Под ласковым солнцем: Там, где ангелам нет места
Взор юноши устремился дальше, но уткнулся на серые дома, размалёванные тысячами плакатами и рекламой. Мрачный и бесцветный кирпич стен спрятался, как под крепкой бронёй, за красочными и пёстрыми бумажонками, возвещающие о чём-то своём. И парень с омерзением осознавал, что посреди этих домов кроется «Приход Церкви Ароиза». Ароиз – некий святой, в глазах тех, кто собрался возле него. Главный «Вестник Свободы» на юге, награждённый орденом «Сексуально-религиозного просвещения». Самая настоящая легенда среди всех почитателей новой Свободы. Именно этот человек вёл с собой легионы сумасшедших и последователей всех возможных либеральных религиозных течений на штурм «Духа Праведности» – последнего оплота тех, кто считал все преобразования – сущим безумием. Ни государство, ни Корпорации. Никто не стал вмешиваться в этот конфликт. Естественно, перевес в живой силе и оснащении позволил добить тех, кто осмелился выразить собственное мнение и жить по «непрогрессивным законам общества тупых рабов».
Ароиз стал героем и открыл собственную «церковь», где проходили блудливые мессы и развратные службы. Суть учения этого «пророка» заключалась в полной сексуальной свободе, несмотря на возраст, гендерную ориентацию и предмет вообще. После принятия «Гранд-Федерального закона о Сексуальном Раскрепощении» был отменён всякий возраст дозволения вступления в половой акт. Истинное безумие для тех, кто жил несколько сот тому назад, но норма для «цивилизованного либерального» общества.
И сеть его собственных приходов веровала в три божества – Гедониза, воплощение безграничного удовольствия; Примиары, ставшая олицетворением безграничной похоти; и Милиро, существо, обозначающее в культе отсутствие пола. Каждому богу проводились свои службы и создавались собственные культы. И нет конца, и края для ограничений по возрасту для посещений вакханалий, и Лютер с особой тяжестью на сердце смотрел за тем, как к не святым приходам тянуться подростки и дети, активно участвуя в апофеозах разврата.
На каждой мессе проводили обряды «Отчуждения стыда». Люди и звероформированные существа находились без одежды в «храме» и читали служебные псалмы. А в конце каждой мессы проводилась оргия, чтобы доказать богам, что люди раскрепостились максимально и познали свободу в её самом желанном вкусе. И не было конца и края проклятым утехам. А самые «знаменитые» мессы проводил сам Ароиз, где всё под конец превращалась в Садом. На самой огромной оргии устроенной им, учувствовало тридцать тысяч «человек» всех профессий и практически всех возрастов. На огромном стадионе, под адскую рок-музыку, в наркотическом угаре несколько тысяч десятков человек лишились всякого стыда. После этого парламент страны наградил Ароиза орденом «Героя борьбы с традиционными ценностями», медалью «За уничтожение чувства стыда» и почётным званием «Верховный Вакханал». Но в памяти Лютера всплыл факт, что больше пяти тысяч человек остались лежать на стадионе. У кого-то не выдержало сердце, кто-то погиб от передозировки наркотиками, захлёбываясь пеной, ну, а некоторые люди, срыгнув свои внутренности, умерли от химии. Но Ароизу никто не выдвинул обвинений, объявив погибшими «Героями борьбы прогресса с дремучей тиранией» и объявили их смерть «шагом на пути к полному освобождению», ибо всё это делалось во имя Свободы.
Лютер с отвращением относился к культу «нового Содома», как он его называл. Но открыто так выразиться не смел, ибо «полиция безнравственности» всегда держит ухо в остро и готово осудить и покарать любого, кто посмеет усомниться в законах и нормах, «несущих свободу». Юноша с усмешкой воспроизвёл шёпотом на языке слова одного из политиков: «Никто не смеет осуждать Свободу и если кто-то посмеет высказать свободное мнение против неё, то мы должны его ликвидировать, во имя Свободы!»
Внезапно послышался юношеский голос, вырвавший парня из его собственных размышлении:
– Что ты там шепчешь?
Лютер развернулся и увидел, как к нему подошёл парень, одетый в кожаный жакет, зауженные брюки и кожаные туфли. Слегка бледноватое лицо, утончённые, аристократические, черты лица, глаза, цвета изумрудной долины и смольные чёрные волосы, доходившие до шеи, были знакомы Лютеру.
– Ансуа, – края губ юноши потянулись вверх, исказившись в улыбке, – я рад тебя видеть. – Договорил парень и протянул руку в знак приветствие.
