ни кишок бутафорских, ни крови со скотобоенрож, измазанных сажей, линз, где глаза-колодцыони являются тридцать первого приколотьсяисключительно над тобоюэти парни прекрасно обходятся без косплеяим хватает вот этих лиц, что у них с рожденьятвои волосы и лицо станут чуть-чуть белееты не можешь стряхнуть и пепел, не говоря уж о наваж –деньиты ощущаешь себя как после самой дурацкой пьянкипосвященной твоей же тризнев их руках – не тыквенные горлянкиа твои же лица в разный период жизнии глаза так нестерпимо горят у каждойу тебя давно не бывает такого взглядаты идешь вслед за ними в черную реку дваждыно не получается ни утопиться, ни выпить ядапротагонисты фото в старых твоих альбомахно просить их уйти – как просить у дождя и снегаты их знаешь всехпоименно и полюбовнолиахи́м, римида́лв, миска́м, йалоки́н, йине́гвеутром первого тебя нет ни в комнате, ни в столицеты пропала, как выдранный лист из книгиговорят, на снегу у дома виднелись лицанавсегда застывшие в крике

Всеми сразу

И живут. Создают семьи.И работают. Ярко светят.Я настолько хочу быть всеми.Всеми сразу. Знать всё на свете.От IT до кулинарии.От гипотез до самых фактов.Почему маляр с маляриейтак похожи – узнать быкак-то.Я же знаю лишьсвоёимя.И с десяток друзей-знакомых.Расскажи, как мне бытьс ними,если вдругразбужу звонком их.Я о них ничего не знаю.Как живут.Чем онидышат.Я хочу быть им, как родная.На ладонилисткомближе.Диссертации пишут. Сказки.Строят планы. Дома. Усадьбы.Я поверхностней водной ряски.Глубиной океанской стать бы.Знать, как строятся теплотрассы.Отчего зерновые спеют.Мне так хочется – всемисразу.А собой – я еще успею?

«На чужой стороне…»

На чужой сторонепереписанный будучи набело,вспомнишь ли обо мнесловно об исключеньи из правила?Лучше помни морози ладонь, что в карман твой я куталапару метаморфозпревращающих Южное Бутовов сине-бежевый югну и толку, что в инее градусниккак играли в шесть рукБогородицу Дево не радуйсякак был дым без огняи без слов начиналась Поэзиякак любила меняночь, что нас в той квартире повесилафо-то-гра-фи-я-мина олдскульном осеннем балкончикеТам мы были людьмиДо конца, до волос самых кончиковВспомню ли о тебеКак ты вправду держал меня за рукуНе пойду на обедСо своим недоеденным завтраком.На родной сторонепереписанный будучи начерноКаждый текст о веснедля тебя, что бы это ни значило

Сверхновый год

Смотри, как местные бродят парами, бредят барами,как в пьяных танцах их все присутствует, кроме танца.Они, рождённые суперменами, суперстарами –не отличают салон такси от реанимации.Они не знают, как было бы круто старымив совместно нажитой четырёхкомнатной обниматься.Они до старости не дотянут в амфетаминовоми алкогольном своем пожарище без огня.А мы идем с тобой через поле в цветах карминовых,печали прежние в них роняя и хороня.А ты все думаешь почему-то, что поле – минное.А ты все смотришь куда угодно, чтоб не в меня.Не надо строить мне зиккуратов, дарить каратов,мне хватит текста, что между нами произойдёт.Предсмертным боем живого сердца под бой курантовя так мечтаю с тобою встретить Сверхновый год.

«Где ты была, когда я тебя нашёл?..»

