Струна из колючей проволоки

Лиза

Марфа поднатужилась и вытащила внучку из лона своей непутёвой дочери. Говорила же ей, не выходи за него замуж. Он хоть и дохтор, а сердце у него чёрной сажей покрыто. Ещё на свадьбе пытался характер показывать, но Марфа взглянула только, он чуть в штаны не наделал. А тут такое дело – на беременную бабу руку поднимать! Приехала рожать вся в синяках. Гниль, а не человек.

Дочь после родов укатила в город к своему драчуну, а внучку Марфа не отдала. Нечего там пыль городскую глотать. Лизонька росла и всё больше походила на бабушку. И волосы кудрявые, и животных понимает без слов – сердцем. Остальным премудростям она сама научилась у бабушки. Как кровь останавливать, хвори лечить и людей злых "читать".

В школьной библиотеке Лизе попался на глаза Шекспир. Живые искренние чувства, страдания и страсти, добро и зло – вот где скрывается истина! Девочка пропала, пока не перечитала все трагедии от корки до корки. Ей казалось, теперь она знает о жизни всё. И говорить стала в том же духе – метафорами.

Когда бабушка умирала, крыша ей сильно мешала, боялась душа останется в доме, не улетит. А как внучка её снесёт, крышу эту? Она же маленькая, четырнадцать лет недавно исполнилось. А мать просто сидела в углу и тихонько плакала.

В городе Лизе не понравилось. Грязная чахлая травка, заплёванные тротуары, суетливые озлобленные люди. В коммуналке, где ютились родители – маленькие комнатки, давящие низкие потолки, резвые тараканы на общей кухне. Как здесь жить?!

В первый же день отец, виденный ею пару раз за четырнадцать лет, хмуро взглянул на дочь и молча поставил перед собой бутылку водки. Через час выпил до донышка, потряс, не осталось ли ещё, стукнул по столу кулаком. Чтоб тихо мне тут! Свалился. Мать подхватила его подмышки, затащила на кровать, укрыла одеялом.

В тот роковой вечер мама прибежала с работы раньше обычного, предпраздничный день. Отец уже сидел за столом, утренний приём больных закончил, и был таков. Хватит лечить убогих. Вон Генка-однокурсник, устроился в платную клинику и как сыр в масле катается – квартиру поменял, машину купил. А его не взяли, квалификация, видишь ли, низкая. Буржуи!

Мама скинула пальто, вытащила из сумки подарок – цветастый платочек на шею, покрутилась перед зеркалом. Лиза залюбовалась. Красотища!

– Где взяла?

– Подарили, – в глазах светилось счастье.

– За что тебе подарили, потаскуха? За какие такие заслуги? – спросил отец с кривой ухмылкой.

– Это же от профсоюза. На праздник, – женщина, предчувствуя беду, отступила назад.

Отец встал, подошёл к жене, сорвал платок и залепил оплеуху.

– Не трогай её! Нельзя, нельзя бить, – не выдержала Лиза.

Мужчина оглянулся. Кто там голос подал? Что за птица?

– Заткнись! А то и тебе достанется.

Платок разорвал в клочья, скрежеща стиснутыми зубами, обрывки бросил в лицо жене и начал размашисто наносить удары. В живот – раз, в ухо – два. Третьего раза не получилось. Нож воткнулся мягко в отцовскую плоть, а Лиза не могла остановиться, ударяла и ударяла.

– Ты что наделала, дрянь! Ты же его убила, – заголосила мать.

– Чудовище с человеческим лицом, а не мужчина. Спасение от унижений тебе не нужно, мама? – не понимала девочка нападки пострадавшей.

– Тебе какое дело? Я всё равно люблю его. А ты – отцеубийца!

В колонии Лиза Чуйкина освоилась быстро. Очаги зла, вкрапления добра, нейтральные зоны, аномалии – всё читалось легко и просто. Только жить было трудно. Мощные сгустки энергии курсировали вокруг неё, а она должна была как-то реагировать. Бабушки Марфы рядом не было, она бы подсказала, что делать. Запуганные девочки, отчаявшиеся девочки, девочки, которые вообще не понимали, что происходит в их жизни. Как всем помочь?

