В логове зверя. Часть 2. Война и детство

– Правда, что ль, пан сын пана подполковника? – и усмехнулся, сухо прищурив глаза, как прицелился. Зрачок – дуло автомата глянул на меня в упор.

– Да, правда, – ответил я, не видя повода отпираться: – А что?

«Солдат» промолчал, не спеша собрал свой чёрный автомат, встал, потопал зачем-то ногами, пинком толкнул табурет под стол и подошёл к двери, держа автомат в руке за рукоятку стволом вниз… Упёрся ладонью в дверь, постоял несколько секунд неподвижно… Вдруг порвернулся в мою сторону, вскинул «шмайсер», схватил его за рожок другой рукой, направил ствол на меня. Замер. И: «Тра-та-та-та!» – грянул его резкий голос… Словно крепкий мороз прнизал меня с ног до головы. Я не мог пошевелиться и стоял, как бесчувственный столб. Кажется, уже умер… Но всё слышал и видел. «Пу-пу-пу!» – затряс автоматом парень. Увидев, что пугань удалась, заржал довольно и хлопнул за собой дверью. А я и не знал, испугался или нет – насквозь онемел.

Сдвинулся с места я не сразу. Только после того, как услышал весёлый смех своих спутников:

– О це як же гарно пошутковав пан Грицько!

«Пошутил»… Мороз постепенно отпустил, чувствительность вернулась. Вышел из хаты вместе со всеми и мир вокруг показался несколько иным.

«Человек с ружьём» в военной форме без погон озадачил. И у формы вид необычный, и оружие немецкое, и рожа не бритая…

– Ребята, а почему этот солдат без погонов?

– А он и не солдат вовсе, – ответил тот, кто указал на меня парню с автоматом.

– Почему не солдат? Он же в форме?

– А потому… Ты, малец, давай-ка отойди от нас и топай один. Ещё чего, чтобы и нас, с тобой заодно, того… попало.

Тычок в бок оттолкнул меня в сторону. Ватага кобринцев шла по дороге, часто озираясь по сторонам, словно ожидая кого-то увидеть в полумраке мрачнеющего леса. Да и сам я мысленно представлял себе: вот сейчас из за вон тех кустов выскочит тот парень с немецким автоматом… Вот он выйдет и что-нибудь со мной сделает – уже не понарошку… Ребята пойдут дальше, а я… Стволы деревьев возле узкой дороги ещё светились в постепенно темнеющем свете дня, а за ними сгущалась уже казавшаяся мне зловещей тьма.

Но вот и город показался. Лес нехотя расступается, выпуская нас из своих недр. Навстречу патруль с автоматами за плечами вниз стволами. Оружие – родные ППШ. Я облегчённо вздохнул. Страшно идти одному в стороне от тех, кого считал своими товарищами, и кто прогнал меня – по существу предал, а если вдуматься, то и заманил в ловушку. Я мог бы исчезнуть бесследно. Родители не знали, где я, а спутники мои, «верные», никому и никогда ничего не сказали бы…

А попутчики казались чем-то разочарованы…

– Ну чего, москаль, сдрейфил? – насмешливо повернулся ко мне верзила с белесой чёлкой над длинным узким недобрым лицом. Его приятели захихикали:

– Видать, что сдрейфил. Вон тащится сзади, як чучело.

– Так вы же сами меня прогнали от себя. Это вы испугались чего-то со мной рядом идти – сами сказали…

– Нет это ты сдрейфил. А докажи, что не трусисься. Вставай к дереву, а мы в тебя с лука стрельнем. Если не трусисься – не утикаишь. Мы шутейно, – презрительно перекосившись ртом и глазом подначил меня тот же верзила.

Расстрелять меня, значит, собрались. Шутейно. Я к такому юмору оказался явно не расположен: не хочу расстреливаться. Тогда меня обозвали трусом, скорчили насмешливые рожи, высунули языки и опоганили окрестности нечеловеческими звуками. Трусом быть не хотелось даже в шутку. Выбора не оставалось. Согласился: валяйте, гады, расстреливайте, не боюсь я вас. Как и того паразита с автоматом… Теперь казалось, что я и в самом деле не испугался.

