Мангуп
Князь прошёл по улицам города, и народ приветствовал его криками, а дети подбегали и хватали за левую руку. Правая рука князя висела на перевязи. Из окна дворца София увидела мужа и вышла ему навстречу. Стража оттеснила народ. София осторожно, чтобы не причинить боль, обняла Александра.
– Рана тяжёлая? Ты потерял много крови?– спросила она, глядя на его перепачканные бурой кровью доспехи.
– Это кровь врагов. Ну, и чуть-чуть моей. Царапина, не волнуйся!
– Покажи.
– Монахи только что наложили повязку. Не стоит её разворачивать. Пусть царапина затянется.
Поздно вечером, когда Александр с женой уже собирались ложиться спать, вошёл мандарий и сказал:
– Князь, внизу идёт бой.
– Турки напали?
– Пока неизвестно, но, кажется, наши бьются друг с другом.
Александр кинулся из дворца, и по ночным улицам города побежал к лестнице, спускавшейся в долину. Далеко внизу в свете месяца среди костров мелькали тени, и слышался лязг оружия. Князя догнал Феотокис с вестиаритами. Стражники открыли железную дверь, и князь с охраной быстро спустился по лестнице вниз, к монастырю. У входа в монастырь горел яркий костёр, возле которого стоял Смирнопуло и о чём-то горячо спорил с стратигами.
– Что произошло? – спросил Александр.
– Готы из тяжёлой конницы левой меры дерутся с греками средней меры.
– Сколько человек, по-вашему, принимают участие в конфликте?
– Уже около тысячи.
– Что вы предприняли?
– Мы пока совещаемся, у нас ещё нет единого решения,– ответил Смирнопуло.
– Слушай мою команду! Всем военачальникам убыть в свои подразделения. Войска построить, выдвинуть вперёд за периметр лагеря, для отражения возможного нападения турок. Тамгу лёгкой конницы аланов и асов предоставить в моё распоряжение. Мне и моим вестиаритам подать коней. Выполняйте!
Внизу бой продолжался. Казалось, дерутся на всём огромном пространстве между Мангупом и Сухой балкой. Александр понимал, что гибнет его армия. Ярость обуяла его, глаза зажглись кровавым огнём. Наконец, подвели коней, а внизу со стороны дальнего восточного края плато к монастырю уже мчался отряд конницы аланов. Александр вскочил в седло и во главе полусотни вестиаритов поехал навстречу аланской коннице. Аланы, издали увидев князя, остановились. Князь подъехал, встал на стременах и обратился к воинам.
– Доблестные воины Феодоро! В нашем лагере случилась беда: готы дерутся с греками. Ваша задача прекратить драку как можно быстрее. Я знаю, что вы великолепные всадники, мастерски владеющие арканом и саблей. Прошу вас, не вынимайте сабли из ножен. Если вы станете убивать своих соотечественников, то завтра утром в бою с турками нам придётся туго. Я приказываю ловить арканами дерущихся, связывать их и живыми доставлять ко мне. А теперь за мной!
Аланы помчались по полю, и когда поравнялись с группами сражающихся между собой воинов, чёрными лентами взвились в воздух арканы, опустились на шеи дерущихся. Один рывок, и поверженный воин уже скользил по траве вслед за конём. Александр встал на стремена, и его громовой голос как лавина обрушился на головы сражающихся.
– Я ваш князь! Прекратить драку! Убрать оружие! Построиться в шеренги! Кто не подчинится, тому смерть!
Казалось, мгновенный мороз сковал всех участников боя. Они замерли, и живые не отличались от мёртвых. Какой-то непонятный смертельный страх пронизал их насквозь. Ничего страшнее этого голоса им ещё не доводилось слышать. Но прошло время, и постепенно воины стали приходить в себя. Они осторожно, пятясь, отходили друг от друга, а потом прятали мечи и шли к своим командирам, призывные голоса которых зазвучали по всему полю.
Но в самом центре большая группа из нескольких десятков человек не подчинилась приказу, и там вновь застучали мечи. Аланы окружили группу дерущихся. Взлетели вверх арканы, заскользили по полю тела поверженных. Несколько мгновений, и все участники боя оказались связанными.
Александр приказал отобрать у них оружие и построить. Приказ был выполнен, Более пятидесяти человек стояли напротив князя двумя группами. Князь махнул рукой, и две сотни аланов наложили стрелы на луки.