Где ты была, когда я тебя нашёл?Где был твой свет, неистовый и живой,синь твоих глаз, волос золотистый шёлк?Когда я тебе говорил – «Вот он, я, я – твой»каждый листок на дереве, что был жёлт,смущённо краснел, желая побыть тобой.Ты была камнем. И камень тот был тяжёл.А я смотрел, смотрел на тебя, как слепой –ни в чем тебя не винительным падежом.И вот, ты появляешься жизнь спустя,tabula rasa, умоляя – «пиши во мне»,а мне интересно, что в западных новостяхбрешут о девальвации и войне,табачных акцизах, космических скоростях,и в сердце моем, как у мертвеца в гостях,очень давно уже никого и нет.Есть бесперебойный офисный Интернет,глаза болят от экрана. Но не грустят.Ты стала девочкой-золото, девочкой-синь.Мне полюбился каменный мой мешок.Он держит удары, он придает мне сил.Не пропускает взглядов электрошок.Не обезобразил, только преобразил.Мне в нем тепло, комфортно и хорошо.Удобно тебе в мягкой шкуре, что я носил?Где ты была, когда я к тебе пришел?

«На то, чтобы увидеться со всеми…»

На то, чтобы увидеться со всеми,нам не хватает времени и сил.У каждого из нас работы, семьи,как раньше, мы уже не затусим.Страшимся смерти меньше, чем дедлайна,и входим с ритмом века в резонанс!Ах, где же многорукий бог далайна[4],когда бы он все выполнил за нас?Ночь впереди воистину большая:перевести, отправить, сдать, добить!Я занята, но это не мешаетмне каждого и помнить, и любить.И думать где-нибудь на перекурео вас, раскиданных по городам;о истинно большой литературе,что я из вас когда-нибудь создам,о каждом, сохранившемся в контактах,о каждом, близком сердцу и душе,кому ответить на простое «как ты»не успеваю столько лет уже.На то, чтобы увидеться со всеми,в каком-то замечательном годуя разменяю будни на весельеи время обязательно найду!– А помнишь, да? – Конечно же, я помню!– А помнишь те веселые года?И каждый будет каждым снова понятбыть может, даже лучше, чем тогда.

Машина времени

Я шла и голосовала машинам времени,вдруг какая-то возьмет да и подберёт?Одна остановилась, и вот уже все быстрей менянесло в мое же прошлое,но вперёд.Приехала к старому дому, летом, полет нормальный.Только сначала перед глазами все кренилось курсивом –прохожие, окна домов, в своем я увидела маму,она была как-то по-особенномукрасива.Я вернулась во время, когда еще в школу и не ходила,а толк из меня не вышел на затяжной,в несколько лет, перекур.Тогда я любила, кажется, мультики про лопоухогои крокодила,а не словесный паркур.Какая удача, мой возлюбленный шел навстречу.С магаза, типа.Да, мы жили в одном доме, девятый этаж,девятый дантовский круг.Я стрельнула у него сигарету и, пока он вытаскивалZippo,сказала ему, что хочу сыграть с нимв одну игру.Что через пятнадцать лет я за ним приду, мол,и буду метить на безымянный – так, чтоб сразу.Он сказал, что он сам бы лучше и не придумал,как в новом рассказе закончитьфразу.Мы разговорились; скурили на пару полпачки кряду,он уже намекал, что на чай пригласить был бы рад, нохоть мое сердце драли на флаги котята,была пора возвращатьсяобратно.Уже в своем времени я обратилась к немупо имени-отчеству:«Извините, пятнадцать лет назад похожая на меняне бросила Вам в лицо несмешным пророчеством?»Он нахмурился, видимо, подумал,«что за фигня»,И рассмеялся: «с первым апреля, таких вот шутокмне еще не рассказывали;откуда такие мысли, скажите на милость?»Я не хочу верить, что этот временной промежутокпреодолела в кровати;мне всё приснилось.

«Не давай мне, Господи, рыбу…»

Не давай мне, Господи, рыбу.И удочку не давай.Дай поворочать глыбы,Даже если дышу едва.Дай мне собственный выбор,а лучше два.Дай по пути мне всяких.По сердцу и по уму.Где-нибудь на десятомодиннадцатого пойму.Дай мне быть непредвзятойи предвзятой кому.Дай мне бессмертья в близкихи смертности мне самой.Дай мне быть одалискойИ в третьем ряду седьмой.Дай мне идти на выстрелот тех, кто с тюрьмы – с сумой.Дай мне набрать силу,лёгкость и красоту.Чтобы я казалась красивой,даже если я упаду.Дай всех, кого я любила,встретить в Твоем саду.Дай мне верить, как раньше,без разницы, сколько лет.Чтобы было смешно и страшно,когда Ты откроешь клеть.Чтобы, падая даже,Ни о чемне жалеть.