Оружие, из коего меня взялись расстреливать, представляло собой настоящий лук и несколько стрел к нему. Стрелы были, ясное дело, деревянными, но наконечники – из рубашек настоящих металлических пуль. Нёс весь этот набор цацек верзила с чёлкой. Этот не пошутит… Но всё-таки лук с тетивой – это же всего насвего просто палка с верёвочкой: подумаешь, тоже мне, – «оружие», думал я, стараясь внушить себе иронию и настроиться на шутливый лад… Да и не верилось, что в меня всерьёз запустят стрелой. Поставили шагов на десять от стрелка. Верзила поднял оружие, наложил стрелу на левый кулак, сжимающий лук. Натянул тетиву, прицелился, эдакий Вильгельм Телль…

Наконечник смотрел в мои глаза остро и зловеще. Стреляющий – внимательно и прицельно: он настроен серьёзно и постарается не промахнуться. Страшновато, тревожно, но в то же время держалось странное ощущение нереальности происходящего, словно я смотрел на себя со стороны или даже и совсем не я это был… От резкого удара голова дёрнулась назад. Стрела, выпущенная из «подумаешь», угодила прямо в середину лба. Ладно, не пробила. Спасибо челу – крепким оказалось. Но кровь брызнула в разные стороны, образовав почти правильную пятиконечную звезду… Зрелище вызвало у моих «товарищей» живейший интерес. Они окружили меня, рассматривая ранку и дивясь её форме.

– Тю! Ось, побачтэ, яка звизда – ну чистый комиссар!

– Эге ж. А яка червона!

– Так вин и е червоний, як ёго батька… А шо ж теперь нам будет? Слухай, Станислав, – сделав ударение на и, сказал верзила, – Ты, смотри, не говори своим, что это мы тебя поранили. Скажи, на сучок наткнулся в тёмном лесу… Не говори, а то мы… А то мы знаешь кому скажем и тебя, и батьку твого… того, сам знаешь чого…

Ранка оказалась пустяковой – не глубже толщины кожи. Дома кровавую, уже подсохшую, звезду смыли кипячёной водичкой, ранку смазали йодом, кровообращение в мягком месте освежили несколькими шлепками, не болезненными, но обидными, и запретили впредь водиться с таким любознательным обществом… Я всё-таки сказал, кому обязан своим украшением. Попади стрела немного пониже – не водиться бы мне уже ни с кем, и никогда…

Суровое время, суровые игры. Если только это были игры… Возможно, тот, чья стрела ткнулась в мой лоб, не попал в него, а промахнулся, метясь совсем в другое, более уязвимое место. Ведь он мог бы не говорить тому парню с автоматом, что я сын русского офицера: к чему бы ему об этом знать, Но сказано было – значит и цель сказанному имелась. В доме со мной расправиться – подвести хозяина: вдруг докопаются – сын подполковника ведь. Возможно, собирались это сделать в лесу, перехватив на дороге. Недаром же спутники мои шли, не спеша и оглядывались по сторонам… Недаром же и расстрел устроили. Может быть, все эти предположения – всего лишь домыслы и версии, но отец все их высказал, анализируя случившееся. Последующее происшествие подтвердило его подозрения…

Захватчики обустраивались в городке аккуратно, прагматично и предусмотрительно. Подстраховали себя и от нападений партизан, и от наступающей армии возмездия – понастроили ДОТов и ДЗОТов, обмотали их колючей проволокой, соорудили оборонительные рубежи со всех возможных сторон наступления. И сам город превратили в сплошной очаг продуманной обороны. Времени на все эти защитные сооружения у немцев было предостаточно: Кобрин был захвачен одним из первых и освобождён одним из последних городов на территории Советского Союза.

С 19 июня 1944 года начались бои за Кобрин. Одни ожесточённо его штурмовали, другие упорно противостояли им. Не ожесточённых боёв, впрочем, не бывает – только степень ожесточёности меняется… Сначала артиллерия раздолбила с восточной и южной стороны всё, что понастроили для своей обороны немцы, а затем пришлось выковыривать их остатки из обломков этих укреплений, в которых они, упорно защищаясь, засели более прочно, чем раки – отшельники в раковины…

После боёв, как ни старались трофейные команды, на улицах, в огородах и на пустырях оставалось ещё довольно много брошенного испорченного, но и годного к употреблению оружия. Подбирали его все, кому оно в той или иной степени понадобилось. Степень нужды мальчишек определялась игрой в войну. Почти у каждого «игрока» в потайных местах что-нибудь да было припрятано. Наши курсы вошли в город по свежим следам боевых частей и кое-что из остатков стрелкового и холодного оружия перепало и в мои руки. Мой тайничок тоже хранил несколько единиц орудий смертоубийства, и о них, само собой разумеется, не знал никто, кроме меня. Прежде всего я берёг своё оружие от собственных родителей – как бы не отобрали, как тот красивый ножик… Этот тайник и сыграл решающую роль в спасении жизни всей нашей семьи. Если бы не он…

Тайник располагался под крыльцом дома, где мы стояли на квартире. По крыльцу много раз в течении дня топали ноги и отца с матерью, и мои. Утром его ступеньки первыми прогибались под каблуками отцовских сапог. Низенькое крылечко без перил. Серенького цвета. С изношенными досками. Сбоку две из них болтались на одних верхних гвоздях – они-то и прикрывали мой страшно секретный схорон. Никому в голову не приходило, и не могло придти, заглянуть в скучные недра старого крыльца. Кроме меня, разумеется, да старой кошки с довольно облезлым хвостом и подозрительностью к людям.