– Вы не выполнили мой приказ, а значит, заслужили смерть. Кто из вас готов ценой своей жизни спасти товарищей?
Вперёд вышел коренастый гот с густой русой бородой.
– Я готов отдать жизнь за други своя.
Из толпы греков вышел немолодой грек.
– И я готов, князь.
– Почему вы обнажили мечи?– спросил Александр.
– Потому что мы всегда ненавидели друг-друга,– ответил гот. – Это ты, князь, не имеешь национальности, ведь в твоих жилах течёт и греческая, и готская, и татарская, и хазарская, и черкесская кровь, а мы, твои подданные, люди разных национальностей. У греков, готов, асов, аланов, караимов, других наций, свои города и селения, свои традиции, а у многих и своя вера. Мы разные, мы разделены, поэтому, с детства учимся ненавидеть друг-друга.
– Князь Алексей, мой дед, возродил нашу единую страну. Да, в ней живут люди разных национальностей, но каких-либо преимуществ нет ни у одной. Ни греки, ни готы, ни аланы, ни караимы не диктуют другим свои условия, никто из них не имеет преимущественного права торговать, владеть, управлять, воевать. Наша маленькая страна – наследница многих империй. И греки, и готы с аланами – имперские народы, которым чужда межнациональная рознь. Иначе, они бы не смогли создать великие империи Ромейскую и Рейдготаланд. А вы отщепенцы от своих народов, от единого народа Феодоро,– ответил ему Александр.
– В твоей стране почти пятая часть населения – иудеи и армяне. Покажи мне хоть одного иудея или армянина здесь, среди воинов твоей армии. Почему Божий народ, который владеет землями, торговыми судами, складами, лавками, сидит сейчас в безопасном городе, за неприступными скалами, а мы, простые готы и греки, должны проливать кровь за всех? Почему?
– Я разберусь с этим. Но ты отвечай за себя. Не иудеи устроили это кровопролитие, не армяне идут с мечами против своих соотечественников, а именно вы, греки и готы, представители большинства населения Феодоро, люди одной христианской веры. Именно вы разрываете страну накануне величайшей битвы, от которой зависит судьба нашей общей Родины.
– Я и так отвечаю за себя. Своей жизнью. Но семена взаимной вражды и ненависти не мною посеяны: я сам вырос на этом поле. Перед смертью могу тебе сказать следующее: погибли Римская империя, Ромейская империя, Хазарская империя, Готская империя Рейдготаланд, гибнет Синяя Орда, потому что они включали в себя много наций и народов, ненавидевших друг друга. Именно поэтому всякая империя обречена на гибель. И наша страна – мини империя, их наследница, тоже обречена. Только страны, в которых живёт одна нация, один народ, выживают в этом мире.
– Всякая нация формируется постепенно из многих наций и народов. Пройдёт ещё сто, двести лет, и окончательно сформируется наша нация, нация феодоритов, мирного и героического народа, живущего на своей земле. Но твоя жизнь уже закончилась. Прощайся с землёй, с людьми, живущими на ней, но не ставшими тебе родными. Назови своё имя, чтобы умереть не безвестным готом.
– Меня зовут Алтабарман Теофил.
– А как твоё имя, грек? – спросил Александр другого воина.
– Харуглари Викентий,– ответил тот.
Александр махнул рукой. К осуждённым подошёл священник, быстро отпустил им грехи. Аланы отвели двух воинов к Сухой балке, поставили на краю оврага и, отойдя на небольшое расстояние, пустили стрелы.
По широкому полю под светлым месяцем ходили печальные воины, собирая смертельную дань взаимной вражды – десятки бездыханных тел.
Александр подъехал к монастырю, бросил поводья подбежавшему отроку и сказал Константину:
– Войска вернуть на свои места, оставив передовые отряды наблюдения! Всем спать!
Он опять поднимался вверх среди звона цикад по бесконечной лестнице, ведущей в звёздное небо. Там, среди звёзд, его родной дом, его мать, его любимая жена. Но в сердце не было радости. Только тревога и безысходная тоска.
Глава 25. Генеральное сражение
Турки шли ночью по Чёрной долине, которую татары называли Кара коба. Как и предполагал Александр, они легко преодолели рубеж из крепостей и заградительных отрядов, прорвались через внешнюю линию обороны.