Девочке пять

Девочке пять, на горках американских даже привычней,нежели на земле, девочке десять, она еще видит сказ –кой жизнь, где добро – и то говорит о зле, девочке бу –дет пятнадцать или шестнадцать, можно любые выделы –вать антраша, можно в любого сладко, светло влюблять –ся, и целовать, последствия не страшась.Девочке двадцать. В луна- и солнце-парки – к счастьюли, к сожалению – не ходок, есть тезисы, утренняя за –варка и где-то в сердце оборванный проводок. Девочка,научившаяся бояться, дует на воду, обжегшись на моло –ке. Выглядит это смешнее ноги паяца, запутавшейсяв змеином своем шнурке. Все, на что ей хватает умаи силы – это писать записки, как в детсаду, а он не за –метит, как же она красива. И встретится с ней не ранее,чем в аду.А я от страха девочку отучаю, я – её внутренний голос,живая стать, долька заморского фрукта в дешевом чае,я покажу ей, кем она сможет стать, стоит ей тольковспомнить, что там, в начале.Девочке пять.

Любить никого

Грустно смотреть даже на алфавит.Каждый из нас состоит из воды и букв.И если речь заходит вдруг о любви –с именем заносится сор в избу,так что не вымести. Вынести все сложней,как буква N будет напоминатьвсе, абсолютно все – о нём, или нёй.Так что пока не сказаны имена,смелей обнимай, отнимай у всего и всех.Целуй, обретая целостность или цель.Имя звучит не так хорошо, как смех,даже если он становится злым в конце.Я влюблена в твой запах. Картинку. Звук.Копейка к копейке, складывается рубль.А если тебя, как кого-то из них, зовут?Я не люблю ни рефрен, ни повтор, ни дубль.Ни отголосок, ни даже подобье их.А если ты – А, а я бы хотела – Б?От имен слишком больно – после.Давай без них.Я безымянно все расскажу тебе.И если мы вдруг расстанемся (несмотряна то, что еще и нету понятья «мы»)мне не придется врать потом, говоряимя твое как имя тюрьмы, чумыи прочих ассоциаций не про добро.Любить Никого – никого не любить совсем.Я назначу тебе свидание у метронесуществующей станции. Завтра, в семь.

Бродская и Басманов

Вакансия Музы, в принципе, хороша: живи в центресердца, плюй в форточку для души, волосы старойпамяти вороша, на шею садись и приказывай:«нннуу, пиши!». Автор не платит ни ломаного гроша;её гонорар – ни больше, ни меньше – Жизнь.Муза имеет право, мозги и вид на жительство междусамых красивых строк. Правда, она бесправна в своейлюбви к Автору. Автор должен быть одинок, капелькуинвалид и тем – индивид. Как балерина, что не имеет ног.Муза должна собой воплощать огонь, вечно цитируя«Не для тебя зажглась». Если она и хочет подать ладонь,надобно сжать в кулак и ударить в глаз, пока придуман –ный Автором белый конь в голос ржёт за воротамибитый час.Муза – равновелико добро и зло, прижатый к вискузаряженный пистолет. Сотрудничество плодотворно,когда залог – это оставленный лёгким дыханьем след.Бродскому в этом с Басмановой повезло.Тысячи строк, мучительных надцать лет…Даже не знаю, чего я больше хочу.Муз или Муж?Звёзды или цветы?Гамма, палитра, спектр сумасшедших чувств –это свеча в краю любой темноты.Если я стану Бродской – хотя б чуть-чуть,я обещаю, Басмановым будешь ты.