В то солнечное, но какое-то тускловатое, утро я оказался первым, кто раньше всех оказался готов к выходу из дома. Первым и вышел. Дом имел два выхода: один – тот, о котором уже рассказано, вёл на крыльцо с моим тайником; другой не имел никакого крыльца, выпуская выходящих прямо на землю и во двор. Мама называла его «чёрным ходом», а тот, который имел крыльцо, гордо именовался парадным. Отец ещё только начинал надевать на себя свою военную амуницию, мать тоже не всё ещё завершила в своих утренних делах. Кое-какое время подождать их на улице ещё имелось, заодно проведав и своё хранилище…

Оно находилось на теневой стороне дома, а захотелось выйти на солнечную. Недовольно скрипнула и с досадой хлопнула, закрываясь, дверь, я оказался на дворе. Начинался последний месяц осени, но ещё оставалось забытое летом тепло. Пожмурился на солнышко, потоптался и направился вокруг дома к крыльцу, встретить своих родителей – вот-вот должны выйти. Доски равнодушно висели на своих местах. Я наклонился к ним, открыл и… не увидел своего арсенала… Вместо него под верхним настилом крыльца лежал какой-то ящик с разноцветными, симпатичными на вид, проводочками. Вчера вечером его не было. Значит: кто-то его положил сегодня ночью. Может быть, папа?.. Зачем? И что, интересно, у него внутри?.. Еле удержался от соблазна подёргать за проводки и вытащить сюрприз наружу. Видимо, сработал инстинкт, уже успевший выработаться при обращении с нашими взрывоопасными игрушками, да и слова отца об осторожности даром не пропали.

Не мешкая, озадаченный, я побежал в дом тем же кружным путём, которым из него и вышел. Ворвался в комнату как раз в тот момент, когда отец взялся рукой за скобу двери, ведущей на крыльцо:

– Папа, подожди не открывай!

– Что такое? Почему?

– Там под крыльцом какой-то ящик стоит.

– Что ещё за «ящик»? Ты, что ли, принёс поиграть? – отец открыл дверь…

– Да не я вовсе! Его там вчера не было, а сегодня есть, а мой пистолет пропал. Это не ты принёс?

– Ничего я не приносил… Какой ещё пистолет? Да что ты выдумываешь? Ну, пойдём посмотрим. – Отец ступил ногой на порог. В эту ногу вцепился я, повиснув на ней живой гирей.

– Папа не ходи, говорю! Не пущу.

– Погоди, отец, не выходи здесь, – вмешалась мать. – Он, кажется, ничего не придумал. Лучше обойди с другой стороны и посмотри, в самом деле, чего там Стасик нашёл.

– Ну, пойдём, показывай. – Отец нехотя отступил, наконец, от опасной двери и мы, все трое, вышли через «чёрный ход».

– Ну и где он, этот твой ящик?

– Не мой он вовсе, А не знаю чей. Вот тут он, – я ткнул пальцем в сторону уже казавшегося зловещим крыльца.

Заглянув под него, отец сменил скептическое выражение лица на тревожное. Посмотрев некоторое время внимательно на «ящичек», он очень осторожно опустил доски, висящие на гвоздях, на место.

– Вот что, дорогие мои. Погуляйте-ка где-нибудь подальше, пока я за минёрами – сапёрами сбегаю… Близко к этому дому не подходите и других не пускайте. Так и скажите: заминировано, мол. Де не пугайтесь. Вот придут сапёры, разминируют и всё будет в порядке. А ты, Станислав, молодец и спасибо тебе, родной ты наш, от имени командного состава курсов и своего лично: благодарю за службу!

– Служу Советскому Союзу! – отрапортовал я по всей форме, приложив лудонь к шапке, – А за что, пап?

Отец, как взрослому, серьёзно пожал мне руку. Мама умилёно прослезилась.

Немногое время спустя прибежавшие сапёры извлекли из под крыльца ящик, очень похожий на обычный посылочный, сколоченный из фанеры, только с торчащими проводочками. Стоило отцу или любому другому человеку встать на доски над этой «посылкой» и дом взлетел бы на воздух вместе с нами… Случилось это накануне 7 ноября, а отцу недавно присвоили звание подполковника: хотели «поздравить». Ничего не скажешь: разведка у бандеровцев работала неплохо…

В сложностях отношений местных жителей к советской власти и Красной Армии разбирались НКВД и СМЕРШ, а на стенах некоторых домов всё ещё оставались расклеенный партизанами листовки и, случалось, рядом – приказы гитлеровцев.