Зарево горящих крепостей, усадеб и деревень, толпы бегущих женщин и детей ясно указывали путь врага. Приходили сообщения от командиров прокурсаторов, вынужденных отступать перед превосходящими силами противника. Рано утром князь прошёл по улицам города к южному обрыву. Солнце ещё не оторвалось от горизонта, и его лучи не проникли в тёмные, покрытые туманом долины. Далеко на горизонте расплавленным золотом сверкало море. Внизу, под ногами князя дымили костры лагеря – катуны феодоритов. А в нескольких верстах южнее из-за гор поднимался дым турецких костров. Две армии расположились друг напротив друга.
Снизу от монастыря поднялся Теодорик. Он ещё не успел надеть доспех, но его глаза уже горели огнём.
– Что, чуешь кровь, Тео?– спросил его князь.
– Это моя стихия. Я рождён для боя, вырос в боях и надеюсь умереть в сражении.
– Ладно, хватит хвастаться, Тео, и не трави душу. Думаешь, мне самому не хочется передать княжение своим родственникам, надеть доспехи и сражаться рядом с тобой?
– С раненой правой рукой? Зачем звал, Александр?
– Да вот, подумал, что если тебя убьют, то Феодоро может остаться без действительно талантливого полководца. Если погибнет Константин, заменишь его. А пока оставайся в городе. Назначаю тебя тагматархом стен.
Лицо Теодорика потускнело.
– Александр, не порть мне праздник.
– Я сказал, Тео: будешь рядом со мной. Твой час настанет. И мой час настанет. Там ты, всего-навсего, рядовой военачальник, а твоё участие или неучастие в сражении никак не повлияет на его исход. Но может наступить время, когда от твоего умения, твоей храбрости и силы будет зависеть судьба Феодоро. Я приказываю тебе послать за своим оружием, своими людьми и быть подле меня. Не потому хочу сохранить твою жизнь, что ты мой друг, а потому что она нужна стране.
Солнце всё выше поднималось над горами. Внизу затрубили трубы, и войска начали построение в боевые порядки. Жители города собирались у края обрыва. Скоро тысячи женщин, детей, стариков сидели, лежали на траве, наблюдая за построениями войск. Зазвонили колокола. В храмах начался молебен за победу православного воинства над неверными.
– У Константина есть в запасе какая-либо хитрость? Засадная тагма? – спросил князь.
– Засады – демы, как таковой, нет. Но Константин послал гонцов к заградительным отрядам с приказом сосредоточиться в тылу у османов, чтобы по сигналу атаковать врага.
План Александру понравился, и он впервые улыбнулся. Лёгкий ветерок разогнал остатки утреннего тумана. Картина разворачивающихся войск стала видна чётко, словно нарисованная на белом пергаменте.
Сверху было видно, как армия турок тронулась с места и пошла сквозь лес, по крестьянским полям и прогалинам, по извилистым лесным дорогам, постепенно приближаясь к войску феодоритов. Когда, наконец, турки вышли из леса и построились вдоль Сухой балки напротив Мангупа, войска Константина отступили вверх по пологому склону, освобождая туркам часть поля.
– Так наши позиции выше. Туркам придётся идти вверх, а сила удара нашей конницы увеличивается,– заметил князь.
– Смотри, сам турецкий Басса! – сказал Теодорик.
Действительно, на вершине лесистого холма по ту сторону от Сухой балки мелькали топоры и падали срубленные деревья, а в прогалине уже виднелись турецкие красные флаги с полумесяцем и штандарт Гедык-Ахмед Бассы, главнокомандующего турецкой армией.
Османы перебрались через овраг, и теперь оба войска стояли друг напротив друга прямо под гигантским плато Мангупа. Два сверкающих сталью, шевелящихся монстра. Армия против армии, глаза в глаза. Знамёна, штандарты, скиптроны обозначали рода войск, гербы военачальников. Словно небольшие волны – судороги пробегали по телам разлёгшихся в долине монстров: это мчались в разные стороны конные отряды, выполняя поручения военачальников. Скоро от турецкой армии отделилась небольшая группа парламентариев, и направилась в обход центра войска феодоритов к монастырю, где располагался главнокомандующий Смирнопуло Константин.
– Турки исполняют предписание Корана и шлют нам предложение мира,– сказал Теодорик.
– Знаем мы их предложение. Уже имели честь разговаривать с послом Гедык-Ахмед Бассы,– ответил Александр.
Скоро по лестнице снизу поднялся турецкий посол, и брови Александра с изумлением поползли вверх.