Толстая девочка с белыми щеками таила в себе опасность. Чёрная сажа ещё более толстым, чем у отца, слоем покрывала её сердце. Непробиваемая корка. И жалила она людей как оса – исподтишка и больно. После отсидки в карцере Брынза подкараулила Лизу в туалете. Чёрный шлейф злобы стелился по полу как утренний туман. Кошачьи глаза кудрявой девочки уставились в глаза бесцветные, водянистые. Брынза не выдержала и задрожала. По ногам побежал ручеек страха. Обе посмотрели вниз. По полу растекалась жёлтая лужица.

Лиза не знала, как разобраться со своими делами. Она ведь могла смыть чёрную сажу с отцовского сердца, могла "исцелить" его, а получилось паршиво. Не хватило силы, выдержки и опыта. Погубила души: свою и чужую. Суд людей не имел для неё значения. А судьи кто? Грузная женщина с очками, сползающими на кончик носа, брала взятки и спускала всё в онлайн-казино. Мужчина с залысинами и в костюме, усыпанном снежной перхотью, бросил жену и детей. Нет, их слова и решения – пустой звук для Лизы. Она сама себя осудила. Во время следствия, этапа и в колонии она не переставала винить себя за случившееся. Так нельзя делать. Никогда.

– Как мне исправить ситуацию? Как быть, как быть, как быть, как быть? – сама себе вновь и вновь задавала вопрос Лиза.

– Легко и просто – спасать других, – был ей ответ.

Элеонора

Виталик разговаривал по телефону грубо, с истеричными взвизгами. Он – непризнанный гений, второй Паганини, возможно, даже первый, а она – ничтожество, неспособное рубашку концертную погладить без заломов. Впрочем, что с неё, дуры, взять. Элеонора Грин нажала отбой на телефоне, вытерла слёзы, вышла из кабинета и пошла в вечерний обход.

Охрана не спит. Дежурные на месте. Надо навестить тринадцатый отряд. Неспокойно у них там в последнее время. Но сегодня в отряде повисла тишина. Девчонки убежали в кинозал. Ан нет, одинокая фигура застыла у окна, вглядывалась в темноту невидящим взглядом. Колючую проволоку на заборе рассматривает? Силуэт с кудрявой головой – Лиза Чуйкина собственной персоной. Или не в окно она смотрела?

– Женские глаза не должны лить слёзы, – сказала девочка, не оборачиваясь.

– Что? – спросила старший воспитатель, оглядываясь. Может, в комнате ещё кто-то есть? – Ты ко мне обращаешься?

– Унижение – это не любовь. Это слабость.

– Разве я просила совета? – возмутилась женщина. Украдкой вытерла глаза ещё раз. На всякий случай. И, вообще, откуда она знает?

– И хоронить талант нехорошо, – продолжала Лиза и, наконец, повернулась.

Тусклый свет от аварийного освещения не давал погрузиться в полную темноту. В полумраке спальни её кошачьи глаза казались огромными светящимися магнитами – притягивали. Женщина встряхнула головой, сбросила наваждение.

– Какой талант? О чём ты?

Девочка протянула руку и прикоснулась к её груди. Элеонора почувствовала мощный удар сердца, как будто запустили заглохший на морозе двигатель. Лиза погладила её по голове, доставляя приятные ощущения как от массажной щётки, которая причёсывает мозг. Двумя руками взяла её за пальцы. Старший воспитатель не поверила своим глазам – подушечки пальцев охватило покалывание, они засветились и вспыхнули. Через секунду свечение погасло.

– Музыка – это прекрасно. Её услышат миллионы.

Элеонора перестала дышать. Необычайная сила, радость, предчувствие чего-то хорошего будоражили её. Эта волна поднималась от пяток до макушки и опускалась вновь. Хотелось побежать в кабинет и достать скрипку из шкафа.

– Сейчас нам нужно идти в лазарет, – как будто услышала её мысли Лиза.