– Салют, – крепко обхватил ладонь парень, и указал другой рукой, – смотри. И к нам добрались.
Лютер обернулся и на его глаза попался форменный ужас, которого юноша ещё не видел. Облачённая в странный костюм, похожий на дырявую одежду бомжа с помойки, шла «девушка». Её лицо протыкали десятки блестящих украшений, а подо ртом были вшиты ещё одни губы. Но самое отвратное шагает возле её ног. На цепочки шёл тот, кто некогда был мужчиной или женщиной. Лицо особи сильно вытянулось, а нос хирурги расплющили и превратили в чёрную бусинку. Щёки протыкались тем, что напоминало толстые и жуткие усы. На ногах и руках врачи сломали и прокрутили суставы так, что теперь конечности стали подобны звериным конечностям. В позвонок вставили штифты и «человек» может ходить только на всех четырёх, не в силах от жуткой боли встать на две конечности, как люди. Каждый шаг давался с трудом, но сломанные и перешитые ладони и ступни под собачьи, всё же шагали по холодному асфальту, покрытому грязным снегом. Глаза врачи залили чёрной краской, чтобы сделать их беспросветными, как вся действительность. На голой коже насильно вырастили шерстяной покров, но что-то случилось не так, и вся коричневая шерсть сочилась кровавым гноем и смердела. Это есть «звероформированный» человек (уже не-человек), выбравший для себя собачий удел.
– Ох, мадам, а кто это у вас? – решил поинтересоваться Ансуа, свершив опасную ошибку.
– Я вам, знаете ли, не мадам! – Возмущённо прошипело то, что шло к ним на встречу. – Вы знаете, что по закону вы вообще не имеете права никого называть заведомо ориентировано на гендер! У нас больше сотни гендеров и не этично употреблять в обращении один. Так вы умоляете в достоинстве остальные!
– Опаньки, – голос прозвучал так тонко и противно, что у Лютера едва не заложило уши, и парень обратил свой взгляд в сторону, наблюдая, как некий юноша, в мешковатых серых одеждах достаёт из размашистых штанин телефон, начиная снимать. – Сейчас соберём «лайкосиков». – И уже обратившись в сеть, юноша направил камеру со словами. – Ну что подписота, намечается шухер. Для всех новеньких – подписываемся, ставим «лайки»
– Простит, – театрально поникши ответил Ансуа, оглядываясь с опаской на нового участника.
– Ну ладно, я добрый средне-женский гендер, – мерзко искривив два рта, ответило существо и продолжило, слегка шипя, говорить. – А это Финтак, моя собака. Конечно, раньше это была моя подружка, но потом она стала себя ощущать собакой. Психолог ей сказал, что прорывается её истинная сущность, взывающая к Свободе, и врачи превратили Ирину в Финтака, мою собаку. – И широко улыбнувшись, «существо» с интонацией полной гордости и самолюбия, выдало фразу. – Мы стали первой парой в Микардо, где есть «звероформированный» супруг.
– Я думал, тут будет махач. Собакин сцепится с этими двумя. А тут тухляк. – Сворачивая камеру на телефоне, мерзко кинул блоггер, начиная уходить. – Пойду, найду бомжей. Может в этот раз получится их стравить.
Лютер и Ансуа устремили взгляд вслед блоггеру. «Мы пойдём на всё, чтобы заработать «лайков», мы есть новости из гражданского общества и его информационная структура, для нас нет запретов, ибо мы – блоггеры» – девиз Конфедерации Блоггеров, не выходивший из ума Лютера. Юноша каждый день становится свидетелем того, как ради «лайков» блоггеры выполняют такое безумие, лишь бы позабавить ненасытную толпу в интернете. Поджигание себя, стравливание людей, дать выпить слабительного или настоящего яду, запечатлеть смерть, не приходя на помощь – всё это есть норма, предусмотренная законами, позволяющим блоггерам зарабатывать так, как они того возжелают, «ибо этим они реализуют Свободу на получение достатка».
Тут же на них обратил внимание один из «проповедников» прогрессивного вектора, чем отогнал мрачные мысли парней о блоггерстве. Человек, натянувший на себя балахон, разукрашенный в голубой, розовый и жёлтый цвет, с капюшоном, подошёл к разговаривающим людям.