– Опять ты?
Перед ним стоял сын князя Исаака, Тихон.
– Здравствуй, князь!
– Будь и ты здрав, Тихон! Тебя повысили? Теперь ты уже турецкий посол?
– Гедык-Ахмед Басса от имени и по поручению Великого султана Мехмеда Фатиха шлёт тебе предложение мира.
– На тех же условиях?
– Да. Все, кто пожелает, могут свободно со всем своим имуществом выехать из Таврики и направиться в любую страну мира. Тем, которые останутся, султан обещает неприкосновенность жилища, имущества, свободу вероисповедания.
Александр вздохнул, пожал плечами и сказал.
– И зачем ты пришёл? Неужели, не ясен ответ?
– Я буду приходить к тебе столько раз, сколько потребуется, чтобы убедить: лучше сохранить наш народ, чем погубить его.
– Погубить народ – это лишить его свободы. Через сто лет на этой земле уже не будет никакого народа феодоритов, а будут татары и турки. Наши дети потеряют веру свою, историю, потеряют само право называться народом.
– Тебя больше волнует собственная судьба, волнует, что ты лично перестанешь быть князем, а превратишься в изгнанника. Но могу тебя обрадовать: Мехмед предлагает тебе продолжать управлять Феодоро от имени султана.
– Спасибо за заманчивое предложение стать рабом Мехмеда. А тебе турецкие одежды к лицу,– сказал Александр, взглянув на голубой с золотым шитьём шёлковый халат Тихона, на турецкую чалму из голубого шёлка. – Ходишь в шелках. Всё то, о чём мечтал с детства.
Тихон промолчал. Потом сказал:
– Я исполнил своё предназначение. Теперь вся кровь погибших будет на твоей совести. И каков твой официальный ответ?
– Официальный ответ – нет! Если бы ты был турком, а не моим двоюродным братом и сыном князя Феодоро, мой ответ увидели бы турки в виде виселицы для посланника султана или кола с его отрубленной головой.
Тихон ушёл. Скоро группа всадников под флагами посольства отъехала от монастыря.
А потом вся армия турок упала на колени и стала молиться. Как широкая волна, катящаяся по полю, били турки лбами о землю феодоритов. Высокий распевный голос муллы достигал вершины плато.
Армия феодоритов тоже молилась. Бородатые воины осеняли себя широкими крестами, а священники благословляли православных на битву и отпускали все грехи. Наконец, молитва закончилась. Турки встали с колен. Православные священники ушли в монастырь. Они поднимались вверх по крутой тропе, и солнце золотыми, серебряными бликами отражалось от расшитых православными символами облачений.
– Смотри, за передними шеренгами турок блестят стволы орудий, и пушкари раскручивают над головой горящие фитили,– сказал Александр. – Турки явно готовят нашим войскам неприятный сюрприз.
– Надеюсь, Смирнопуло видит всё сверху и знает об этой ловушке,– ответил Тео.
Лучи солнца уже достигли дна долины, и клибанионы – панцири тяжёлой кавалерии, стоящей у подножья Мангупа, засверкали, словно россыпи алмазов. Расстояние между армиями было чуть более полёта стрелы. Некоторые мощные арбалеты, стреляли дальше, и отдельные арбалетные болты быстрыми блёстками замелькали между армиями. От первых рядов войска феодоритов вперёд выдвинулся отряд легковооружённых курсоров из полутора сотен лучников с тремя сотнями копьеносцев для поддержки, и вступил в опережающее сражение с первыми шеренгами турок, в попытке ослабить врага до начала основного сражения.
А потом запели трубы, и пехота феодоритов пришла в движение, стала надвигаться на турок, а воинственные крики слились в один угрожающий гул. Расстояние между войсками сокращалось. Забили турецкие барабаны. С обеих сторон взмыли вверх тысячи стрел. Словно смертельный косой дождь, они сыпались с неба, покрывая поле щетиной, словно небритый гигант ворочался на окровавленной земле. Как спущенная тетива, центр войска феодоритов вдруг прогнулся вперёд, в атаку, и громкий крик из тысяч глоток огласил долину. Словно испугавшись напора, первые шеренги турок повернулись и отступили назад, обнажая чёрные пасти спрятанных за ними орудий. Между пушками и позади них стояли ряды аркебузиров. Навстречу феодоритам ударили сотни молний, а через несколько мгновений страшный гром достиг вершины плато. Чёрный дым тугими клубами вырвался вслед за пламенем, заволакивая сажей поле сражения. Но Александр успел заметить, как словно смертельной косой скосило ряды наступающих феодоритов, а между пушками и аркебузирами уже хлынули вперёд массы турецкой пехоты. Стальные лезвия алебард заблистали сквозь дым, как крылья тысяч одновременно взлетевших стрекоз.