В больничной палате стояли четыре железных кровати вдоль стен – две с одной стороны и две с другой. Когда-то белые стены превратились в потрескавшуюся серость с ржавыми потеками у потолка – крыша протекает. От линолеума, покрывавшего скрипучие старые доски, пахло хлоркой. Вероника Борисова лежала на одной из кроватей. Она уже пошла на поправку, беспокоила только головная боль. Лиза подошла к ней, погладила по макушке. Боль прошла.

– Препараты нужны больным. Здоровым не нужно травить себя химией, – сказала девочка и провела рукой по покалеченным венам Вероники. Больше Шило никогда не кололась, не курила, не глотала, не нюхала и не пила. Не могла. После отсидки вернулась к родителям, закончила художественное училище, выставлялась в Центральном доме художника. В её работах часто встречались образы кудрявой девочки с волосами цвета зрелой ржавчины.

Подружки Крис и Света и в больничной палате остались неразлучными. Света быстро пришла в себя и ухаживала за Кристиной. Состояние её стабилизировалось. Надо бы перевести пациентку в областной центр для реабилитации, но мест там не хватало, обходились пока своими силами. Вердикт вынесли неутешительный – есть вероятность, что девушка получит инвалидность и не сможет ходить. Лиза Чуйкина взглядом попросила Свету отойти от подруги, села рядом, скинула одеяло.

Кудрявая провела рукой по ногам. Крис застонала. Элеонора Грин смотрела на происходящее, как завороженная, глаз не могла отвести. Девчонки в палате тоже притихли. Лиза продолжала гладить ноги, из-под ладони вылетали искры. Обеих девушек трясло. Наконец, девочка-чудесница откинулась назад, закрыв глаза. Крис, наоборот, села в постели, скинула ноги на пол, сама не веря в свои силы, встала и пошла. Как будто не было ни переломов, ни разрывов, ни дикой боли. Света захлопала в ладоши. Аллилуйя! Девчонки-подружки, когда освободились, вышли замуж за хороших ребят, пусть не таких смелых и романтичных, но порядочных и работящих. Одна связала свою жизнь с литературой, другая – с программированием. Их дружба продолжалась до глубокой старости.

– Воды! Дайте скорее воды, – первая опомнилась старший воспитатель, обратив внимание на неподвижную фигуру кудрявой.

Лизу растормошили, дали попить.

– Вода питает энергию. Но это ещё не всё, – сказала Чуйкина и посмотрела на Нину Огнёву.

Избитая охранником Нина, в синяках и ссадинах, лежала на кровати, не понимая, что происходит в палате. Наступила её очередь.

– Не подходи! Не трогайте меня, – забилась в истерике Огнёва.

Лиза мягко прикоснулась и избавила девушку сначала от ушибов, потом от страха – липкого, животного чувства, не отпускавшего Нину ни днём, ни ночью. Впервые с той самой вечеринки девушка улыбнулась. Больничная палата показалась ей комнатой, залитой солнечным светом, а соседки – живыми ангелами. Она подходила к ним, пожимала руку, говорила хорошие слова – Нину переполняла радость, как будто тяжёлые кандалы упали с её щиколоток и запястий.

– Счастье не длится долго, – прокомментировала Лиза слабым голосом, сидя на стуле. – Скоро она придёт в норму.

– А с тобой всё в порядке? – заволновалась Элеонора. Кудрявая выглядела как застиранное кухонное полотенце, серое и потрёпанное.

– Если не спешить, можно опоздать.

– Куда?

– Завтра – понедельник. Женская колония пополнится воспитанницами. А мне нужно отдохнуть.

– Тебе нужно к врачу!

– Сон лечит лучше докторов.

До отряда Грин практически несла Лизу. Девочка ослабела и шла, повиснув на руке старшего воспитателя. В спальне она уложила чудесницу на кровать, накрыла одеялом, кудрявая прикрыла глаза. Пусть поспит. Вернулась в кабинет, достала из шкафа скрипку. Подбородок лёг на инструмент как влитой, как будто сросся с ним навечно. Смазала смычок канифолью и заиграла. Такую гибкость в пальцах Элеонора испытывала только в детстве, в музыкальной школе. Со временем они огрубели и двигались с трудом, с напрягом. Сейчас же пальцы летали по струнам сами собой, извлекая из скрипки божественную мелодию. Звонок по внутреннему прервал их полёт.

