэтажном доме им выделили квартиру со всеми благами. Взору парня предстали обои, обернувшиеся в серые обои. Приличная мебель: книжный шкаф, несколько кресел, декоративные цветы по углам, диван и голографический телевизор на тумбе.
В другой комнате раскинулась широкая спальня с двумя кроватями и прекрасным видом на вечную серость. И словно в благословение высших сил в квартире оказался душ, где всё же установили водоочистители и из кранов не тёк мазут, ржавчина, масло или дурно пахнущий химический коктейль из всей знаменитой таблицы. По меркам Микардо эта квартира не что иное, как царские хоромы, которые достались не задаром.
– Господин Эстебан, – послышался услужливый голос, – мы просмотрели все списки и определились, куда сможем определить ваших юношей и девушек.
Командор машинально повернул голову и в его сознании вырисовался образ аккуратного слуги, одевшего классический мужской костюм. Лицо имело широкие, но не варварские очертания.
– В смысле, «куда»?
– Мы имели в виду наш ВУЗ, – удивлённо произнёс мужчина. – Вы забыли?
– Нет… в смысле да. Задумался просто.
– Так, практически всех мы смогли определить на самый боле-менее безопасный факультет «Техническо-психологическое обеспечение андройдов и их домин-напарников» на кафедру «технос-психологии».
– Безопасный, говорите.
– Не нужно такого скепсиса, какой я сейчас слышу. С их культурно-гуманитарным образованием, какое они получали в Рейхе, и с учётом возможных свободных мест ваших подростком можно было определить только на этот факультет и на эту кафедру.
– А чем они там будут заниматься?
В голосе Командора звучало легкое, и едва ощутимое раздражение и злоба. В нём нарастала злоба от осознания того, что им придётся жить посреди вертепа разврата и тотального притона, и ещё далеко не самого развращённого. Но Эстебан понимал, что должен яро благодарить тех, кто стоит за этим человеком, поэтому старался сохранить внешнее спокойствие. Всё же аккуратно и традиционно одетый мужчина чувствовал в тембре Командора огонь.
– Ничего особенного. Просто ваши подростки будут учиться психолого-эстетически правильно работать с внешней стороной андройда. Они будут делать его психологически приемлемым. А так же им придётся поработать с корректировкой поведения «антропоприблежённых андройдов».
– То есть?
– Они будут работать с механическим сознанием робота. Корректировать его поведение, если он или она вдруг нарушил «приемлемую общественно-либеральную установку».
– У механизмов нет сознания, – едва ли не рыком воспротивился Эстебан.
– Согласен, но вы объясните это «Кодексу Андройдов» и Культу Конституции, а так же ещё тысячам движений и объединений верующих в гражданственность роботов. Не думаю, что вас кто-то будет слушать. – Прочитав негодование в глазах Командора, мужчина приостановился и перешёл на другую тему. – Но вы можете не беспокоится, так как вся корректировка сознания заключена в том, чтобы сменить нужный чип и голосом запрограммировать новую программу поведения. Это один из самых лёгких факультетов в обучении.
– Действительно, – выдохнул Эстебан и вспомнил, что хотел спросить в самом начале. – А кто поступил на эту кафедру?
– Практически все: Алехандро Фальконе, Мерилий Верн и Элеонора Деголль. Теперь они приписаны к кафедре…
– А Габриель?
– Вот с ним пришлось повозиться. У нас не оставалось свободным мест, кроме одного. Он попал на Факультет Экономики, кафедру «Управления Экономическими субъектами».
– А эта кафедра, чем занимается?
– Сразу скажу, обучение там одно из самых тяжёлых. Вся суть обучения сводится к тому, чтобы научить студентов правильно принимать участие в экономической жизни страны. А Корпорация преследует цель научить для себя идеальных экономических управленцев, которые смогут эффективно управлять целыми предприятиями и приносить как можно больше прибыли. Там учат экономический костяк Корпорации, её соль, которая и обеспечит многотриллионные прибыли.
– Многотриллионные? Это вы, о какой валюте?
– Федералы.
– А «легенда»? Вы про неё не забыли? Без неё нас могут быстро закатать в места не столь отдалённые.
– Господин Эстебан, вы слишком долго жили в мире, где отдельные субъекты не могут контролировать власть. Тут всем заправляет Корпорация, ну по крайней мере в Диархии, поэтому вам не следует бояться. Но если вы хотите, то легенду наше руководство разработало.
– Какую?
– Вы – переселенцы из Швейцарской Федеральной Конфедерации. Ваша семья жила на границе, и вы решили покинуть те злополучные места, из-за опасности нахождения рядом с Рейхом. Вы прибыли в Микардо несколько дней назад и обратились в местное отделение нашей Корпорации, для того, чтобы устроить своих сыновей на учёбу. Наш «документационный отдел» вам составил и довольно сносные паспорта, и бумаги, подтверждающие, что вы раньше жили в другом месте. Все документы я положил вам в сервант.
– Паспорта насколько приемлемые?
– Скажем так, у полиции вопросов не возникнет, как и у Федерального Управления Внутренней Безопасности. Всё будет в порядке.