– Ох, я смотрю, тут высшее проявление всех ценностей этого мира? – В голосе чувствовалось религиозная, фанатичная вдохновлённость. – Что ж, это хороший знак. – И обернувшись к ребятам, либеральный иерафант, с поучительным безумием начал проповедовать. – Вы знаете, что сейчас столкнулись с теми, кто несёт с собой прогресс? А гендерно-похожие на парней люди? Их зовут «Вестниками Свободы», ибо во имя утверждения ценностей прогрессивного мира готовы отказаться даже от собственного тела. Вы понимаете, что все рамки так называемого морального ограничения должны быть сожжены, ибо истинная Свобода не знает никаких рамок! – И стянув капюшон с лица, «проповедник» явил миру изуродованное заплывшее лицо, исполосованное штопаными шрамами, и, шевеля перекошенными губами, человек с рвением продолжал говорить. – Посмотрите на моё лицо! Мне сделали сотни операций по превращению моего лица в звериное. Я сделал первые шаги на пути к истинному освобождению, но попал на улицу, где сейчас и возвещаю о Свободе! – И тут из отверстий, что отдалённо напоминали глаза, полились градом маслянистые слёзы. – И сегодня я вас увидел. Моё зрение слабо, но я впервые в Микардо увидел истинно тех, кто принял Свободу!
Лютер был не в силах дальше слушать этот бред. Рука парня легла на плечо Ансуа, как бы зовя отойти. Друг подчинился. Проповедник «нового мира» поспешил общаться со «зверушкой», уже не обращая никакого внимания на ребят. И только поэтому они смогли по-быстрому отойти в сторону.
Ансуа увидел, как в глазах его друга сеется исступление и лёгкое отчаяние. Друг буквально прочитал парня.
– Лютер, просто успокойся. Ты ещё должен хорошо соображать и более-менее приятно выглядеть. Или ты забыл, куда мы идём?
Юноша повернул голову в сторону бежевого здания, и его память наполнилась недавними воспоминаниями. Вчера на занятия к ним пришёл человек, представившийся работником «службы юридического просвещения». Он искал троих ребят, которые бы хотели посмотреть на самый настоящий «суд сообщества». Работник полчаса, вдохновенно и с противным упоением рассказал о том, с какой справедливостью там принимаются решения, с оглядкой на прогрессивное законодательство.
Ансуа тот, кто не любил ходить на скучные второстепенные занятия, а поэтому первый поднял руку. Второй подняла руку Амалия, потому что потом хотела пойти работать в юридическую службу Корпорации. А Лютер махнул конечностью, потому что подняла руку Амалия. Теперь им ждать ещё минут десять пока к бежевому зданию суда подойдёт прекрасная девушка.
– Я просто не могу понять, как такое может существовать. – Подавленно ответил юноша. – Каждый день стараюсь сохранить самообладание и хладность, но не могу вынести всего, что вижу.
– Старайся к этому относиться намного проще. Корпорация о нас позаботится и поставит на работу, где нет всего этого. – Положив руку на плечо Лютеру, Ансуа с лёгкой улыбкой вымолвил интересную фразу. – Пойми, в психушке, где власть захватили душевнобольные, все ненормальные становятся нормальными, а врачи, которые их лечили – злейшими врагами новой нормы. Нам просто нужно принять это и жить, не обращая внимания.
– Я стараюсь, – последовали слова, в которых витали нотки душевной усталости, но вот в тембре почувствовалось и нечто от радости. – А где наша Амалия? Что-то её долго нет, а скоро в суд.
На лице Ансуа пробежала лёгкая улыбка, сменившаяся смешком.
– Не бойся, скоро она подойдёт. Лучше постарайся отвлечься от того, что происходит вокруг.
– Когда её нет, я не могу отвлечься, – опрометчиво бросил Лютер и тут же встретился с удивлённым и заворожённым взглядом своего друга, который искоса на него смотрит.
– Только смотри, не скажи такое при Джоне. Он человек впечатлительный, ещё начнёт тебя обвинять в том, что ты ущемляешь возможности однополой любви и стуканёт куда нужно.
– Только не они. – С дрожью кинул друг и указал на улицу.
По улице возле суда шли две девушки. С виду это были явно женщины, а не переделанные под них мужчины. Первая имела довольно размашистые черты лица, с фиолетовыми волосами, а вторая вся утончённая с зелёной расцветкой растительности на голове. Каждая надела на себя чёрные сапоги, уходящие под военные штаны. Торс покрывала пиксельная куртка, защищённая тонким бронежилетом, а на рукавах накрепко пришита нашивка – знак феминизма, только вот оканчивался он не кулаком, а наточенным клинком.
