Безлюдье мне вплеснуло дозу сил,
Чтобы избежать пытающей неволи.
Непросто, скорее даже трудно,
Держаться на плаву, почти что утонув.
Сегодня день последний, судный,
А моё творчество – обычный анаколуф.
Под мои стихи восстали трупы,
И попросили, скромно, помолчать.
А я кричу в ответ им, через рупор,
Что мертвецам не стоило вставать.
Есенин крутится в гробу,
Его тошнит от строчек выше,
А Маяковский ищет кобуру,
Он так и остался не услышан.
Так, я к чему свой монолог веду —
Что мертвецы бывают чувственней живых,
Возможно, разум мой сейчас в бреду,
Но тело понимает – что это просто стих.
Сложно думать о простом —
Не значит, что приходит осознанье,
И если руки блещут мастерством,
То после – ты лишишься осязанья.
Круговорот беды в природе,
Тут ничего не стоит добавлять.
Мы все преступники, в каком-то роде,
Хоть и стараемся на доказательства плевать.
Мне говорят, что стоит перейти к природе,
О ней писать, как можно больше говорить.
Но мир внутри лишь в философии свободен,
И заставляет дальше горечь мира пить.
Я здесь творю и излагаю мысли,
Природу можно видеть за окном,
На красоте все строчки вдруг зависли,
А в жизни человек – всё вверх дном.
Пьяный феникс
Пепел разлетается по миру,
Песчаные часы закончили отсчёт,
Порвались струны старой лиры,
Их правда никого не привлечёт.
Стая диких птиц клюёт меня за кожу,
Вскрывая гниль и яд, текущий по щекам.
Вся жизнь на глупый миф похожа,
А слёзы капают по окровавленным шнуркам.
Я хочу как пьяный феникс умереть,
Чтобы воскреситься на могиле.
Желаю в космос, молча, улететь,
Чтоб люди обо мне забыли.
Мы все шифруем свои тайны,
Их переносим в цифры и двоичный код,
И вечно ходим у окраин,