В это время запели трубы: кавалария левой меры феодоритов пришла в движение. Тронулась первая шеренга, вторая, третья, и, наконец, волна наступления бросила на турок всю конницу первой линии. Лавина клибанариев набирала скорость. И наконец, конница помчалась по полю, словно спущенная стрела, готовая пронзить всякого, стоящего на её пути. Широкой волной опустились копья для удара, и победный клич атакующих всадников перекрыл все другие звуки. Когда конница галопом приблизилась вплотную к неподвижно стоящим туркам, первые ряды турецких копейщиков встали на колени, уперев в землю длинные копья, а позади них две шеренги аркебузиров нажали на спусковые скобы и кнопки аркебуз. Опять огонь, дым, грохот, и падающие в зелёное поле бронированные всадники. Снесённые страшным залпом, лежали на земле груды тел. Лошади били копытами, некоторые вскакивали, и в ужасе мчались по полю между двумя линиями войск. Словно споткнувшись, конница медленно преодолела рубеж смерти, и, уже ослабленная, навалилась на турецких копейщиков. Но пробить сплошную стену из копий не смогла. Падали кони, люди, образуя огромный шевелящийся вал. И тогда тысячи стрел обрушились на конницу. Они жалили, словно рой смертельных ос. Стихали крики раненых. Смерть глушила все звуки. Позади первых шеренг клибанариев под падающими сверху стрелами толпились остатки кавалария, не способные пробиться вперёд из-за тел павших товарищей. И тогда откуда-то с тыла из-за холма, на котором расположился Басса, высыпала многочисленная турецкая тяжёлая конница. Османы, нацелив копья, мчались на сбившихся в бесформенную кучу феодоритов. Организовать отпор клибанарии не успели. Страшный треск от удара копий о щиты и железные панцири достиг вершины плато. Отбросив копья, ставшие ненужными в толчее сшибки, турецкие всадники выхватили сабли, и сталь засверкала в воздухе, сея смерть и уничтожение. Но уже пошёл вперёд резерв – второй ряд конницы Тарамана Теодомира, уже подтягивались отряды дальнего охранения Асхара Ахболата, и закружился смертельный вихрь, замелькали сабли и мечи, а стук стали о сталь превратился в сплошной неумолкающий треск.
В это время ветер развеял дым над центром поля сражения, и князь увидел, как остатки первой линии пехоты феодоритов отступают назад через оставленные проходы во второй линии, а вторая линия менавлатов, ощетинившись копьями, быстрым броском ринулась вперёд, пока не успели османские стрелки перезарядить свои аркебузы. Турецкие пушкари, впряжённые в пушки вместо лошадей, тащили их в тыл на перезарядку. Завязался бой пехоты. Первая линия скутатов Лели Агапия, перестроившись позади второй, и дротиками поддерживала товарищей. Одна тамга из отряда дальнего охранения Асхара Ахболата подъехала в тыл пехотинцам, и стала через головы скутатов обстреливать из луков ряды турецкой пехоты. Медленно, но уверенно скутаты теснили османов. Зелёное поле стало кровавым, и ярко блестело на солнце как море на закате дня. Сотни убитых, тысячи раненых уже лежали на земле, но скутаты шли по поверженным телам, карабкались на них, словно на крутые холмы, и пускали сверху смертоносные стрелы, метали дротики. Смерть уже не могла остановить воинов. Она стала их сестрой.
На правом фланге каваларий феодоритов застыл неподвижно, и не принимал никакого участия в сражении. Наверно, он мог бы ударить во фланг турецкой пехоты, бившейся в центре, но напротив клибанариев, ощетинившись копьями, нависала мощная группировка османов. Турки выжидали, и Александр понимал почему: за первыми рядами пехоты прятались пушки и аркебузиры. Точно так же, как в центре, как на левом фланге. Турки ждали, пока клибанарии феодоритов бросятся в атаку, чтобы известным маневром и залпом уничтожить их основные силы. Наверно, Смирнопуло успел предупредить командира правой меры Валамира Кузурмана о турецкой хитрости.
