Юрьев день

Спустя время Маэстро с удивлением отметил, что станция ему нравится. Перед обедом он опять зашёл на сборку. На участке «гибрида», точно при киносъёмке, были свет и шум. С солнечных батарей сняли крышки, и они были клетчатыми, с синеватым отливом. Вспыхивало электрическое солнце десятков ламп, и на ленте у телеметристов появлялись новые замеры. Сеанс повторяли согласно инструкции. На пультах вспыхивали индикаторы, и испытатели в наушниках переговаривались непонятным фразами, прижимая к горлу ларингофоны. Маэстро стоял, поводя глазами. Славка мелькал в разных местах. И только когда станция, подхваченная мостовым краном, медленно поплыла к барокамере, Славка, вынырнул перед Маэстро из-за пультов.

– Обедать пошли.

– Не получается, – равнодушно сказал Славка. – Через полчаса повторное включение, могу в буфет.

Они прошли длинным, темным коридором и заглянули в комнату системы управления. У окна сидел представитель приёмки и что-то писал.

– Так вот где рождаются анонимки, – объявил радостно Славка.

Маэстро обвёл взглядом комнату: решетчатые окна, пульты расставлены вдоль стен.

– На кого кляузу строчишь?

– Представь себе, на тебя, – ответил представитель приёмки. – Только ты в силу слабого образования не видишь разницы между кляузой и анонимкой. Первопечатник Иван Фёдоров книги свои анонимно выпускал. И памятник ему ты можешь рассматривать, как памятник первому анонимщику, но никак не кляузнику.

«Анониму», – мысленно поправил его Маэстро, не встревая в разговор.

– Напортачили вчера.

Вслушиваясь в разговор, Маэстро понял, что представитель приёмки действительно «сочинял» на них докладную. И это поразило его.

В буфете было прохладно и пахло боржоми и консервированными томатами. За стойкой трудилась девушка с оголёнными худыми руками. Личико у неё было свеженькое, с особенной матовой кожей. Такие можно увидеть в молочных магазинах у молоденьких продавщиц. Когда она хмурилась или улыбалась, то личико морщилось, и появлялась складочка у рта, и получалось точно сложная жизнь прожита, и мудрость во лбу наморщенном и складочке у рта.

– Наденька, – сказал Славка с ухмылочкой, – бутылку холодненькой.

– Холодной нет, – ответила девушка.

– А кто у вас холодильник отнял?

– Никто, он выдохся.

– Ну, такую давай.

Они отошли в дальний угол, к окну.

– Избалованы они тут, – сказал Славка. – Сто мужчин и одна девушка. Отвечает лишь в силу служебной необходимости, а останови её в нерабочее время, взглянет как на телеграфный столб.

Комната буфета была велика, но посетители переговаривались из разных концов и впечатление от размеров пропадало.

Длинный испытатель появился в дверях и ему закричали:

– Привет Михвас.

– Здорово, кум.

– Кому кум, – отвечал не сердясь испытатель, – а кому и Кумыцкий Михаил Васильевич.

– А мне, – засмеялся военный, сидевший за отдельным столиком, – и просто Михвас.

– Кто это? – шёпотом спросил Маэстро.

– Кумыцкий. Здешняя знаменитость. Кудесник, золотые руки, собачий нос. Жил-поживал себе беззаботно и весело, пока жену у него из-под носа не увели. Такую грех не увести. Красивая женщина, и ужас в том, что не уехала никуда. На площадке торчит.

Маэстро внимательно взглянул, а венный спросил:

– Как жизнь молодая?

– Отлично по производственным показателям, – ответил испытатель, – и отсутствует по личным. На танцы третью субботу не хожу. А твой половой вопрос?

– Крашу, – огорчённо вздохнул военный. – Сохнет проклятый. В коридоре волдырями пошёл. Перекрашивать нужно.

– А почему не паркет?

– Сразу видно: холостяк. В нашем-то климате. Только крашенные. Протёр тряпочкой и ажур.

Кумыцкий взглянул на буфетную девушку, и она кивнула ему, и подошёл к столику Славки с Маэстро.

– Водичку пьёт, – остановился Кумыцкий, видимо имея ввиду Славку и сморщив лицо, – наслаждается.

– Пью, можно сказать, с горя, – буркнул Славка на всякий случай. – А что?

– Танцуй. Исчезли твои биения.

Славка только плечами пожал. «Ну, и что? Самоустранился дефект. Хуже нет самоустраняющегося дефекта. Пропадёт и появится, когда ему заблагорассудится».

– Исчезли твои биения, – повторил Кумыцкий. – Не понял? Исчезли с перерывом на обед.

И они начали хохотать и пританцовывать и хлопать друг друга по плечу.

– Сделали обеденный перерыв, – хохотал Кумыцкий.

А Славка повторял:

– А что я тебе говорил?

Маэстро ничего не понимал и позже спросил:

– Что, собственно, произошло?

– Помеха отключается на обед. И пусть попробуют на нашу систему грешить.

– А что он про танцы? Разве здесь танцы?

– Натурально. В клубе, под оркестр.

– А сколько по-твоему этому, в пенсне?

– Кумыцкому? Что-то в районе тридцати.