Никто не задумывался, кто это, ибо все понимали, что это «Феминистский Патруль». Общественные движение добились того, чтобы женщины, считающие себя угнетёнными, взяли в руки оружие и стали патрулировать улицы, «дабы во имя Свободы и прав гендеров женского типа, оградить всех угнетаемых от произвола и сексизма со стороны гендера мужского, смешенного, среднего и неопределённого вида». Мужчины пытались свой патруль организовать, но это назвали «покушением на права и Свободы женско-ориентированных гендеров, ибо мужско-ориентированные гендеры начнут проявлять активный сексизм, а значит, не смеет быть исполненным».
– Проклятье, – выругался Ансуа, – только нам их не хватало.
Лютер знал, чем может грозить встреча с этими дамами и поэтому опустил голову к земле, пытаясь показаться для них незаметным.
– Ах, кто это у нас?! – завопила девушка из Фем. Патруля с размашистым лицом и широким тучным телом. – Очередные угнетатели ждут жертв?
– Не понимаем, в чём дело? – попытался отмазаться Ансуа.
– Мы патрулируем улицы, чтобы чистить их от таких мразей, как вы. А дело в том, что вы попались на нашем пути. Ни один мужчина не уйдёт от нас безнаказанным.
– Мы ничего не нарушили.
– Вы нарушаете наши права самим своим существованием! – на пике наглости и срыва заявила женщина и с ярым гневом воспалила. – Существование мужчин является гипотетической угрозой для наших Свобод! Ибо только наследники дней минувшего патриархата способны угнетать все женско-ориентированные гендеры. Вы и есть нарушение нашей великой Свободы.
– Что мы нарушили по статье закона? – в упреждение кинул Ансуа. – Вам не за что нас привлечь, поэтому, прошу, оставьте свою мизандрию, ибо нас ждёт судебный процесс.
В пламенных очах радикальных феминисток Лютер увидел только бессильную злобу. У патруля не было полномочий их задерживать и даже пресекать «нежелательные для развитого либерализма» мысли. Две женщины ничего не могли сделать и только тёрли перчатками резиновые дубинки с такой силой, что слышался скрип резины. Неожиданно одна наклонилась и полушёпотом кинула фразу, от которой на душе стало страшно:
– Запомните, сволочи, настанет день, когда вы ошибётесь. Один недвусмысленный взгляд на женско-ориентированный гендер и мы будем рядом. Поверьте, мы ещё дадим вам отведать нашего гнева.
После этих слов, исполненных злобой, Фем. Патруль фыркнул и ушёл прочь в поисках жертвы.
– Как тут жить, если тебя донимают каждый день сумасшедшие? – Лирически полился голос Лютера. – Каждый час они заявляют о собственной нормальности, но это безумие.
– Будь тише. – Голос друга неестественно задрожал, выдавая страх. – Пожалуйста, следи за своими мыслями.
Но Лютеру больше не понадобилось следить за своим мыслительным потоком, ибо все его мысли были направлены на другое. Взгляд юноши коснулся фигуры, что постепенно приближался. Это была миниатюрная девушка, рост которой был довольно невысок. Но красота этой девушки, её совершенство, – выше всяких похвал. Если бы она попалась на глаза Фем. Патрулю, то ей бы вынесли выговор, за «создание слишком женственного образа, способный оскорбить чувства феменистично-бодипозитивных движений и который вызывает у мужчин естественно-традиционные желания и воззрения, опровергаемые Новой Доктриной, а значит, и противоречащие курсу идеальной Свободы от старых предрассудков». Парень всегда воздавал хвалу всевышнему, за то, что прекрасная особа никогда не попадалась Фем. Патрулю.
Даже одежда прекрасной девушки могла обидеть тех, кто «во имя свободного выбора» уходил в культы «почитания естества» и «славы уродств» или бодипозитивные движения, ибо, как сказано в одном законе «одежда, сугубо гендерно-ореинтированная или прославляющая естественную красоту нежелательна для повседневного ношения, ибо это может оскорбить чувства многих граждан». А одеяния были довольно неказисты. Это женская коричневая кожаная куртка, ложившаяся на светлую рубашку, обтягивающие джинсы синего окраса и аккуратные туфли.
Как только дама приблизилась, парень смог разглядеть её черты более подробно. Довольно миловидный лик внушал в сердце чувство трепета, накрашенные насыщенно алой помадой губы, слегка припудренные щёки, придававшие коже лёгкий оттенок безжизненности, чем только повышали градус загадочности и красоты. Её светло-серые очи так и светились внутренним светом, излучавшим только чистоту и счастье. Молочно-шоколадные волосы, подобные шёлку, аккуратно ложились на плечи.
