Рождённый проворным

Радостный Боцман аж подпрыгивает на своих мощных волосатых голых ногах.

– Вы не из налоговой! Вы – хиппи сраные!

12:12

Делаем мы пару шагов от берега, и тут сознание ко мне внезапно возвращается, будто это такой оптический аппарат, у которого на время вышел из строя фокус. Я вдруг всё отчетливо понимаю, всю вот эту произошедшую только что дичь несусветную. Я шиплю:

– Сеня, ты говна кусок. Ты только что чуть не утопил нас.

Нат держится чуть позади. Он приосанивается, как бы между делом говорит:

– Я почти даже не намок. Вот.

Сантьяго машет руками, как если бы его атаковал небольшой рой мошки.

– Да ты опух, – продолжаю я. – Ради каких-то танцулек!

– Так, успокойся, – отвечает он и меж тем открывает пакетик с синими разбухшими, постепенно превращающимися в кашку таблетками. – Нам просто нужен бензонасос для пизженого старого бензогенератора. Тоже мне великая задача. Попроси что-нибудь аналогичное у Фомича и сразу домой.

Я останавливаюсь, как вкопанный.

– Что? Повтори.

Сантьяго меняется в лице. Отрешённый пофигизм вдруг махом слетает с его хитрой смуглой рожи. Вид у него мгновенно становится как у щенка, которого поймали за обоссыванием хозяйского коврика. Он поспешно запечатывает зип и суёт таблетки в мокрый карман.

– Ну сейчас начнётся. Давай без этого самого. Мы просто забрали эту штуку, потому что она никому не была нужна. Стояла в отгрузочном, гнила себе спокойно. Гора железа, как и весь завод. Как и вся тяжёлая промышленность в стране. Как и вся страна. Выдохни, мучачо.

Тут весь расклад является мне чётко и ясно, как в уголовном досье. Прошлым летом Сантьяго с Герой искали работу и попросили меня устроить их на завод через дядюшку. Ну я, добрая душа, и устроил. А потом дядюшка уволился с завода, и, странное дело, почти синхронно Сантьяго стал устраивать эти выездные тусовки, весь свет и звук от которых получали благодаря бензиновому генератору «ЗУ-2». Теперь понятно – уведённому с завода моего дядюшки. И теперь им нужен бензонасос, ведь свой они где-то умудрились потерять. Наркоманы.

– Так, иди сюда, – говорю я ему и подхожу вплотную.

К тому моменту Сантьяго уже успел обратно собрать свою наглую улыбку.

– И? – вскидывает он брови. – Будешь мстить мне, и я пожалею, что родился на свет?

Он корчит такое лицо, будто очень напуган – получается нечто дебильное и необъяснимое, вроде древнегреческой маски.

Вдруг сзади меня раздаётся короткий шорох, а потом такой крик, что мне приходится пригнуться:

– Грабли вверх, мрази, или стреляю дуплетом!

Сантьяго тем временем выражения лица не меняет, но в его страдальческой гримасе мгновенно появляется куда больше жизненной правды. Глаза его выкатываются и смотрят прямо за моё плечо. Где-то там и находится источник короткого и однозначного звука – металлического щелчка. Не опуская рук, я оборачиваюсь и вижу один лазоревый глаз, зорко следящий за мной аккурат поверх двух чёрных маслянистых отверстий, поверх двух бесконечностей – это дядюшка Коршун смотрит на нас через целик двустволки.

Но вот он опускает ружьё.

– Твою ж за ногу! – горланит дядюшка. – А я думал, опять жёлтые говноеды. А это, оказывается, совсем обычные – наши!

Тут дядюшка, зыркнув ещё разок на Ната, почему-то снова поднимает ствол.

– Слушай, малыш, а этот вот точно не из жёлтых у вас?

– Нет, дядь, он же белый.

Дядюшка цокает.

– Белый, значит. Ну тоже ничего хорошего, учитывая, что мы их почти сто лет назад подчистую перебили. Смотри у меня!

Но дядюшка миролюбиво опускает ружьё, обнимает меня и страстно прижимает к груди. Оглушающий поцелуй взрывается прямо на моем ухе.

– Во даёте, пацанята! Были б нервы чуть слабже, так прострелил бы вам каждому по одному лишнему отверстию в голове. Что делать потом прикажете? Хорошо, что лес большой и места много!

И он задорно смеётся.

12:29

Лес ласково расступается. Тропа ведёт вверх от берега. Нат замечает, что дядюшка на него до сих пор слегка косится, и, улыбнувшись, произносит:

– Хорошо вам здесь. Вы будто единственный любовник природы.

Дядюшка останавливается и с какой-то даже жалостью, прищурив лазоревые глаза, смотрит на Ната. Потом он переводит взгляд на меня, и лицо его – один сплошной знак вопроса.

– Как ты прикажешь мне свои любовные обязанности с ней выполнять? – наконец снисходит до речевого акта дядюшка.

Нат, чуть смутившись, пробует подобрать слова.

– Любовник природы, ну это ты дал поэзии. Меня прозаично весьма больше женщины привлекают. Точнее, женщина. Одна и единственная.

– Ты женился, дядя? – удивляюсь я.

– Нет, замуж вышел.

– А я ещё с ней не знаком!

– Ты ещё много с кем не знаком.

Мы почти подошли к калитке.

– А как её зовут? – интересуется Нат.

Но дядя не слышит, он снова перебрасывает двустволку с плеча на плечо и топает к своему дому.

Перед тем, как открыть калитку, он поворачивается к нам:

– Так, малыши. Среди вас нет ли нацистов, скинхедов каких-нибудь, ультраправых чертей?

Он окидывает нас взглядом и, вдруг расслабившись, начинает посмеиваться, глядя на Сантьяго.

– Ну ты, цыганёнок, точно уж не фашист.