That's all

Было столько лиц. Не помню ни одного.Было столько света, что, кажется, я ослеп.Было столько всего. Столько было всего:зрелища были яркими, свежим – хлеб.Было столько звука, что, кажется, я оглох.Было столько бумаг, что хватит ли мест в печах?Было столько звонков, и я отвечал: «Алло»,а иногда, быть может, не отвечал.Было столько слёз, как только не стёр щёк.Было столько зла, забыть всё – уже добро.Было столько женщин, что я потерял счёт.Ни одна из них не являлась моим ребром.Надвое сломан меч и расколот щит.Доспех стал платьем, забрало стало чадрой.Было столько всего, что память по швам трещит.Всё, что было, мы сотворили из ничего.Было столько у нас ничего, и ещё есть.Если хочешь, отдам. Вечером приходи.Это самая что ни на есть никакая весть.Всё еще будет.Всё еще впереди.Всё ищет путь во тьме к одному из нас,и, как правило, этот кто-то стоит спиной.Всё, я устал.Скажи мне, который час.И не спрашивай, что со мной. Ничего со мной.«Всё или ничего» – ультиматум прост.Я выбираю «или» из двух зол.Как связующее звено или свайный мост.Было столько, что самое время сказать «That's all.»

Те, кто лучше

Так случается – те, кто лучше, обойдены!Их как будто специально не замечают,и не делят с ними трофеи своей войны,подавляя желанье спросить у них:«Может, чаю?Может быть, расскажешь за чашкой мне,как только удается тебе все это:побеждать на войне, не будучи на войне?Посреди поголовной тьмы не нуждаться в свете?»Этим людям дают раз в тысячу меньше, чемкаждый из них заслуживает. Но развеэто важнее им, чем на одном плечечувствовать снег, холодный, как чистый разум,а на другом – чей-то влюбленный лобспящего усталого человека?Лучших всегда задвигают подальше, чтобпосле представить их как синоним века,честностии невиданной теплоты,ибо лампы – перегорают, софиты – гаснут.А если у лучших – вдруг – остаёшься ты –в строчках или на сердце –разве то не прекрасно?

Автопортрет

Я проступлю сквозь белизну листаисторией,о многом умолчавшей,и кто сумеет досчитать до ста,не расплескавдолготерпенья чашу,тот непременно убедится сам,что есть любовь – не больше и не меньше,что путь обыкновенным чудесамоткрыт для всех Надпропастьюворженщин,что тот, кто маяковски иссечасьотчаяньем,себе не сыщет места,но дом найдет в наречии «Сейчас»любого космополитизма вместо,что в настоящем –прошлое болит,что слово «мир» антонима не любит,что для любой из ветреных Лолитвдруг перестанет быть весомым Гумберт,а горечь в послевкусии мечтыпорой бывает так невыносима,что хочетсястереть свои чертыи никому не говорить «Спасибо»,но я – скажу.Всё, бывшее со мной,случается, вестимо, с каждым третьим.Спасибо всем,кто был секундным сномна маленьком моем автопортрете!

Не мой китайский фонарик

Китайский фонарик в ночи над Марсовым полеммирно летел, пожара не предвещая.Я тебе заплетала косу. Ты был доволен.Ты учил меня обращаться с семью вещами:речью, мужчиной, влюблённостью, силой воли,вниманием зала, прощением и прощаньем.Я собиралась с тобой запустить такой жекитайский фонарик с письмом тому, кто создал нас,но горелка в мешке отсутствовала. Похоже,огня между нами быть не могло как данность.Ты взял меня прямо там. Трава прорастала в кожу.Я никогда так глупо не попадалась.Я ничему тебя не учила, юности кроме,жаркой, смешной, слегка совершеннолетней.Если б мы даже были единой крови,мы бы любили друг друга, плюя на сплетнис башни, где занимались большой любовью.Но мы, увы, действительно канули в лете,хоть и была эта ваша Лета довольно мелкой,как ров Инженерного замка, откуда Павелсмотрел и знал, что мой фонарик – подделка,как знал и день, когда ты меня оставил.С небесного потолка крошилась побелка.А себя через Лету ты все-таки переправил.И Павел смеется еще сотню лет из оконнад теми, кому бессильно желает боли.Смех прорастает сквозь мой меланжевый кокон,и я согреваться не буду ни алкоголем,ни чуждыми мне телами, смотря, как на адрес Богакитайский фонарик летит над Марсовым полем.Не мой китайский фонарик над Марсовым полем.