– Здравствуй, Амалия! – Кинул Ансуа.
У Лютера на губы готова выползти улыбка, но он её сдерживает изо всех сил, дабы не походить на сумасшедших, что бродят возле него. Душа так и просила выплеснуть свои чувства, но самоконтроль для парня был превыше всего, ибо одним своим словом он мог породить цепочку бесповоротных и роковых событий.
– Привет. – Высказал с тяжестью Лютер и потянулся дружественно обнять девушку, но тут, же поспешил отпрянуть и ограничился тем, что по-дружески положил руку на хрупкое плечо.
Амалия, Ансуа, да и сам Лютер понимали, чем может грозить проявление «традиционно-ориентированных неприемлемых для Свободы чувств между гендерами». Это могли быть штрафы, а то и тюремное заключение. В обществе, где прилюдное совокупление было разрешено под знаменем Свободы, было запрещено вольно показывать любовь между девушкой и парнем.
– Это абсурд! – Шепча, крикнул Лютер, убирая с плеча руку.
Злоба и негодование брали верх в душе парня, и ему всё тяжелее становилось удерживать собственные мысли в узде, но здравомыслие брало верх и каждый подобный, раз парень мог успокоиться.
– Сколько времени осталось?
– Пять минут, Ансуа. – Ответила Амалия. – Пойдём?
Ребята развернулись к воротам и прошли на территорию суда. Бежевое здание, ставшее прибежищем для трёх ветвей судебной власти, возвещало о несокрушимости либерального правосудия своим монометаллизмом. Двенадцать этажей холодного правосудия, где велась беспрерывная работа по установлению «либеральной фундаментальной истины».
Двести метров в каждую сторону от постройки лежала лишь безжизненная плитка, через которую никогда не одна травинка не прорвалась. Серое, каменное одеяло покрыло всё вокруг суда, став предвестником, говорившим лучше всякого слова, что есть суть правосудия, которое выходит из этих стен.
Здание суда имело только один вход и выход. Огромные массивные ворота, выплавленные из чугуна так и пугали всяк сюда входящего своей грозностью и устрашали правонарушителя. Не было такого человека, которому удастся открыть эти массивные ворота.
Лютер, дабы проявить инициативу и смелость перед Амалией, подошёл к чугунному монолиту. Костяшки парня коснулись металла несколько раз. Стук по двери вызвал устрашающий гул, прозвучавший подобно роковой песни. Тут же послышался скрип, и массивные ворота попятились назад.
– Заходим, – не слышимо из-за гула дверей вымолвил Ансуа и зашагал вперёд.
Перейдя порог здания, ребята попали в просторное, но серое помещение. У стен стояли только места для сидения. Стулья и ряды стульев выгляди довольно невзрачно и жутковато: подгнившие и заржавелые детали, погнутые ножки или вывернутые ручки. А сами стенки облачились в сеть залатанных трещин. Свет исходил только от помрачневших и выгоревших ламп, что на последнем издыхании светились вверху.
У обычной двери из этого помещения, ведущей вглубь суда, стоял пост охраны. Ребятам на глаза попались: грязный стол с одним охранником, стопки бумаг и… всё. Тут больше ничего не служил для охраны суда.
– Стоять! – Крикнул охранник, в одеяниях цвета охры. – Куда идём?
Амалия прокашлялась и выдала ответ милым голосом:
– На заседание Муниципального Суда Сообществ номер ноль-три-пять-шесть-восемь-три.
Охранник залез в стопку бумаг и что-то там нашёл. Прочитав текст на рваном клочке бумаги, и присмотревшись к лицам, он сонно кинул:
– Хорошо, проходите вовнутрь. Вам нужно будет подняться на девятый этаж в кабинет, номер сто два.
Удивление и усмешка взяли верх в душах ребят. Они не могли поверить в то, что вся охрана суда сводилась к одному охраннику. И вся его защита зависит от охраны, похожей на строгую вахтёршу у входа в общежитие.
Ребята прошли в обшарпанные коридоры. Стены укрылись в ковёр из сырой и влажной заплесневевшей извёстки. Всё нанесение стен покрылось в бесконечную сеть из трещин и дыр. Где-то на прогнившем деревянном полу, укутанном в вонючий и почерневший ленолиум валялись куски бетона, отломившиеся от стен.