«Всё в порядке, словно в этой сгнившей стране что-то может быть нормально» – злобно подумал про себя мужчина. Эстебан стремился максимально обезопасить хотя бы семь дней. Неделя спокойствия ему не помешает, ибо он пережил слишком много. Войны, битвы, погони и бесконечные сражения, словно мир утонул в бесконечной войне…
Но всё же волнения приступом брали душу парня. Командору не было всё равно на остальных подростков, и как они будут жить. Он заботился о них потому, что они друзья Габриэля. Но именно этот парень его волновал его больше всего и Командор не раз просил о более вольготных условиях для Габриеля. Несмотря на то, что Эстебан уже исполнил клятву, не раз защитив юношу от нападок чёрной воли Архиканцлера, мужчина всё равно чувствовал себя должником. И даже сейчас Эстебан чувствовал некий дискомфорт в душе от того, что не смог дать юноше более лёгкие условия.
– Хорошо. – Сквозь скрежет души выдал Эстебан. – Спасибо вам за оказанную помощь.
– Это не приступ альтруизма, чтобы нас благодарить. Когда-то вы помогли нам, теперь мы выплачиваем долг вам. Господин Эстебан, ваш мир построен на добросовестности, вере, самопожертвовании и взаимопомощи. Наш мир устроен по-другому. Запомните, вы попали в Либеральную Капиталистическую Республику, а значит и законы, по которым течёт наша жизнь – шакалинные, и падальщичьи. Это мир не благородных волков и ясных ястребов. Нет, тут правят как раз-таки шакалы и падальщики. При первой возможности вас ужалят в спину или вонзят нож. Вас повалят и пригвоздят, чтобы вы больше не смогли встать. Тут нет морали, только «капиталистическая инициатива». Вы должны запомнить это.
– Хм, – ухмыльнулся Эстебан, – я видел Рим в руинах и как он кровью восстал из праха. Я увидел, как «крестовые походы» нашего Первого Канцлера стирали целые страны в порошок. Я был свидетелем, как тоталитарный «Молот Императора» и его наиправеднейшая вера в государство крушили всех несогласных. Но я никогда не видел мира, обречённее вашего, ибо то, что творится здесь, во сто крат хуже того, что за стеной.
На лице клерка Компании расцвела лёгкая улыбка, хитрая и коварная. Края его губ, а затем и сами губы, похожие на кинжалы, разверзлись, исторгая слова:
– Ваши слова понимают многие в Корпорациях, но сотни миллионов жителей Либеральной Капиталистической Республики за ваши слова готовы вас порвать в клочья. Если вы говорите, что не видели ничего безнадёжнее Микардо, то я вам советую заглянуть в то, что именуется «Центром Свободы», где миллионы людей принимают то место, как «рай на земле». Если сейчас вы это скажете на какой-нибудь площади, то завтра вас будут лечить мощными транквилизаторами и дубинками в больнице для душевнобольных. Поймите, господин Эстебан, в нашем абсолютно свободном мире, нельзя говорить то, что противоречит самой свободе. Такова аксиома нашего общества и это аксиома – нерушима и вечна.
– Ваш мир точно болен.
– Но миллионы считают иначе. Для них, кто заявляет о «несвободе» – болен и неважно, что имел ввиду человек.
– Бред, – Прозвучали злобным рычанием и отторжением буквы слова.
– «Всё то, что оппонирует свободе должно быть уничтожено и скинуто в забытье, даже если это жизни людей, ибо так куётся истинная Свобода и Права». Так сказал Культ Конституции, а значит, это стало аксиомой.
– Культ Конституции? – С недоумением прозвучали слова вопроса. – Я в проклятых местах этой страны был, но очень давно. Но когда я отсюда бежал, не было никого Культа Конституции. Только припоминаю нечто схожее с партией, которая стремилась возродить в преизбыточном объёме «старые и истинные права и свободы».
– Это была «Партия Сохранения Свободы и Веры в Конституцию». – Сухо, как и всегда, пояснил слуга Корпорации. – Вы разве не знаете нашей истории?
– Расскажите мне, пожалуйста. Я отсюда съехал, когда был подростком.
– Хорошо. Сначала, это было обычное движение ревнителей абсолютной свободы, коих имелось неисчислимое множество на развалинах старой Европы. Но что-то в ней понравилось людям, горел в сердцах её последователей огонь, от которого воспламенялись души людей. Через пару лет началась экспансия партии везде и повсюду. Она раскинула свои щупальца всюду, куда могла только дотянуться. Район за районом, регион за регионом, её отделения открывались повсеместно, привлекая к себе, как можно больше людей. Её влияние распространялось, как чума. И, в конце концов, последователи Партии заявили, что начнут создание нового государства, под своей эгидой и идеями абсолютно либерализованой свободы. И там, куда не добрались идеи южной автократии, восточного коммунизма, откликнулись разрозненные земли, ещё чтущие старые «свободы». В это время сообщество разработало и конституцию новой страны, написав её так, что она напоминает сбор сумасбродных религиозных текстов и стихов, нежели юридический документ. И так, Партия Сохранения Свободы и Веры в Конституцию, переродилась в Культ Конституции, что стянул под своими знамёнами треть старой Европы.