Давай уедешь

Из дома выйдешь, наткнешься на магазины,отдел полиции, зал концертный, ларёк табачный.И на работу. А может, к чёрту? Притормози-ка.Давай уедешь куда-нибудь и не будешь значитьни гражданина РФ, ни продавца-эксперта,ни бакалавра, ни дочери, ни подруги.Ты – это песня певца немого. Но ты не спета.Вот ты стоишь, и твоя сигарета не греет руки,вот ты стоишь, и твое пальто постарее деда.Что будет дальше? Не повышение, так уволят.Когда-нибудь, когда им наскучит этотвое влечение к искусству и сила воли.Ты не умрешь, нет. Но ты закончишься, что страшнее.Ты будешь двигаться, говорить, покупать одежду,пить пиво в Купчино, хлестать шампанское на Бродвее,не ощущая особых различий между.Твой понедельник начнется опять в субботу,а запятые твои превратятся в точки.Давай сегодня ты прогуляешь свою работуи наконец-то сделаешь то, что хочешь.Пройдись по улицам разноцветным, предновогодним.Купи себе ту смешную кофточку, что хотелаи мандарины у старой бабушки в переходе,счастливой делая только душу. Не это тело.Влюбись в прохожего, брось монетку певцам-индейцам.Достигни моря в любом троллейбусе голубом.Все то, за чем мы всегда бежим, – это наше детство,в платформу девять и три четвертых ударясь лбом.

«Иногда чего-то не нужно знать…»

Иногда чего-то не нужно знать.Так целее будешь, и спится крепче.Время, уготованное для сна,из-за этих знаний совсем не лечит.В сказках дверь была о семи замках,за которой чудо с концовкой «вище».Но нашарит ключ чёртова рука.Мы же с детства лёгких путей не ищем.Если будешь съеден – то поделом.Раз корабль показался тебе корытом.Принимай чудовище за столом,за одним с тобою столом накрытым.Накорми его досыта. Напои.Пой ему, пока не порвутся связки.А когда уснёт, забирай своивещи – и долой из такой вот сказки.И – к другим чудовищам. Но веснаобернет вас с кем-то женой и мужем.Иногда чего-то не нужно знать.А быть может, сказок читать не нужно.

«Женщина за кулисами знает, который час…»

Женщина за кулисами знает, который часпробивает для каждого не из нас.И она ошибается только раз –раз, который не существует.Годы делают лица расплывчатее у всех –в черно-белых фото идёт снегопад помех,а она – изваянье, и снег ей – мех,Так приди, весна.Подоткни листву ей.Дай поярче звезд, побелей ночей,сотню нерасплакавшихся свечей,связку золотых и живых ключей –дай себя же саму, не каменную, живую.Дай ей силы вкладывать смысл туда,где под камень азбучная водавсе течёт и течёт, и вертятся не тудашестерёнки гремящих буден.Тишина и воздух. Связующее звено.Женщина за кулисами выглядывает в окно,улыбается: всё, что ей было заведено,крутится,крутилосьи вечно будет.

Взрывать гостиницы

Повзрослеть – это значит забить на определениячего бы то ни было и кого бы то ни было.Синоптик был пьян, прогнозируя потепление.Мне тепло только потому, что я сильно выпила.Стань запятой, точка восстановления.Но, пожалуйста, не ставь меня перед выбором.В этом городе теплее от звезд и вывесок.Батареи греют не лучше брошенной женщины.Я хочу тебя, но заново я не вынесу.И печаль моя комедийна и тем торжественна.Нам друг друга с тобой уже ни простить, ни выпростать,а если и говорить, то на грязном жестовом.Почему мы не можем на ночь найти приятелей?Да лениво под утро с балкона блевать да каяться.Нам бы падать с крыш, да друг к другу опять в объятия.Ни один из них так меня не крестил красавицей.Ты приходишь ко мне увидеться или я к тебе.Так щекой от щеки электричество высекается.Не под силу симпатии выжить во что-то заново.Да и sympathy – жалость, что мне не знакома отроду.Здесь у нас симбиоз, сим-салабим-сезамовый.Стратосфера из страсти, далекой от танца бёдрами.Ни блеска, ни нищеты тебе куртизановой.Ни блэкджэка.Одна тёть Люба с пустыми вёдрами.Повзрослеть – это значит забить. Пусть я буду детская,и смешная, как будто мне вновь четырнадцать.Не изменится ни время, ни место действия.Нам бы рома со льдом.И к Чёрному морю двинуться.Слово best искони заложено в слове бестия,как друг в друге – мы.Так давай же взрывать гостиницы.