Повсюду бегали и суетились люди. Одетые в чёрные потёртые дырявые мантии судьи бегали из кабинета в кабинет. Судебные клерки и служители закона, в потрёпанной одежде с небрежным видом постоянно ходили по коридорам. У подростков складывалось впечатление, что тут не суд, а общежитие для несостоявшихся в жизни людей: нищих и бедных.
– Что это? – в голосе Амалии чувствовались нотки удивления, смешиваемые с её бесконечным тембром невинности.
– Это суть государственных судов и его судопроизводства, – поучительно ответил знающий всё Ансуа. – Или вы не читали всего законодательства про суды?
– Нет. – Тяжело ответил Лютер, стараясь идти возле Амалии.
– Вся суть этих законов сводится к тому, что «разбирательство дел государственными судами должно быть полностью открыто для всех, ибо это повышает индекс демократии в обществе». Поэтому мы на посту встретили только одного охранника.
– А что же со всем этим? – недовольно кинул Лютер, проведя рукой вокруг, указывая на окружение, похожее на внутренности руин. – Тоже политика «открытости государственных учреждений»?
– Нет, мой друг. Из-за того, что парламент и правительство ведут конфедерально-федеральную политику. Это значит, что каждый регион сам о себе заботится. Вот финансирование региональных судов и полетело к чёрту. – Пытаясь сойти на некий пафос, ответил парень, открыв помятую металлическую дверь, пропуская своих друзей на лестницу.
Подошва обуви Лютера коснулась ступеньки, от которой сразу же отломился кусок бетона. Все края ступеней кончались обломанными кусками. Разворошённый и разбитый вид лестницы повергал в сущий шок, словно это здание стояло заброшенным вот уже лет пять. Но вся ирония свободного мира сводилась к тому, что в нём работают и живут порой тысячи человек.
Тут же возле них прошёл человек, облачённый в судейскую мантию. Он тащил за собой мешок, на котором большими буквами виднелось: «Бетон. 50 килограмм». Судья волок его по ступеням, и уши Лютера услышали лёгкий хруст и стон ступеней, как будто они вот-вот сломаются под весом мешка.
Внезапно ребятам стало жалко судью, который обязан волочить наверх тяжеленный мешок, из-за того, что регион по закону должен финансово и материально поддерживать тех, кто именовался «Вестниками Свободы». Больше сотни «свободных» гендеров, звероформированые люди, легализованные педафилы, капрофилы и прочие «свободолюбцы» прожирают бюджет региона на восемьдесят процентов, оставляя всех остальных без денег. Пожилые люди, инвалиды всех групп, малоимущие, смертельно больные и ещё множество людей было обречено на долгую и мучительную смерть, если не причислялись к проклинаемым «Вестникам Свободу» – единственно и истинно привилегированному неосословию. Ибо, как сказано в Гранд-Федеральном законе, о «Поддержке Вестников Свободы» – «только те, кто несёт саму Свободу в себе, должен быть социально защищён и обеспечен из бюджета, так как это несёт в себе фундамент для развития самой Свободы».
Лютера, при виде всего этого, брало жуткое негодование. Парень просто не мог понять того, как люди могут так жить. Во имя «Прав и Свобод» каждый день вынуждены влачить жалкое существование миллионы человек. Воспитание отца, концепция которого заключалась в справедливости, взаимопомощи и всеми ненавистных старых традиционных ценностях и архаичных воззрениях на мир. Очень трудно жить в этом мире с такими идеалами в сердце.
Путь привёл ребят на девятый этаж. По мере подъёма, лестница становилась всё ухоженнее, а стены вокруг переставали красоваться паутиной жутких трещин и ковром изо мха и плесени. Однокурсники отворили приличную пластиковую дверь, и перед ними открылся совершенно иной мир, поражающий своим великолепием и яркостью красок. Стены, отделанные дорогой голубой известью, изобиловавшие яркими картинами и плакатами с инструкциями. На полу стелился недешёвый паркет, буквально сверкающий от того, что его начистили тряпками. Местным светилом представлялась роскошная и богатая люстра, сиявшая десятками гроздями хрустальных огранённых камней. Двери кабинетов так и красовались своей дороговизной и помпезностью. Повсюду расхаживали люди, облачённые в дорогостоящие одежды или безумные одеяния, мало похожие на настоящее облачение. Суды Сообществ и Корпораций содержались в строгом порядке и роскошном убранстве, дабы доказать превосходство всего частного над государственным.
