Дело об оффортах

Он просто засмотрелся на Марианну, так замечательно вписывалась она в обстановку итальянского зала XVIII века. Вот какой была Марианна: высокой, светловолосой. Огромные глаза под дугами больших бровей.

«Да за одни эти глаза…» – подумал Вигдор, а следом внутри заиграл мотив на невесть откуда пришедшую песню Ободзинского «Эти глаза напротив в калейдоскопе дней…»

Если бы он был склонен к большей сентиментальности, то не преминул бы уточнить: «Казалось, она была соткана из воздуха».

Марианна была в строгой одежде. Но даже этот стиль не мог скрыть эту особенную женственность, а отсюда и притягательность. Отчего и почему Вигдору показалось, что она одинока и тяготится этим? И он был, по сути, прав, ибо именно так случается с людьми творческих профессий, которые живут своим делом и, в конце концов, растворяются в нем без остатка. Все время на людях, в общении, во внутреннем диалоге о том высоком, что сжигает изнутри, грызет и не дает никакой возможности переключиться на что-нибудь иное. Внешне – дежурные улыбки, дежурные шутки, дежурные реплики. Все настоящее внутри. Постоянное сопереживание, осмысление художнического пути, почти всегда невысказанного прямо, недоговоренного.

Марианна стояла у портрета «Неизвестной женщины» Грасси, художника восемнадцатого века. «Неизвестная» была хороша собой и, судя по всему, любима в своем времени. Так показалось Вигдору. Она в умилении сложила руки. Взгляд спокойный, пожалуй, даже умиротворенный. Красивое платье, шарф-накидка. Кудри волос падают на плечи. Улыбка? Нет, пока еще только ее предтеча. Огромные глаза…

Селена уже здоровалась с Марианной и уже представляла Вигдора.

– Вигдор, какое интересное имя, а я, по правде говоря, думала, что это писательский псевдоним.

– Марианночка, вы читали его сочинения? – удивилась Селина. – Вигдор, я начинаю по-другому оценивать твое творчество.

Вигдор, чуть смущаясь, пожал плечами.

– Не удивляйтесь моей спутнице, Марианна. Это ее обычный метод сокращать расстояния между людьми. Рад, если мои книги пригодились.

– Я читала последнюю, о Лесовске. Знаете, там столько всего, и столько неожиданно нового.

– Да, Марианночка, он такой у нас, писатель. Полжизни в архивах провел. Не бережет себя.

– Селина, ну что ты такое рассказываешь, Марианна еще подумает, что компания постоянно без руля и без ветрил. Не превышай полномочий, здесь все-таки храм искусств, а не комната переговоров.

– Не смешно, Вигдор, совсем не смешно. Только природное чувство юмора не дает мне обидеться на тебя. А вам, Марианночка, спасибо, что согласились встретиться и помочь нам.

– Меня благодарить совершенно не за что. Рассказывать о художниках моя работа. Тем более для Вигдора Борисовича. Его книги совсем по-другому рисуют город.

– А знаете, Марианна. Мы с коллегой, Селиной, так давно не были в музее! Просто стыдно даже. Может быть, согласитесь сделать небольшую экскурсию?

Селина растерянно поглядела на Вигдора и зашипела на ухо:

– Ты с ума сошел, это же полдня потерять!

– Да, конечно, Селина, не нужно благодарить меня. Я, как и ты, просто с нетерпением жду рассказов нашего гида.

Селина только пожала плечами. Что тут сказать, «писхатель», явно запал на искусствоведа, решила она. И вместо того чтобы готовиться к процессу, она будет бродить с ними по залам и «впитывать» высокое искусство.

– Хорошо, пойдемте, я с радостью расскажу вам о наших сокровищах.

– Ну-с. С чего начнем? – с явным удовольствием спросил Вигдор.

Селина покосилась на него с усмешкой.

– Конечно, с зала древнерусского искусства, – ответила Марианна и направилась туда, где на стенах и в стеклянных витринах были выставлены иконы. Она подвела их к одной из них. – Ее называют «Богоматерь Одигитрия». У этой иконы уникальная судьба. В музей она попала в 1935 году под названием «Казанская Богоматерь». Рассказывают, она была в ужасном состоянии. Решили, что писали ее в XIX веке. Потом отправили на реставрацию в Москву. И, слава богу, она попала к опытным мастерам, которые знали, что до революции иконы подновляли – на старую основу наносили новый слой живописи. Потом все покрывали олифой и возвращали на место. И вновь свечная сажа, от которой олифа темнела. Старые иконописцы готовили замечательные краски – очень прочные. Так что для «подновления» изображение «не мыли», а прямо поверх писали новый образ. И когда столичные реставраторы взялись за работу, то первым делом сняли два новых слоя краски, потом убрали три слоя живописи и поразились открытию – перед ними открылась изумительная икона «Богоматерь Одигитрия» XVII века. Представляете, еще не было многих сибирских городов, а местный иконописец уже писал дивный образ!