Я работаю там, где снег

Я работаю там, где снег. Очень много снега.Лишь дурак по этому снегу пройдет ногами.Я встречаю человека за человеком,желающих потрогать его руками.Эти люди идут не ко мне, а к сугробам в гости.Я улыбаюсь, дарю им свои рисунки.Они набирают снега полные горсти.Размещают бескрайний Север в пределах сумки.А те, кто боится холода или светачестней хирургической лампы и даже Солнца,сюда не придут, пытаясь спастись от ветра,дующего из головы. Я сюда был сосланне в наказание, а по зову холодной крови,текущей, как время, по синеватым жилам.Снежинки ложатся спать на мои брови.Я сам был когда-то снегом. Я жизнь прожил им.Я лето и сотню лет мастерил сани,в которых еду домой, счастливый чего-то сильно.За спиной нарастает северное сияниевывески книжного магазина,где я работаю год и еще буду.Я меняю мёртвую зелень на снег живой,то есть, по факту, немного творю чудо.А этот – бери даром.Он полностью твой.

«я прошу Тебя: дай мне уехать…»

я прошу Тебя: дай мне уехать.если можно, на две-три недели.по эфиру гуляют помехи.мне хронически все надоели.не хочу я ни быть, ни казаться.тошно мне среди душекрасилен.мне наврядли помогут в Казанском,если даже Исаакий бессилен.пусть из грязи в князья прутся танкипо исколотым жилочкам улиц.мне наврядли поможет Фонтанка,если даже Нева отвернулась.стал чужим диалог голубиный.я иду за молчаньем в аптеку.мне наврядли поможет Любимый,раз Никто – человек человеку.обратили Мечту анекдотом,изменив ей пароли и явки.мне наврядли поможет хоть кто-то,если море запряталось в якорь.зимний холод и летняя зелень.из окна пьянибратские виды.дай мне комнату площадью с Землю.я могу обещать, что не выйду.ну же! перечеркни мои планы,Ты же здесь самый главный новатор.только «Землю» впиши мне с заглавной:мне до строчной еще рановато.

«Ставь на верных, детка. Всегда на них…»

Ставь на верных, детка. Всегда на них.Отзвучит вторичный паршивый стих,замолчит раскрашенный свистопляс,отведет толпа сто потухших глазтам, где градус выше, а шутки – ниже.Ставь на верных, детка. Настанет час,и с фонарных стволов облетят афиши.И сойдет лавинами макияжс тех, которым ломаный грош не дашь,как проткнёшь их мыльный раздутый имидж.С тех, которым манных не нужно каш,только звёздную манну с небес, мой паж,их природной наглости не отнимешь.Можно сделать грудь, можно сделать стаж,манекен рядить в соболя, в плюмаж,и ходить с раскатанною губою,получать проценты с самопродаж,над людьми возвыситься на этаж,но не над собою.Ставь на верных, детка. На тех, комупонимаешь: завидовать ни к чему,не дворянской, а – дворовой породы.Горе бродит в них от ума к уму,но не бродит хмель: такова природа.К ним любовь придёт, и виной томутяготенье сердец народа.Их сейчас не знает почти никто,но полюбят накрепко их потомНе за модный вид, не за медный профиль.Не за вовремя поданный шефу кофе.Не за это. И, Господи, не за то,как бывает на фабриках звёзд в начале:снят сначала фильм, а потом – пальто,а потом – давай-ка с тобой вальтом.Каждый истинный голос – сейчас фантом.Золотой горой за закрытым ртомвысится молчанье.И, когда последняя из афиштех, о ком бездумно кричал Парижи отпродюсировал нувориш,тех, с кем, в общем, с лёгкостью переспишь,если дашь конфетку,тех, кто ярок да звонок секунду лишь,облетает с ветки,чей-то голос пронзает собою тишь:«Ставь на верных, детка.»Кто же верные?Как их сейчас найти?Бьют с размаху лежачие их пути –равнодушием,непризнаньем.В чистом поле воин – всегда один.Я их знаю. Мало, но всё же знаю.Ждёт их, к сожалению, впередине звезда во лбу, но дыра в груди –белая,сквозная.