– Грин. Слушаю.

– В тринадцатом отряде опять ЧП.

"Да что же это такое? Сколько можно. Что на этот раз? Ну, я им задам!"

Элеонора выбежала из здания администрации, а у самой поджилки тряслись. Только бы не с кудрявой беда. Только не ней!

Лиза Чуйкина лежала на полу. Рыжеватые кудряшки рассыпались вокруг головы, образуя нимб. Рот приоткрылся, из уголка губ стекала чёрная густая струйка. Кошачьи глаза уставились в потолок. Руки беспомощно вскинуты – сдаюсь! Элеонора потрогала шею. Пульса нет. Медик пытался сделать реанимацию. Всё тщетно.

Только потом она заметила распростёртое тучное тело Лены Беловой. Брынза лежала рядом, икала и моргала. Подручные ошарашено смотрели на предводительницу. Грин подошла к Дыбе, схватила её за грудки, встряхнула.

– Что у вас случилось?

– Она, она…, – твердила бестолковая дылда, указывая на Лизу.

– Япономать с катушек слетела. Чесслово! – затараторила Юла. – Подошла к Брынзе. Сажа, грит, у тебя на сердце. Я щас его чистить буду. Нельзя тебя такой в большой мир отпускать, горя много ты принесёшь. И всё это в рифму, в своей дурацкой манере. Ага.

– Дальше что?

– Брынза ка-а-ак загорится огнём. Вся! И давай её, значит, трясти. А потом раз, и обе упали.

– Не зря торопилась, – уже для себя сказала Элеонора и вышла из отряда.

* * *

Весна пришла резко. Ещё вчера стоял смертельный холод, а сегодня вдруг выглянуло солнце, и птицы прилетели. Лизу Чуйкину хоронили на местном кладбище. Мать отказалась забирать тело дочери, не простила. Лысые ветки деревьев ажурно окаймляли синее небо.

Девчонки из тринадцатого отряда стояли потерянные, как брошенная на вокзале собака. Не плакали, хлюпали носами. Света поддерживала Крис, неуверенно стоящую на ногах. Шило не вертелась как обычно, смотрела на гроб, сдвинув брови под белой чёлкой. Маньячка Нина печально улыбалась. Даже Дыба и Юла вздыхали, осиротели они без Брынзы, увезли её на взрослую зону срок досиживать. Да и не Брынза это уже была, а неизвестно кто. Здрасьте-пожалуйста, птичку жалко. Тьфу! Тряпка! Нет, не такую они её помнят. Да ладно, чего уж теперь.

Элеонора сказала прощальные слова, достала свою детскую скрипку, и зазвучал "Реквием". Девочки заслушались. Музыка проникала прямо в сердце, выжимая из него слёзы. Музыка уносила далеко от Богом забытого края. Рабочие тоже заслушались, замерли с лопатами в руках. Бригадир землекопов поторопил. Гроб опустился в яму, закопали, прихлопывая холмик. Перекрестились. Пусть земля ей будет пухом!

Старший воспитатель уже собиралась увести подопечных в отряд, как взгляд зацепился за бело-зелёное пятнышко. Тут и там, везде! Из могилы проклёвывались ростки подснежников. Как?! На свежевскопанной земле? Ох, уж эта Лиза.

Хозяин вызвал её сразу по возвращении в колонию, наорал за нарушение дисциплины. Это же надо додуматься вывести отряд на кладбище! Что значит почтить память? Почтение кому? Этим убийцам, наркоманкам и воровкам? Ты в своём уме? А вдруг побег?

У себя в кабинете старший воспитатель Грин написала рапорт об увольнении, сдала пропуск и уехала из колонии навсегда. На всю зарплату купила лучшую скрипку в музыкальном магазине – взрослую, по размеру. На отпускные заказала билет в Москву, оставила Виталику записку и уехала покорять мир. Лиза не ошиблась. Через год её музыку услышали миллионы.

__________________________________

В оформлении обложки использована фотография с сайта

https://pixabay.com/ru/photos/скрипка-музыка-музыкальная-2560312/