Даже Селина присмирела, слушая рассказ Марианны, и тихо брела вслед за экскурсоводом, ловя каждое ее слово. Вигдор с Марианной отправились дальше по музейным залам, а она осталась у иконы, что-то прошептала, склонив голову, и, убедившись, что в зале никого нет, поцеловала ее через стекло.

Вигдор давно с таким удовольствием не слушал рассказчика. Ему очень понравились художники немецкой школы. Их пасторальные пейзажи, несмотря на прошедшие столетия, играли цветом, так что казалось, это живая трава на картине колышется от ветерка, а пастух с пастушкой, замершие у ручья, вот-вот оживут.

Потом все трое еще долго ходили по музейным залам, уже молча смотрели на стены, и каждый думал о чем-то своем. Спустя два часа они вновь оказались у парадной лестницы, и нужно было прощаться.

– А почему мы не увидели современников, куда вы спрятали местных знаменитостей? – спросила Селина.

– Увы и ах, большинство работ в запасниках. Мы приобретаем их у художников и тут же прячем в «подземелье» – там под зданием большое хранилище современного искусства. Достаем их время от времени для тематических или персональных выставок или когда готовим выездное мероприятие.

– Марианочка, ну пожалуйста, покажите нам хотя бы графику. Когда в этой суете попадем к вам еще раз.

– Хорошо, схожу к начальству, сошлюсь на присутствие известного писателя.

– «Писхатель», ты явно популярен в этом городе, а я как-то даже не обращала внимания на сей момент. Теперь буду смотреть на тебя другими глазами.

– Вот-вот, а то чуть что «писхатель». Злые вы, уйду я от вас.

– Оно и видно, уйдешь. Нетрудно догадаться с кем.

– Очаровательная девушка, а ты со своими глупостями. Ничего новенького. Ты хотела погружения, ну вот и впитывай знания, пока есть такая возможность.

Марианна пришла улыбающаяся.

– Хранитель фондов разрешила. Узнала, чья просьба, и сразу все проблемы отпали.

Вигдор подмигнул Селине. Та лишь пожала плечами.

– Сегодня явно твой день.

– Пойдемте в наши подвалы, – пошутила Марианна.

Парадная лестница закончилась, каменные ступеньки упирались в большую металлическую дверь, похожую на гаражные ворота. За ней начинался коридор с многочисленными помещениями-тупиками. Это и было музейное хранилище. На высоких выдвижных вертикальных стеллажах стояли картины. Часть из них была развешана на стенах.

– Вот как живут картины в запасниках – плохо, наверное, все время быть запасными, – не удержалась Селина.

– Это обычный круговорот в искусстве. Многие картины из запасников постоянно путешествуют на различные выставки, думаю, что гораздо обиднее живется картинам в частных коллекциях. Вот оттуда «к людям» они выходят гораздо реже. – Марианночка, а кто из местных популярен и востребован?

– Наши вообще пользуются устойчивым спросом, но, увы, по большей части за границей. Сколько полотен уходит туда ежегодно! Кто знает, может быть, это шедевры, которые признают в следующем веке.

– Скажите, Марианночка, а художник Спицын, он востребован?

– Спицын – график, портретист. Его офорты – это практически летопись города. Когда-то шел нарасхват, но в последнее время спрос на графику резко упал. Богатые люди предпочитают золоченые багеты, холсты и краски, картины рассматривают как вложение капитала. А у Спицына к тому же сложный характер, так что ему бывает не просто. Да, вот, кстати, мы как раз у запасника местной графики – здесь городские офорты и портреты, приобретенные у него за многие годы. Хотите взглянуть? – Было бы очень интересно, очень, – защебетала Селина.

– Тогда, Вигдор Борисович, помогайте мне.

Марианна выдвинула первый стеллаж, Селина отступила от картины, всматриваясь в работу художника, словно пыталась разгадать разницу между творением и характером мастера, узреть в них что-то особое, что могло подсказать ей, для чего и почему Спицын решился на такой шаг.

Следующий стеллаж выдвинул уже сам Вигдор и замер.

Большая картина в человеческий рост, а на ней…. Адель! Нет, конечно же, не Адель, а женщина, которая была точной копией Адели!