К Александру подошёл Николай. За ним следовал митрополит Патераки Арсений со служками и дьяконами. Александр поздоровался с Николаем, подошёл к митрополиту, и, перекрестившись левой рукой, попросил Церковь молиться за здравие воинов православных, за победу армии над неверными. Митрополит благословил князя, а потом дал знак, и церковные колокола подняли трезвон.
Внизу, морально поддерживаемые колокольным звоном города, скутаты теснили османов. Турки отступали, и задние ряды их центра уже скатились в овраг Сухой речки. Казалось, вот-вот они побегут, но вдруг, из леса вышла ещё одна плотная линия турецкой пехоты. И в то время как первая линия турок отступала, навстречу измученным от долгого сражения феодоритам, под грохот барабанов двинулись новые, свежие турецкие войска. Прямо во время боя шла замена войск. Свежие турки пошли вперёд, тесня феодоритов.
Вдруг, на правом фланге загрохотали барабаны, и началось неожиданное наступление турок. Ощетинившись копьями и алебардами, турецкая пехота с криками «Аллах!» пошла в атаку на бронированную конницу феодоритов. За первыми плотными рядами копейщиков, как спрятанный в рукаве нож, скрывались аркебузиры. Клибанарии медлили, словно в замешательстве. Но когда расстояние сократилось, и стрелы, посылаемые из составных турецких луков, стали густым дождём падать на неподвижную конницу, Валамир Кузурман поняв бессмысленность дальнейшего выжидания, дал команду начать вынужденную атаку. Опять запели трубы, рожки, опять рванулись вперёд тяжёлые всадники, и опять, как на левом фланге, упали на землю первые ряды турок, обнажая готовых к залпу аркебузиров, и опять, неминуемый, неотвратимый залп снёс ряды мчащейся кавалерии, Всё повторилось в точности. Александр отвёл глаза, поднял их к небу, где не было Иисуса Христа, а парили ангелы мусульманского бога Аллаха. В глазах князя блестели слёзы. Он знал, что сейчас, как и раньше, на смешавшихся клибанариев обрушится тяжелая турецкая конница. Он знал, что битва превратится в кровавое месиво, где уже не будет места тактике и стратегии, а будет страшная толчея, мясорубка, в которой каждый сам за себя и выживает сильнейший. А сильнейшими были турки. За ними опыт многолетней войны, численное преимущество, и вера, что погибший в сражении с неверными тут же попадает в мусульманский рай. Каждый из османов наизусть знал стихи Корана, повторял их мысленно: «И если кто сражается на пути Аллаха и будет убит или победит, Мы дадим ему великую награду».
Подошёл Теодорик.
– Плохие новости,– спросил Александр?
– Хуже некуда. В тылу с двух сторон от Старой крепости с севера и от Байдар в обход с востока наступают два конных отряда турок. Времени для перегруппировки сил армии уже нет. Когда я говорил Смирнопуло об этой угрозе, он переложил ответственность с себя на Деву Марию и святого Феодора.
– А я всё думал, где это лёгкая конница турок? В сражении она не участвует, значит, пытается совершить манёвр. Выдели тагму из резерва для усиления защиты прохода с севера и востока. Пусть рассыплют на дороге шипы – триболы, лучники поднимутся на склоны гор, а копейщики встанут на пути конницы. С севера каньон меньше стадия в ширину. Конница с хода ров не преодолеет. Ей придётся спешиваться. Если наши копейщики будут стоять насмерть, проход легко удержат. С востока тоже всё защищено.
– Это расчёты для опытных воинов, а у нас в резерве вчерашние крестьяне, не умеющие ни нормально стрелять, ни копьё крепко держать, – пробурчал Теодорик, направляясь к лагерю резерва.
Сражение внизу продолжалось. Солнце уже стояло в зените, ветра почти не было, полуденный зной наваливался на город. Мандарий отдал распоряжение, и слуги растянули над князем плотную материю, защищавшую его от солнца.
Александр знал насколько тяжело приходится сейчас его воинам в долине, где совсем не было ветерка, особенно бронированным. Жара в раскалённом панцире, иссушающая жажда и невероятная усталость. Князь видел, как бегают по полю разносчики воды, и понимал, что тем, которые сражаются в первых рядах, её не достанется. В таких сражениях люди часто погибают не от меча и стрел, а от теплового удара. Но здесь трудно что-либо изменить.