Браслет

Он, допустим, поёт на неведомом языкепод старинный орган, и волочится закаждой юбкой до пола в хмельной уик-энд.Ты, допустим, актриса; у тебя браслет на руке.Ты не можешь вспомнить, какого цвета его глаза.Он, допустим, целуется горько и горячо,а в постели что твой испанский тореадор.Ты, допустим, здесь вообще ни при чём.У тебя есть текст, который тебя прочёл.И оператор, который орёт: «Мотор!»Ты не смотришь свои работы, не веришь им.Этот фильм будет обруган критиками, любимдевушками, у которых в груди весна.Он, допустим, посмотрит этот дурацкий фильми расплачется чуть, но так, чтоб никто не знал.И, когда ты подумаешь, что тебя зарыли в окоп,этот фильм, как психом управляемый пистолет,вдруг возьмет да и выстрелит. Тебя вызывают, чтобвручить тебе какой-нибудь партбилет.О тебе настрочат «Cosmopolitan» или «Сноб».Он придет на вручение этих смешных наград,он поздравит тебя и будет искренне рад,у него будет синий пиджак и высокий лоб,и забавная леди младше на пару лет.Ты стоишь, и браслет на руке у тебя сверкает,как стробоскоп.И глаза сверкают от слёз,но все видят только браслет.

Домик у залива

«Если это случится,думает героиня, –я буду носить красивое, и забудузрачки женщины, сидевшей на героине,что манили меня к себе, обещая чудо.Божьим посланием станет оконный иней,изрисованный колким ветром из ниоткуда.Если это случится, я более не покрашуволосы в цвет, который мне не по нраву,ради того, кто и не заметит даже.И торжественно обещаю простить неправых.Только бы, только бы не было так, как раньше.Если это случится, я силу свою направлюна благие дела, стоящие за словами,на желающих, чтобы такая силатоже жила в них светом над головами,я буду любить любой цвет. Не только синий.Если этого не случится, я попрощаюсь с вами,и уже никогда не буду такой красивой.Мир будет из черного цвета и тишины, иникому заговорить со мной не позволю,вы покажетесь мне наивными и смешными,ничего, ничего не знающими о боли!Я хочу позабыть выдуманное имя.Я застываю здесь на бумажном поле.Страшно, что предназначенное мне Завтракто-то другой сегодня уже получит».А где-то её прокуренный пьяный автордумает, что второй вариант – получше.Он завтра продаст свой старенький синтезатори много ненужных старых вещей до кучи,ибо напишет книгу с концом счастливым.Ее, как вы понимаете, мало купят.У автора не будет домика у залива,но он счастлив, что у его героини – будет.

Дети северных улиц

Если город сам за себя убежал во тьму,не объясняя жителям, что к чему,он исчерпал доверие. Потомудети северных улиц ходят по одному.Умоляю тебя, не спрашивай, почему.Рано утром они выдергивают себяиз постылых постелей, линолеумом скрипя,собираются, едут в город искать ребятс южных улиц, пока они преспокойно спяти веснушчатыми носиками сопят,ничего не видя, кроме красивых снов,потому что им не расшатывают основ,двери их не заперты на засовот изголодавшихся диких псови влетающих в окна заразных сов.Югу Север, Востоку Запад – ни сват, ни брат.Детям северных улиц не нужно чужое брать,им родное бы всем давно отыскать пора,одиноким и не желающим умирать.И глаза их – волчий сверкающий амарант.Их душа – батальоны. И просят они огня.Пусть они придут, кольчужной броней звеня,пусть от тепла расколется их броня,пусть один из них с собой заберет меня,будем под ноги мы друг другу слова ронять.Я его у всех улиц северных отниму,и того, что сама не имею, отдам ему,если нет – так не достанься я никому! –спрячусь в самом слепом, немом и глухом домуи, как город, сама за себя убегу во тьму.

<<1 2 3 >>

На страницу:

Перейти

2 из 3